Национал-большевизм - Устрялов Николай Васильевич. Страница 20

Лишь анемичной и бессильной может быть в настоящее время всякая русская власть, чуждая революционной стихии, не имеющая в своем распоряжении принудительной силы революционно звучащих лозунгов. И всякая такая власть не устоит против центробежных стремлений, разлитых по разоренной и выбитой из колеи стране.

Большевистский же централизм, лишь внешне окрашенный демагогией «свободного самоопределения народов», реально страшен живому поясу окраинных карликов. И то национальное дело, на которое «лояльному» русскому правительству, быть может, понадобились бы многие десятилетия, ныне — правда, весьма «нелояльно» — обещает быть исполнено в несравненно более короткий срок и с меньшими жертвами.

Революционный процесс развивается у нас органически. При таких условиях нашим Кобленцам, как и Вандеям, едва ли благоразумно рассчитывать на успех. Революционная Россия осталась победительницей, и уже в самой себе найдет она силу преодолеть уродливые крайности своих первых шагов и опытов. Переход от состояния революции к нормальному государственному состоянию произойдет не вопреки и против революции, а через нее. Ныне уже наблюдаются первые ласточки этого перехода (разрыв Ленина с «глупостями смольного периода»). Избежав 9 термидора, благодаря тактической гибкости большевистских вождей, мы словно уже созрели для консулата. И если уж нужны аналогии, всегда неточные, грубые и приблизительные, то можно сказать, что нынешние сражения русской армии на западном фронте, по их внутреннему смыслу, это уже не Вальми великой русской революции. Это — ее Аркольский Мост и Маренго [69].

Япония и мы [70]

1.

Вопрос о русско-японских отношениях является в настоящее время для России вопросом второстепенным. Целый ряд других проблем, острых, насущных, очередных, стоит перед центральной русской властью, требуя немедленного разрешения. Происходит страшная борьба за бытие России как великой европейской державы и поэтому события у польских границ, на Кавказе и Средней Азии (война и мир с Англией) имеют для страны несравненно большее значение, нежели современная жизнь ее дальневосточной окраины.

Но для нас, русских людей, пребывающих ныне на Дальнем Востоке, русско-японская проблема естественно представляется крайне «боевой» и чуть ли не заслоняющей собою остальные. Она принудительно ставится перед нами, навязывается нам, и мы властно чувствуем потребность выработать свою точку зрения на нее, определить свое отношение к ней.

Вдумываясь в объективную международную обстановку современности, нетрудно прийти к выводу, что Япония при наличном соотношении мировых сил является естественным другом и союзником России. От старого русского империализма эпохи Александра III и первого десятилетия царствования Николая II теперь уже ничего не осталось. Центр тяжести русской политики после несчастной японской войны 1904–1905 годов был перенесен в Европу, главным образом на Ближний Восток. Русско-английское соглашение 31 августа 1907 года укрепило основу нового курса, и он последовательно проводился петербургским правительством вплоть до мировой войны, явившись одной из ее причин.

Революция, поколебавшая временно международный удельный вес России, отнюдь не может, однако, изменить того исторического устремления русской политики, которое было лишь эпизодически и довольно искусственно парализовано дальневосточным планом императора Александра III. Задачи России — в Европе. Это столь же верно сейчас, как оно было верно в день предъявления графом Пурталесом ультиматума С.Д. Сазонову. Больше того: — теперь эта истина стала еще более ясна и непререкаема. Лишь преодолев центробежные настроения своих европейских окраин, Россия будет в состоянии ставить перед собой дальнейшие цели. Лишь восстановив свое влияние в Европе, она может рассчитывать на действительное свое государственное возрождение. Нынешнее московское правительство, по-видимому, прекрасно это учитывает, и, будучи по своим особым соображениям прежде всего заинтересовано Европой, поведет активную внешнюю политику именно в направлении воссоздания России как державы европейской по преимуществу. Несомненно, в силу обстоятельств окажется в таком же положении и всякое русское правительство ближайшего исторического периода.

А раз так, раз агрессивность на Дальнем Востоке не нужна и невозможна для новой России, у нее нет никаких оснований к соперничеству или к борьбе с Японией. Напротив, в интересах обеих стран — их возможно более тесное взаимное сотрудничество и полное обоюдное понимание. Из всех стран согласия при намечающейся после войны международной перегруппировке Япония одна имеет все шансы на дальнейшее закрепление дружбы с Россией. И этой дружбе, быть может, пришлось бы сыграть огромную роль в мировых взаимоотношениях недалекого будущего.

2.

Однако, если мы от этих общих концепций перейдем к содержанию фактического положения дел на Дальнем Востоке в данный момент, то нас тягостно поразит то обостренное взаимное недружелюбие, которое характерно для теперешних русско-японских отношений. Русские массы восточной окраины до последней степени раздражены японцами и настроены к ним крайне недоверчиво, если не враждебно. Японцы в свою очередь глубоко обижены и озлоблены на русских и готовы считать их врагами. Мне самому приходилось неоднократно слышать отзывы японских солдат: «все русские — большевики». А большевики подлежат уничтожению.

Нет ничего прискорбнее сложившейся так обстановки. Ее исторические корни, разумеется, ясны. Она — в прошлогодней ориентации Японии на ярко антибольшевистские русские элементы, вооруженной рукой мечтавшие сокрушить большевизм. Эта ориентация была вполне понятна и по своему законна в прошлом году, когда казалось, что правительство Колчака вот-вот будет признано миром в качестве верховной власти всей России. Но теперь, когда антибольшевистские элементы старой формации растворились в новой русской атмосфере, когда «отменяются» в высшем синтезе все категории нашей гражданской войны, когда утрачивается мало-помалу противоположение «белой» и «красной» России, уступая дорогу давно жданной «России просто», — теперь и позиция нашей восточной соседки должна бы потерпеть соответствующие изменения.

Прошлогодняя ориентация в нынешнем году есть не что иное, как излишнее пристрастие к политическим мертвецам, и воистину плохую услугу оказывает ныне Японии болезненная некромания ее известных кругов.

Это старая истина — что международные связи мало зависят от внутреннего строя тех или других государств. Международные пути России и Японии имеют тенденцию сойтись. И если для нас по существу безразлично, кто правит Японией — микадо, генро, парламент, военная партия или народ, — то и для Японии должен быть в конце концов не так уж важен вопрос о составе и образе русского правительства. И если даже страны Европы, значительно более заинтересованные в крушении большевизма, нежели сильная, крепкая, девственно-нетронутая Япония, готовятся вступить в экономическую связь с советской Россией, то отчего же и стране Восходящего Солнца не последовать этому примеру? Вдобавок, и экономическое положение ее вовсе не таково, чтобы пренебречь возможностью мирного проникновения на огромный сибирский рынок.

Ясно, что большевики пойдут на самые приемлемые уступки. Очевидно, что им сейчас вовсе не до насаждения коммунизма в Японии и Корее, и что с этой точки зрения они не могут быть страшны. Ясно, наконец, что теперь Япония может без труда получить от них все нужные ей вполне реальные гарантии.

В чем же препятствие?

3.

Если бы японское правительство несколько осязательнее изменило свою прошлогоднюю ориентацию в русском вопросе, дело налаживания русско-японской дружбы было бы значительно облегчено.