Образ врага. Расология и политическая антропология - Савельев Андрей Николаевич. Страница 15

Безусловно, гибридная природа этноса, определяемого не только близкородственными признаками, но и заимствованными чертами пришельцев извне, составляет важную проблему этнологии. Нет смысла протестовать против расовой доктрины этноса, когда разнообразные расовые признаки присутствуют в каждом этносе и в каждом индивидууме. И дело даже не в том, что некоторые из них являются биологически доминантными, в другие могут и вовсе вымываться из этнического генотипа с течением времени. Дело в том, что некоторые расовые признаки могут оказываться культурно доминантными, «просыпаясь» в определенных условиях даже вопреки биологическим задаткам, имеющим статистическое преимущество. Именно таким образом происходит взаимодействие природно-биологического и духовного в человеке — типично русский фенотип может сочетаться с совершенно нерусским культурным стереотипом. И напротив, фенотипически нерусское лицо может принадлежать человеку с «истинно русской душой» — казалось бы, подавленные биологические корни «русскости» становятся для него доминантными в повседневном поведении. Судить о личности по экстерьеру опрометчиво. Атлетический торс может принадлежать трусу, а в хлипком теле может заключаться могучий дух. То же касается физиогномики. То, что лицо — зеркало души, узнаешь только после опыта длительного общения с человеком.

Не разворачивая подробных обсуждений, мы можем сказать, что этнос соединяет в себе и объективную природу человеческого родства, и чувство (духовное чутье) этого родства. Этнос — это группа людей, соединенная чувством биологического родства (пусть даже весьма отдаленного и «замутненного» факторами родства с иными общностями), закрепленным в традиции (мифе). Утрата чувства родства разрушает этнос, несмотря ни на какие биологические причины для единства. Утрата биологического базиса делает родовую солидарность фальшивой, а фальшь рано или поздно разъедает родовой миф и этнос исчезает. Этническая природа нации ставит перед ней задачу культурного поддержания тех биологических доминант, которые изначально присутствуют в образовавшейся общности. Соответственно, возможна и необходима национальная этнополитика, целенаправленно проводимая государством ради собственного сохранения, означающая подкрепление заданных природой человека признаков племенного родства. Речь, разумеется, не о тотальной евгенической чистке, а о социальных практиках подкрепления биологических доминант данного народа и формирования из него нации — общности, в которой культурная среда пробуждает традиционные типы поведения, соответствующие определенному расовому типу.

Оппозиция этнических статусов

Известный специалист по фашизму Р.Дарендорф дал объекту своих исследований такое определение: «Под фашизмом я имею в виду сочетание ностальгической идеологии общины, делящей всех на своих и чужих, новой политической монополии, устанавливаемой человеком или «движением», и сильного акцента на организации и мобилизации, а не на свободе выбора. Правление закона приостанавливается; диссидентов и лиц с нестандартным поведением сажают за решетку; меньшинства подвергаются суду народного гнева и официальной дискриминации. Фашизм в этом смысле не обязательно подобен немецкому национал-социализму; он не обязательно проводит политику систематического геноцида, хотя вероятность последнего весьма высока. В любом случае это — тирания правого толка, поскольку она опирается на военных, другие силы “закона и порядка”, взывает к реакционным чувствам и предается мечтаниям — но не о лучшем будущем, а о прекрасном прошлом».

Если отбросить из этого определения эпитеты, которые являются просто инструментом заострения уничижительных формулировок в адрес политического противника, станет ясно, что под фашизмом здесь понимается такая организация общества, где ясно различается образ врага, наблюдается национальное единство, ликвидирована межпартийная грызня, осуществлена мобилизация перед наиболее опасными вызовами, элементы разложения и измены оперативно локализуются и удаляются, а политический режим обходится без мифологии «светлого будущего», опираясь на консервативную прагматическую идеологию и национальный эгоизм.

