Национал-большевизм - Устрялов Николай Васильевич. Страница 92

И пусть тот партийный середняк, что хлынул ныне на смену «белоручкам» из железной когорты, бесконечно менее ярок, менее ценен, пусть даже менее смел и последователен, чем она: в настоящий момент он социально полезнее и государственно плодотворнее. Старик Платон очень хорошо учил, как нужно обращаться с талантливыми и яркими, но опасными для государства людьми: воздайте им, — говорил он, — все личные почести, украсьте их головы венками, но удалите их из отечества подальше. Невольно теперь вспоминается этот старинный рецепт божественного мудреца.

В делах государственных не следует гоняться за внешним блеском, красивой теорией и так называемой «чистотой убеждений». Тут, как, впрочем, и всюду, лучше «судить по плодам». Нужды нет, что теория оппозиции возвышенна и сами оппозиционеры — убежденные люди. Их теория (я говорю о господствующей в оппозиции «левой» теории Зиновьева-Троцкого) уже сыграла свою роль и в настоящее время представляет собою выжатый лимон, нужный стране не более, чем прошлогодний снег. Поэтому давайте нам более гибких, менее «убежденных» людей, но зато чутких к жизни, умеющих слушаться ее, а, следовательно, и управлять ею.

Мудро говорил на этот счет тот же Леонтьев:

«Хорошие люди нередко бывают хуже худых. Это иногда случается. Личная честность может лично же и нравиться, и внушать уважение, но в этих непрочных вещах нет ничего политического, организующего. Очень хорошие люди иногда ужасно вредят государству, если политическое воспитание их ложно, и Чичиковы и городничие Гоголя несравненно иногда полезнее их для целого».

Леонтьев глубоко прав. Если не менее прав Молотов, метко изобличивший всю уродливость «политического воспитания» нынешней оппозиционной плеяды, — как не согласиться, что даже и «хорошие люди» из оппозиции гораздо хуже «худых» из большинства? И как не признать, что законопослушные редакторы благонамеренных «Коммун» и граммофонные ораторы уездных парткомов, — все эти Чичиковы и городничие наших дней — куда приемлемее, социально полезнее оппозиционных львов, исполненных идей и протестов?.. Плохо ли, хорошо ли, но они стоят на стороне организующего начала и на почве окружающей их государственной среды.

Социальный протест, если не вызванный, то ускоренный и заостренный революцией, выдвинул на русскую историческую авансцену новые государственно-хозяйственные силы. В этом актуальнейшем социальном отборе, в этой коренной переоценке социальной и индивидуальной годности — основное содержание революции. Многое минется, но это от нее останется. И именно в этом — ее пребывающий положительный смысл.

Подводя итоги смутному времени и анализируя условия тогдашнего выздоровления России, В.О. Ключевский справедливо отмечает:

— Московское государство выходило из страшной смуты без героев: его выводили из беды добрые, но посредственные люди.

Кто знает, не суждено ли стране пережить то же самое и теперь? Не выведет ли ее из ужасного лихолетья здравый смысл народа, историческое чутье широких масс, медлительное упорство нашего лесного медведя — мужика, — словом, тот государственный стихийный инстинкт, которым создавалась и крепла русская земля, раскидываясь от финских хладных скал до пламенной Колхиды?..

III

Партии не вернуть былого единства. Но это еще далеко не значит, что ей приходит конец. Часть оппозиции отсечена, часть формально «раскаялась» и публично высекла себя, часть притаится и притихнет. Прежнего, существенного, полновесного единства не восстановить, но внешнее и формальное — еще возможно. И многое, очень многое тут будет зависеть от политики правящего партийного Цека.

Лучшей союзницей оппозиционных настроений была бы конечно, «твердокаменная» политика бега на месте. Тормозя неизбежные процессы, она усиливала бы недовольство в стране — а что более благоприятно всякой оппозиции, чем недовольство? Совершенно ясно, что партийные противники господствующей группы Сталина сумели бы использовать и все те же брожения в населении, которые враждебны советской власти, как таковой. Население будет приветствовать любую перемену, если в наличной обстановке ему не по себе.

