Понятие "революция" в философии и общественных науках: Проблемы, идеи, концепции - Завалько Григорий Алексеевич. Страница 70

Итак, Россия в двадцатом веке пережила и победу революции, и победу контрреволюции. Данная точка зрения последовательно проведена в названных выше работах Ю. И. Семёнова. Революцию он характеризует как «рабоче-крестьянскую», т. е. только со стороны движущих сил, а не характера, или как «антикапиталистическую», «социорно-освободительную», т. е. с деструктивной стороны характера. Полагаю, что с конструктивной стороны характер должен быть определен как неополитарный.

Проблема революций в других периферийных странах

Непонимание сущности Октябрьской революции сказалось на оценке революций в «третьем мире». Его страны считались отставшими, а не зависимыми; их строй характеризовался как феодальный или сохраняющий феодальные пережитки; соответственно, считалось, что им открыты две дороги: к социализму и к капитализму. Первый путь – путь революции «снизу» под руководством просоветской партии; второй – путь реформ под руководством прежней прозападной элиты. Эту иллюзию разделяли и у нас, и на Западе, и в самом «третьем мире» не только до появления концепций «зависимого развития», но и после.

Определить революционную силу при таком подходе было столь непросто, что иногда ее объявляли ненужной: «Реальная картина социальной революции XX века так часто не совпадает с традиционной схемой… что ставит исследователя в тупик. Скажем, революция без революционного класса, но при наличии революционной идеологии и организации революционеров. Явление это не ново… однако сейчас стало в известном смысле нормой». Развивая свою мысль, М.Я. Гефтер предлагал отказаться от «однозначных определений» любых революций «третьего мира» [610].

В этой теоретической капитуляции был свой резон. Игнорирование иной природы капитализма зависимых стран приводило к бесплодным схоластическим классификациям их революций. Споры, которые велись вокруг понятий «национально-освободительная революция», «национально-демократическая революция», «народно-демократическая революция» (этот термин – абсолютная тавтология [Одно из определений этой революции называет ее «антиимпериалистической, антифеодальной, антифашистской, национально-освободительной, демократической». Такое разнообразие признаков маскирует бессодержательность термина.]) [611], «буржуазно-демократическая революция», естественно, ни к чему не привели. Это признается и в итоговой для советских исследований революций «третьего мира» книге «Национально-демократическая революция: сущность и перспективы» (1990) [612].

Но выход авторы, несмотря на знакомство с концепциями зависимости, ищут по-прежнему в утверждении запаздывающего, а не зависимого развития «третьего мира». Капиталистические страны делятся на страны первичной (западной), вторичной (Россия, Япония, Греция, Бразилия и др.) и третичной (все остальные) моделей капитализма. Признаки вторичной и третичной модели – «запаздывание» и «альтернативность» (возможность перехода к социализму). В третичной они выражены в более резкой форме.

Для первичной модели характерны классические буржуазные революции и «буржуазно-демократические»; для вторичной – «буржуазно- демократические» и «социалистические»; для третичной – «национально-освободительная», «национально-демократическая», «народно-демократическая» революции, анализу которых и посвящена статья редактора сборника Г. Ф. Кима (1924-1989), но о которых он ничего внятного сказать не может [613].

Остальные авторы также избегают однозначных суждений. И это понятно: все возможные революции в странах «третьего мира», оцениваемые по изложенной выше схеме, призваны преодолеть расстояние между запоздавшим капитализмом, опутанным феодальными пережитками, и реальным социализмом. Каждая революция отмечает новую стадию пути. Обоснованию этой идеологической задачи были подчинены все наши исследования «третьего мира», но к 1990 году образцовость СССР стала сомнительной, а надуманность стадий – несомненной. Осталось только признавать, что проблемы трудны, а пути их решения многообразны.

Характер Иранской революции 1978-1979 годов – последняя из проблем изучения революций, решавшихся и не решенных по-старому: время подведения итогов Иранской революции совпало с концом СССР.

Был ли переворот в Иране прогрессивен? Революция, приведшая к власти часть прежних «верхов», не была для истмата социальной революцией. В современном мире признавалась борьба лишь двух сил – социализма и капитализма; первый революционен, второй контрреволюционен. Социальная революция может быть либо социалистической, либо ее первой фазой: «буржуазно- ("национально-) демократической"». Данные определения применялись к переворотам, не уничтожившим буржуазию и установившим просоветский, но антикоммунистический режим (Египет, Ирак). Но иранский режим был агрессивно антисоветским и подавлял рабочее движение. Поэтому поиск определения шел неизбежным путем: «упущенная возможность» [614] социалистической революции, «реакционная революция» [615], наконец – контрреволюция [616]. Прогрессивность переворота отрицалась: за кровью, пролитой новой властью, незамеченным оставалось завоевание независимости, что до обидного напоминало восприятие многими левыми на Западе нашей революции 1917 года.

Такая постановка вопроса расходилась с фактами, что не могло устроить востоковедов. Но вместо марксистского решения проблемы сущности строя послереволюционного Ирана было предложено нечто иное: революция как духовное («социокультурное») явление. Это положение в качестве новой (для нашей науки) методологии изучения революций выдвинуто доктором философских наук K.M.Кантором в 1987 году [617], а к Ирану вскоре применено известным нам С. Л. Агаевым.

В Иранской революции он увидел «протест против ценностей “общества потребления" и потребительской психологии, стремление к духовной деколонизации и национально-культурному самоутверждению» [618] и т.д.

Вот какие «действительные задачи» решала эта революция. Вопрос о сущности строя, установленного благодаря ей, теперь вообще решать не нужно: она совершилась в сфере духа. Общество растворяется в культуре, борьба классов – в борьбе ценностей, социальная революция – в абстрактном процессе освобождения человека. Несмотря на дежурные заверения обоих авторов о творческом развитии марксизма, материализм здесь не найти даже под микроскопом. Критерий прогресса тоже отсутствует: выбор ценностей («либеральные», «традиционные» и др.) и оценка их победы без связи с общественным строем – дело эмоций. Догматизм сменился откровенной ненаучностью.

Так советское обществоведение исчезло в ходе дискуссии под напором пришедшей с Запада эклектики.

Как изучается в современной России проблема революции

В современной российской философии и социологии проблема революции фактически не ставится. Это логично, так как ни современная западная, ни русская религиозная философия, ставшие теперь образцами для подражания, по этой проблеме не могут сказать ничего, а взамен в качестве локомотива истории способны предложить либо реформы, либо мистицизм личного самосовершенствования.

Единственная книга последнего десятилетия, затрагивающая вопросы теории революции, написана двумя высокопоставленными чиновниками – заместителем генерального директора Фонда реструктуризации предприятий и развития финансовых институтов И. В. Стародубровской и руководителем Рабочего центра экономических реформ при Правительстве РФ (ныне – ректор Академии народного хозяйства при Правительстве РФ) В. A. May, экономистами по специальности. Она издана в 2001 году на английском и русском языках в Оксфорде и Москве, посвящена М. С. Горбачёву и Е. Т. Гайдару и носит название «Великие революции: от Кромвеля до Путина»,