- Лукач Георг. Страница 94

Как раз вопросы организации дольше всего были погружены в такую утопическую полутьму. И не случайно. Ибо развитие крупных рабочих партий чаще всего происходило в такие времена, когда вопрос о революции выступал лишь в качестве вопроса, непосредственно определяющего всю их деятельность в повседневной жизни. Где, стало быть, не казалось нужным вносить конкретную теоретическую ясность в проблему сущности и предположительного хода революции, дабы сделать отсюда выводы относительно способа сознательных действий в ней сознательной части пролетариата. Однако вопрос об организации революционной партии можно органично вывести только из теории самой революции. И только когда революция ставится на повестку дня, вопрос о революционной организации с повелительной необходимостью вторгается в сознание масс и их теоретических представителей.

Но и тут все происходит постепенно. Ведь даже факт революции, даже необходимость занять позицию по отношению к ней как к актуальному, злободневному вопросу, как это имело место в эпоху первой русской революции и после нее, не способны принудить к правильному ее пониманию. Конечно, отчасти это связано с тем, что оппортунизм уже пустил в пролетарских партиях настолько глубокие корни, что вследствие этого стало невозможным правильное теоретическое познание революции. Но даже там, где целиком отсутствует данный мотив, где налицо ясное понимание движущих сил революции, оно не смогло развиться в теорию революционной организации. Путь к принципиальной ясности преграждался, по меньшей мере отчасти, как раз бессознательным, теоретически не проработанным, сугубо «органическим» характером существовавших организаций. Ибо русская революция сделала очевидной ограниченность западно-европейских организационных форм. На примере массовых акций, революционной массовой стачки выявляется их бессилие в сравнении со спонтанными движениями масс; они потрясают до основания оппортунистическую иллюзию, которая кроется в идее «организационной подготовки» подобных акций; они показывают, что такие организации всегда лишь тащатся позади реальных акций масс, тормозят и затрудняют их, вместо того чтобы им способствовать или даже ими руководить. Роза Люксембург, которая яснее всех видит значение массовых акций, выходит далеко за рамки простой критики таких организаций. Она с большой проницательностью усмотрела границу бывшей доселе в ходу организационной идеи в ее ложном отношении к массам: «Завышенная и ложная оценка роли организации в классовой борьбе пролетариата, — заявляет Роза Люксембург, — обыкновенно дополняется низкой оценкой неорганизованных пролетарских масс и их политической зрелости» [2]. Таким образом, ее выводы выливаются, с одной стороны, в полемику с такой завышенной оценкой организации, а с другой, — в определение задачи партии, которая должна состоять «не в технической подготовке массовой стачки и руководстве таковой, а, прежде всего, в политическом руководстве всем движением» [3].

Тем самым был сделан крупный шаг в достижении ясного понимания вопроса об организации: когда вопрос об организации был вырван из его абстрактной изолированности (отказ от «завышенной оценки» организации), был намечен тот путь, на котором может быть указана ее истинная функция в революционном процессе. Но для этого понадобилось бы, чтобы Роза Люксембург снова развернула в организационную плоскость вопрос о политическом руководстве: нужно было бы раскрыть те организационные моменты, которые делают способной к политическому руководству партию пролетариата. В другом месте будет подробно рассмотрено, что помешало ей сделать этот шаг. Здесь же следует указать лишь на то, что такой шаг был уже сделан несколькими годами ранее: он был сделан в дискуссиях российских социал-демократов по организационным вопросам. Роза Люксембург была точно осведомлена об этих дискуссиях, но стала в них в одном вопросе на сторону отсталого, тормозившего движение направления (на сторону меньшевиков). Отнюдь не случайно то, что пункты, по которым произошел раскол российской социал-демократии, касались, с одной стороны, понимания предстоящей революции и следовавших отсюда задач (коалиция с «прогрессивной» буржуазией или борьба на стороне крестьянской революции), с другой, — проблемы организации. Для социалистического движения вне России роковую роль сыграло то, что никто (включая Розу Люксембург) не уразумел тогда единство, неразрывную, диалектическую взаимопринадлежность обоих вопросов. Ибо вследствие этого не только был упущен шанс развернуть по меньшей мере пропагандистскую работу в пролетарской среде по вопросам организации, дабы таким образом хотя бы духовно подготовить пролетариат к предстоящим событиям (больше едва ли можно было сделать), но и не были достаточно конкретизированы правильные политические прозрения Розы Люксембург, Паннекука и других, конкретизированы также в качестве политических течений; они остались, по словам Розы Люксембург, латентными, сугубо теоретическими; их связь с конкретным движением все еще сохраняла свой утопический характер [4].