Мы видим, что «антифашистская» доктрина в качестве собственного образа врага избирает биологически и социально заложенную в понятие «политического» оппозицию «свой-чужой». Врагом для «антифашиста» становится тот, кто осознает наличие враждебных замыслов, направленных против него, и не соглашается на гуманистические фантазии о всеобщем равенстве и братстве людей. «Антифашист» старается морально унизить того, кто в этом самом «антифашисте» видит своего врага, посягающего на его этническую и культурную принадлежность, на право защищать свой род и свою Традицию.

То, что либералы называют «фашизмом», на самом деле есть представление об этнических статусах, которые они надеются изжить в общегражданской нации (или в «общечеловеческом братстве»). Там, где либералы намереваются обезглавить этику, консервативное сознание восстанавливают сложную иерархию «мы-они», признавая за «они» личностные компоненты. Там, где либералы плодят добронравную чернь, всегда готовую вогнать заточку между лопаток зазевавшегося приятеля, консерваторы выстраивают сословные барьеры и инфраструктуру общества. Иными словами, либералы становятся идеологами черни, консерваторы — идеологами новой формы аристократии. И все это происходит вокруг основополагающего признака цивилизованности — способности иметь врагов и друзей. Либералы против этого, ибо не способны на соответствующие нравственные переживания, и стремятся к компенсации своей ущербности, не будучи способными иначе проявить себя в политике и политической науке.

К огорчению либералов, этнические статусы сохраняются даже в относительно благополучной Европе. Например, факторами, которые сохраняют возможность фашизма (то есть, законодательной фиксации этнических статусов) сегодня считаются:

— авторитарный тип мышления и воспитания;

— элементы расизма и антисемитизма на уровне обыденных ориентаций и моделей поведения;

— чувство ущемленного национального достоинства, связанное с поражением в войнах, в том числе локальных;

— мелкий бизнес, опасающийся большой концентрации экономической мощи;

— экономика с высоким уровнем безработицы;

— маргинальные слои, ищущие опоры для самоутверждения и обретения какого-то социального статуса;

— предрасположенность к насилию (имманентно присущая многим биологическим существам, в том числе людям).

Внимательный взгляд на этот перечень показывает, что ряд факторов является в принципе неустранимым, а прочие — пороками действующих в Европе лево-либеральных режимов.

Будучи «мозговой косточкой» черни, либералы всегда готовы погрузиться в инфантильные страхи и предрассудки, чтобы осудить пугающие их тени социальных явлений как реальный источник «фашизации» общества и объявить доминирующую нацию зараженной фашизмом. Научная терминология здесь служит просто прикрытием осознанных политических целей или неосознанных страхов. Например, Р.Гриффин с негативным пафосом пишет о фашизме, как о «палингенетической форме популистского ультранационализма» — восстановлении, возрождении, обновлении этноса, то есть, об идеологии национального возрождения, ставящей идею или интересы нации над всеми иными ценностями и интересами. Мы видим причудливую форму соединения публицистического заклинания о «популистском ультранационализме» и наукоподобную новацию о «палингенезе».

Причины притягательности пропаганды национал-социализма некоторые российские исследователи усматривают в разграничении «мы»-«они» по этническим признакам, а также в насаждении идеи национального превосходства (этнический романтизм), которая обеспечивает психологический комфорт от сознания своего высокого статуса для представителей этнического большинства, а также компенсационный эффект для лиц с незначительным социальным статусом.

Здесь мы видим абсурдные представления о заведомой вредности какого-либо разграничения по этническому признаку и какого-либо чувства превосходства (вот она «филосо-фия» черни!). Негативное отношение к пропагандистскому имени «фашизм» (который уже перестал быть термином!) переносится на выделенные признаки этнической дифференциации. При этом ожидаемое впечатление — усиление негативной оценки некоторых черт, присущих человеческим сообществам и враждебным унификационной доктрине либерализма.