С этой точки зрения следует признать, что ряд фактических уступок зиновьевцем, на которые пошла недавно партия, не может не внушать серьезных опасений. Уже начинают доходить сведения о враждебном отношении хозяйственно передового крестьянства к изменению ставок сельналога. Продолжающиеся стеснения всякой частной инициативы в области и обмена, и производства также не сулят благих перспектив. Жестокий товарный голод, становящийся хроническим, с одной стороны лишает крестьянство стимулов к расширению продукции, а с другой — грозит подорвать основу советского финансового хозяйства — червонец, покупательная сила которого заметно колеблется. Голым провозглашением «режима экономии» дела, конечно, не поправишь. «Режим экономии» — последняя ставка современных гибридных настроений, подобно тому, как «трудармии» Троцкого были последней ставкой военного коммунизма. Нужно раскрепостить труд, заинтересовать население в труде — вот очередная и насущнейшая задача внутренней советской политики. Равным образом, не улучшится и международное положение Советского Союза, пока государственные элементы его иностранной политики не получат определенного перевеса над вульгарно-революционными. Состояние «блестящей изоляции» для нас сейчас явно не по силам; изоляция выходит весьма мало блестящей.

Сталинский Цека победил капитулировавшую оппозицию, но его торжество над нею будет подлинным и прочным лишь в том случае, если он сумеет преодолеть ее пороки в самом себе.

Она далека от жизни: — пусть же он идет навстречу основным жизненным реальностям. Она оторвана от масс: — пусть он вслушается в их голос, трезво учтет их интересы и стремления. Увлеченная иллюзиями «сверхиндустриализма», она не понимает решающего значения крестьянства в современной русской действительности: — пусть же он не на словах только, а на деле удовлетворит экономические притязания хозяйственного крестьянского слоя. Она боится всякого частного накопления: — пусть он предоставит ему простор в меру его насущной пользы для государства. Она кокетничает «рабочей» демагогией: — пусть он заботливей вникнет в интересы, запросы, конкретные пожелания трудового авангарда страны, людей инициативы, разума и опыта, — партийного хозяйственника, красного директора, командира красной армии, добросовестного беспартийного специалиста. Она презирает «малые дела»: — пусть же он пока отложит попечение о «великих».

Только тогда победа партии над оппозиционным утопизмом будет полна и осмысленна. Слава Политбюро, если опубликованная сегодня московским радио покаянная декларация оппозиционных лидеров является результатом их односторонней и безусловной капитуляции. Но плохо, если она — плод его компромисса с ними: в последнем случае борьба неизбежно возгорится снова, только в условиях еще более неблагоприятной внешней обстановки. Победивший Цека должен приобрести внутренний иммунитет против разлагающего яда оппозиции. Он должен сделать все выводы из ее поражения, иначе рано или поздно он падет под его ударами. Не теперь, так через полгода, через год, два. Не эта, так другая оппозиция, более удачливая и ловкая, его сломит. И это будет бедой для страны.

Понятно и логично, что лидеры русской эмиграции во главе с П.Н. Милюковым готовы «поддерживать» и «приветствовать» оппозицию: они понимают, что переход власти к ней означал бы неминуемый скорый распад советской государственности вообще. Сам оппозиционный блок неизбежно погиб бы в своих внутренних противоречиях и в абсолютном бессилии осуществить свою «программу». И естественно, что течения, настроенные по адресу советской власти революционно, заинтересованы в скорейшей победе объединенной оппозиции. Им «нужны великие потрясения». Им безразлично, как эти потрясения отразятся на стране, на государственном хозяйстве, на прихотливом аппарате государственной экономики, который легко критиковать, но трудно заменить, который нуждается в постепенном преобразовании, но во всяком случае не в безответственном разрушении. Ослепленные непримиримостью, они давно утратили патриотический глазомер. Понятно, что они — за оппозицию.