Национал-большевизм - Устрялов Николай Васильевич. Страница 98

Русский народ — народ глубоко и стихийно государственный. В критические моменты своей истории он неизменно обнаруживал государственную находчивость свою и организаторский разум. Проявлял несокрушимую упористость, умел выдвигать подходящих людей и выходил из исторических бурь, на первый взгляд губительных, здоровым и окрепшим. В петербургскую эпоху созданное им государство даже обогнало в сфере своих державных претензий внутреннее его самосознание («государство пухло, а народ хирел» — В.О. Ключевский), что в значительной степени и обусловило великую военную катастрофу наших дней. Но и разрушив конкретную форму своего государственного бытия, под конец утратившую жизненные соки, он не мог перестать и, конечно, не перестал быть государственным народом, и, предоставленный самому себе, затосковал по государственности в бездне анархии и бунтарства. — С этого момента в революции происходит внутренний перелом, анархия изнемогает и начинается процесс «собирания и воссоздания России».

Однако уже не в категориях «старого мира» протекает этот процесс, а в атмосфере реально новых заданий и предвестий. Государство нужно, необходимо преображающейся России не как отвлеченная самоцель, а как средство выявления некоей всемирно-исторической истины, ныне открывающейся человечеству ярче всего через русский народ и его крестные страдания. По внутреннему своему смыслу эта истина переливается за грани обычного понятия государства и нации, установленного текущим периодом всеобщей истории. Острее, чем когда-либо, чувствуется, что старые пути человечества уже исчерпали себя и остановились у тупика. И если было нечто символическое в русской революционной анархии, в русском уходе от войны и «неприятии победы», то еще более вещим смыслом проникнута русская революционная государственность с ее неслыханной философско-исторической программой и с ее невиданным политико-правовым строением…

И вот, в «поедающем огне» русской революции мир вдруг начинает различать образ пробужденного русского народа во всем его «всечеловеческом» величии. Революция переходила от отрицания к творчеству, к выяснению заложенных в ней национально-вселенских возможностей. Социально и государственно оформляясь, она раскрывала человечеству свое «большое слово». В хаосе несравненных материальных разрушений повеяло дыханием Духа. И с каждым днем ощущается это дыхание все живее и явственней, и многие уже слышат его.

«Ныне пробил час всестороннего и всеисчерпывающего европейского и мирового выступления русского народа. В поднятой им всепотрясающей революции он разом сменил прежнюю свою пассивную позицию на активную и со всем своим большевистским темпераментом, со всем багажом своих крайних и глубоких переживаний вышел на мировую арену» (Б.В. Яковенко, «Философия большевизма»). Международно-правовой «провал» России совпадает с ее всемирно-историческим торжеством. «В том правда, что «исчезнувшая» Россия сильнее и пророчественнее стоящего у устоявшего Запада… В своем особого рода «небытии» Россия в определенном смысле становится идеологическим средоточием мира» (Сборник «Исход к Востоку», статьи П.Савицкого и Г.Флоровского [205]).

Начался процесс созидания действительно «новой» России. Изнутри, из себя рождал народ свою власть и свое право, свое подлинное «национальное лицо», — в страшной борьбе с самим собой. Он не только учился властвовать, — ему нужно было научиться и сознательно повиноваться. В мучительных, потрясающих борениях изживало себя всенародное бунтарство, сломленное лишь в обстановке высшего развития революции. Но, быть может, еще более мук и тягостных усилий стоило русскому народу сохранять в революции свою «активную позицию» и после преодоления первоначального бунтарства. Конец анархии грозил естественным рецидивом его былой пассивности, осложненной и углубленной усталостью от пережитой болезни. Однако через власть, выдвинутую им в революции, он неумолимо боролся с опасными своими качествами, доселе, впрочем, им еще не вполне изжитыми, и реально зафиксировал момент своего максимального напряжения, претворив его в неопровержимый отныне факт революционного правительства, удивившего мир, при всех безмерных своих недостатках и ошибках, стихийной своею яркостью.

Так новая Россия обретала и обретает себя. Процесс еще не завершен, еще глубоки ее страдания и внешние унижения — но контуры ее преображающегося лика уже обрисовываются. Они очень сложны, ибо «новая жизнь» несет собою слишком много итогов, сливающихся в единое начало, в единый исходный пункт. Эта «новая жизнь» — результат всей русской истории и всей истории русской культуры. В ней — синтез московской и петербургской России, встреча народа с интеллигенцией, пересечение славянофильства с западничеством, марксизма с народничеством. В ней — великое обетование и великое национальное свершение.

По своему социологическому и духовному смыслу становящийся облик молодой России глубже и значительнее официальных канонов революции, во многом даже им противоположен. Но они верно передают его мировой, вселенский характер, масштабы его очертаний. Эти масштабы запечатлеются историей, сколь далеко бы ни зашел процесс неизбежного «отлива» после гениально-безумного напряжения наших дней. Вместе с тем кристаллизуются и непосредственные результаты кризиса в душе русского народа. Медленно, но непрерывно его самоопределение в революции вливает новое содержание и в ее официальные формулы, постепенно преображает и самую власть. Марксова борода по своему усваивается, но и «переваривается» русской действительностью, логическая и психологическая пестрота революционной весны «утрясается», приобретая цельный стиль и единое культурно-национальное устремление. Всероссийской пугачевщиной, разрушившей историческое русское государство, народ приходит к осознанию новой своей государственности. Бросивший равнодушно и злорадно фронт войны «старого мира» накануне небывалой славы, разбив вдребезги былое свое великодержавие, — он загорается пафосом нового патриотизма и в исканиях правды вселенской обретает свое, близкое ему, глубоко выстраданное отечество. В сокрушительном порыве своем соблазнившийся приманкой материальных благ, обманом бездны животной, — он, нищий, голодный и в рубище, вскрывает перед лицом человечества величайшие проблемы духа, в жертвенном экстазе творит неслыханные духовные рубежи. Он превращает Россию подлинно в радугу нового мира, «выводит ее в полноту истории» (Достоевский), словно оправдывая старые слова ее поэта, обращенные к ней:

О, недостойная избранья.

Ты — избрана!.. [206]

Кризис современной демократии

Под этим общим заголовком я объединяю четыре свои статьи, написанные в разное время, но связанные единством основной темы. Если некоторые отдельные, конкретные утверждения статьи «Шестой октябрь» в настоящее время могут считаться устаревшими, даже ошибочными, общий смысл как этой статьи, так и остальных трех, мне кажется, остается вполне свежим и теперь.

I. Старорежимным радикалам

За последнее время часто приходится выслушивать и вычитывать нападки на нашу идеологию, исходящие из лагеря неисправимых демократов, доселе живущих «светлыми идеалами русской интеллигенции». Нападки эти, конечно, обличают в нас прежде всего «реакционеров», славянофилов, сторонников К.Леонтьева и т. д. Нападающие очень довольны, что получили возможность оперировать старыми этикетками, и усердно нацепляют их привычными руками. Разумеется, преобладающую роль в этом деле играют правые социалисты и кадеты-милюковцы (ср., например, статью г. Мирского «Приходящие справа», по поводу моих «Фрагментов» [207] в «Последних Новостях» от 8 июня).