Национал-большевизм - Устрялов Николай Васильевич. Страница 15

Однако эта радость была весьма кратковременна и весьма напрасна. Союзники не только не сочли нужным и целесообразным оказать активную поддержку гибнущему омскому правительству, но заметно склонились на сторону его врагов. Что касается Японии, то она, как известно, ничем тогда не выразила своего несогласия с общесоюзнической тактикой и при переговорах А.А. Червен-Водали с представителями союзников ее комиссар был в то время вполне солидарен со своими коллегами. В активной помощи правительству было отказано самым категорическим образом, и провозглашенный союзным дипломатическим советом «нейтралитет», благодаря чехам, оказался явно благоприятным политическому центру. Введенные же японские войска спокойно и смирно просидели в своих эшелонах на иркутском вокзале вплоть до обратной отправки их на восток.

Союзническая помощь белой России закончилась необыкновенно галантной и предупредительной передачей адмирала Колчака «суду самого русского народа». Антисоветское вооруженное движение на севере, юге, востоке и западе России завершилось полной и решительной неудачей. В результате двухлетних страданий началось объединение страны, интернационалистское по лозунгам, но патриотическое по существу, — ее органическое, стихийное воссоединение с оторванными ее частями.

И вдруг — опять «помощь», на этот раз уже посредством гальванизации умершего движения. Снова звон оружия, и довольно недвусмысленный отказ от «нейтралитета», — только уже, не в пример Иркутска, как будто в пользу формального преемника адмирала… И снова — искусственное оживление призрака, казалось, догоравшей гражданской войны.

Но, увы, — вы приходите всегда слишком поздно, господа союзники! Вы безнадежно опоздали, и вам уже не оживить погибшего движения, как не воскресить его несчастного вождя!

Помимо многих других, есть одна большая принципиальная разница между эпохой Колчака и нынешней. Она особенно существенна для психологии русских патриотов.

Тогда, худо ли, хорошо ли, строилась некая русская государственность, и национальная идея была все время на первом плане. По своим заданиям и масштабам творилось всероссийское дело. Мы были национально самостоятельны, русский суверенитет на русской территории являлся в наших глазах непререкаемой аксиомой. Как бы к нему ни относиться, нельзя не признать, что это было русское движение, хотя и не без иностранной поддержки.

Теперь не то. Теперь, судя по всему, мы можем получить на нашей восточной окраине чисто иностранную по существу власть, только лишь с русским псевдонимом, причем «идеология» этого псевдонима будет по необходимости глубоко провинциальной. Словно украинская политика императорской Германии готова найти себе точную копию на нашем крайнем востоке. Невольно приходит в голову мысль, что союзники (нельзя же рассматривать происходящие события как сепаратное выступление Японии!) решили замкнуть «колючую ограду» вокруг России созданием своего рода «дальневосточной Эстонии» под негласным японским протекторатом. Материал же для этой «Эстонии» они надеются найти в русских антибольшевиках…

И не естественно ли, что в этих намерениях союзных держав, обнаруженных конкретными мерами Японии, русское общественное мнение готово увидеть что угодно, только не дружественный шаг и не стремление к установлению «добрососедских отношений»?

…Или, быть может, мы чересчур подозрительны и напрасно горячимся? — Но на этот вопрос уместно ответить словами известного польского деятеля, сказанными им когда-то представителю русских земцев: — «если наши реплики слишком нервны, то не забывайте, что мы — люди с обожженной кожей»!..

Право, нам ныне нужно от союзников меньше, чем когда-либо. Мы просим их лишь об одном:

— Оставьте нас в покое! Мы слишком хорошо знаем цену вашей помощи. Мы не виним вас ни в чем, мы не претендуем ни на что, но позвольте уже нам позаботиться о себе. Гражданская война наша кончается, и благоволите уже не пытаться снова ее разжечь, — вы, политики Принцевых островов! И знайте, — в ваших попытках продолжать «брестскую» тактику расчленения и обессиления России вы теперь не получите поддержки ни одного сознательного русского патриота. Наши пути разошлись. Самое большое — вы создадите русский Кобленц или вторую скоропадчину [50]. Но ведь вы сами прекрасно знаете, что и то, и другое ни достаточно действенно, ни достаточно долговечно. Поймите, что ныне уже невозможна антибольшевистская интервенция. Всякая интервенция будет ныне — антирусской.

О верности себе [51]

1.

Можно ли говорить о непоследовательности, излишней «переменчивости» тех русских политических деятелей или тех офицеров, которые всецело и вполне поддерживали омское правительство, а теперь проповедуют «гражданский мир» и протестуют против иностранной интервенции?

Мне лично не раз приходилось слышать подобные упреки в чрезмерной впечатлительности и чуть ли даже не в перемене своих убеждений. В непристойной и догматической форме они появлялись и в печати определенного направления. Считаю целесообразным поставить во всей полноте эту проблему, бесспорно, представляющую собой ныне известно общественное значение. Ибо многие русские патриоты должны в настоящие дни продумать ее до конца, чтобы ощущение ложного стыда, поверхностная боязнь осуждения со стороны некоторых из бывших спутников и соратников не помешали им принять правильное решение вопроса.

Должны ли бывшие «колчаковцы» теперь приветствовать выступление Японии и по-прежнему исповедовать идеологию вооруженной борьбы с большевизмом до конца?

Я категорически утверждаю: — нет не должны. Не должна во имя того же самого национального и государственного принципа, который еще так недавно заставлял их вести с Японией переговоры о поддержке и бороться на фронте против красной армии.

Это может показаться парадоксальным, но тем не менее это так. Политика вообще не знает вечных истин. В ней по-гераклитовски «все течет», все зависит от наличной «обстановки», «конъюнктуры», «реального соотношения сил». Лишь самая общая верховная цель ее может претендовать на устойчивость и относительную неизменность.

Для патриота эта общая, верховная цель лучше всего формулируется старым римским изречением: «благо государства — высший закон». Принцип государственного блага освящает собою все средств, которые избирает политическое искусство для его осуществления. Быть верным себе для патриота значит быть верным этому принципу, — и только. Что же касается путей конкретного проведения его в жизнь, то они всецело обусловлены окружающей изменчивой обстановкой.

Самый безнадежный и несносный в области политики тип, это — прутковский «рыцарь Грюнвальдус», который ни на что окружающее не обращал никакого внимания, –

2.

История являет нам очень много примеров крутых и как будто внезапных переломов в политике различных государственных деятелей и среди них — великих учителей человечества в сфере политической жизни. Однако лишь очень поверхностный или очень недобросовестный взгляд мог бы усмотреть в этих переломах «измену принципам».