Ведь организация — это форма опосредствования между теорией и практикой. И как во всяком диалектическом отношении, элементы диалектического отношения и тут только в рамках опосредствования и благодаря таковому приобретают конкретность и действительность. Такой опосредствующий теорию и практику характер организации отчетливее всего обнаруживается в том, что организация проявляет несравненно большую, более тонкую и безошибочную чувствительность к разным уклонам, чем любая другая область политического мышления и деятельности. В чистой теории могут мирно сосуществовать друг с другом самые разнородные воззрения и направления, а их противоречия — принимать лишь форму дискуссий, которые спокойно могут разыгрываться в рамках одной и той же организации, не взрывая ее изнутри; в то время как те же самые вопросы, будучи обращены в организационную плоскость, выступают как жестко очерченные, исключающие друг друга направления. Но любое «теоретическое» направление или различие во мнениях должно мгновенно перейти в организационную плоскость, если только оно не желает остаться чистой теорией, абстрактным мнением, если только оно действительно намеревается указать путь к своему осуществлению. Но также было бы ошибкой верить в то, что простое действие, простая акция способны дать настоящий и достоверный критерий правильности и ложности борющихся воззрений или даже их совместимости либо несовместимости. Всякая акция — в себе и для себя — является лабиринтом отдельных действий отдельных людей, который может быть равно ложным образом понят и как достаточно мотивированное с общественно-исторической точки зрения, «необходимое» событие, и как следствие «ошибок» либо «верных» решений индивидов. Эта сама по себе дикая путаница впервые обретает смысл и действительность, когда она постигается в своей исторической тотальности, то есть в своей функции в историческом процессе, в своей опосредствующей прошлое и будущее роли. Но такая постановка вопроса, которая трактует познание некоей акции как познание ее уроков на будущее, отвечающее на вопрос: «Так что же надо делать?», — она уже является постановкой проблемы организации. Взвешивая положение, готовя акцию и руководя ею, она пытается отыскать те моменты, которые бы необходимо вели от теории — к максимально адекватным ей действиям; стало быть, она ищет существенные определения, которые связывают теорию и практику.

Ясно, что лишь таким образом возможны по-настоящему плодотворная самокритика, по-настоящему плодотворное раскрытие совершенных «ошибок». Идея абстрактной «необходимости» свершающегося ведет к фатализму; из простого предположения, будто «ошибки», ловкость или неловкость индивидов обусловили удачу или неудачу, опять-таки невозможно извлечь никаких решающих, плодотворных уроков. С данной точки зрения всегда должно казаться более или менее «случайным» то, что именно тот или другой человек находился в той или другой точке, совершил ту или другую ошибку и т. д. Констатация подобной ошибки не может повести далее утверждения, что данное лицо не годится для данного поста; понимание этого хотя и уместно, хотя и не бесполезно, но все-таки лишь вторично для существенной самокритики. Именно преувеличенное значение, какое придается при таком взгляде на вещи отдельным лицам, показывает, что при таком взгляде невозможно объективно рассмотреть роль данных лиц, те возможности, благодаря которым они оказались в состоянии столь сильно и таким именно способом повлиять на акцию, что при подобном подходе она точно так же берется как фатальная данность, как объективный фатализм берет все события. Коль скоро данный вопрос выходит за рамки сугубо частного и случайного, правильная или ложная деятельность отдельных лиц рассматривается в качестве соопределяющей предпосылки всего событийного комплекса, но сверх того исследуется причина, по которой имели место объективные возможности действий этих лиц и объективные возможности того факта, что именно эти лица находились именно на этих постах и т. д.: таким образом, вопрос снова ставится уже в организационной плоскости [5]. Ибо в этом случае единство, которое связывает друг с другом участников акции, уже исследуется в качестве объективного единства деятельности на предмет его пригодности для этой определенной деятельности; ставится вопрос о том, правильными ли были организационные средства перевода теории в практику.