В параболах солнечного света - Арнхейм Рудольф. Страница 4

Следует добавить, что при всей внешней импрессионистичности, разнообразии тем, отсутствии систематичности в книге существует определенная внутренняя логика. Она рассматривает и субъективный и объективный мир как проявления законов гештальта. В ней и восприятие человека, и строение мира, и структура произведения искусства представляет организованное целое. Несомненно, что эта книга дополняет теоретические работы Арнхейма по психологии восприятия его личными наблюдениями и суждениями.

Арнхейм не претендует на роль оракула. Он просто пишет о том, что видит и о том, что думает. Он сам признается, что получает удовольствие от созерцания. При этом его визуальные образы сопровождаются мыслями о философии или ссылками на произведения искусства, как классические, так и современные. Не случайно, он иронично называет себя маленькой совой на плече Афины, богини мудрости. Гегель говорил, что «сова Минервы вылетает только в сумерки». Не похоже, что Арнхейм расположен летать, особенно по ночам. Но с плеча богини мудрости он видит многое.

Ниже приводится сокращенный текст книги Арнхейма в моем переводе. Отбирая тексты, я опускал некоторые бытовые зарисовки, обращая внимание главным образом на то, что относится к теории гештальта и к оценке произведений искусства, как классического, так и современного.

Вячеслав Шестаков

1959

С тех пор, как советская ракета облетела луну и вернулась на землю, мое восприятие нашего небесного спутника начало меняться. Я больше не вижу в нем небесное светило или место, которое я никогда не посещу. Теперь Луна смотрится как ориентир на горизонте, далекий, но достижимый. Это путь, который ведет через космос к другим мирам.

Нильс Бор, объясняя принцип дополнительности, говорит, что это «два положения, которые противоречат друг другу». Может быть, это верно в физике, но это вряд ли происходит где-либо еще. «Интуиция» и «интеллект» могут быть противоположны как два угла, которые вместе составляют 180°, но они не противоположны в смысле утверждения Бора, поскольку не противоречат друг другу. Один человек может достичь середины горы, спускаясь с вершины, другой — поднимаясь наверх от ее основания, но в этом нет никакого противоречия. Только положения могут противоречить друг другу, но не факты.

Роман Пастернака был бы лучше, если бы в нем не присутствовал сам доктор Живаго, который в действительности в романе не существует. В произведении искусства действующее лицо действует в соответствии с той функцией, которая в него вложена. Шахматная игра не существовала бы, если король или тура не знали бы свои ходы. Доктор Живаго не имеет такой функции. Его личность не оказывает влияние на все повествование. В действительности роман представляет собой мешанину отдельных сцен, порой великолепных, так как Пастернак талантливый миниатюрист. Но набор сцен это еще не роман.

Главный недостаток романа, очевидно, заключается в отсутствии истории. Никогда собственная история доктора Живаго не перекликается с нашим теперешнем времени. Это звучит так же, как если бы американцы говорили о своей революции: «Все это бесконечная стрельба, жестокость и растрата прекрасного чая». Доктор не определяет свое место в безмерности событий, которые происходят. Не удивительно, что книга получила такой успех среди либеральной публики, которая хочет свободы, но точно не знает, что это такое.

Исполнение женских ролей в театре Кабуки первоначально шокирует. Роль молодых женщин играет пожилой, толстоватый джентльмен. Его скрипучий голос не воспроизводит женских интонаций, а скорее напоминает карикатуру. Однако вскоре вы начинаете понимать, что первое впечатление обманчиво, оно связано с нашими представлениями об «иллюзионистском» стиле исполнения. Для нас молодая женщина на сцене должна быть реальной молодой женщиной. Но в театре Кабуки все стилизуется. Актеры мужчины вовсе не стремятся изобразить какую-то женщину, скорее они создают иллюзию женственности. Искусство здесь творчество, а не иллюзия. Бейко, знаменитый исполнитель женских ролей, — человек пожилого возраста. Но Матисс и Майоль, создатели замечательных женских образов, тоже не так уж женственны, как и он. Работы импрессионистов не более естественны, чем куртизанки с маленькими ртами на картонах Утамаро.

Современная школа аранжировка цветов (ikebana) выходит далеко за пределы традиционного стиля, отказываясь от органического материала и используя метал, стекло и камень. На выставке икебана в школе Когетсу это заставило меня задуматься об этом. Многие работы здесь были очень просты, напоминая мне то, что мы называем абстрактным искусством. Но когда они выставляются вместе с традиционной аранжировкой цветов, они демонстрируют свое истинное происхождение.

На Западе абстрактное искусство рождается от постепенного отказа от фигуративности. На Востоке оно возникает благодаря трем различным видам деятельности, связанным с абстрагированием: организацией цветов (ikebana), каллиграфией и изображением схем на керамическом стекле. В результате, японские абстракционисты усваивают современную художественную технологию намного легче, чем их западные коллеги. Поэтому маленькие пожилые леди в кимоно, посещая выставку ikebana, не задерживают свое внимание на произведения, созданные из неорганических материалов.

Изображение эротических сцен в японском искусстве идет от миниатюр XII века (созданных еще мастером изображения зайцев и лягушек на свитках в храме Команжи в Киото) до Утамаро и Хиросиге и их современных подражателей. Рассматривая детали гениталий на этих изображениях, я понял, что визуальный образ в искусстве представляет собою преобразование природных, благоприобретенных объектов через посредство живописных традиций в объект искусства. Я нигде в мире не видел такого изощренного и детального изображения пениса в искусстве. Он неожиданно возникает из сумрака женских гениталий и приобретает самостоятельный характер и выражение, напоминая отчасти ствол дерева, отчасти змею.

Это превращение обычного предмета в художественную форму не вызывает у меня чувства непристойности. Изображение огромных гениталий означает лишь диспропорцию между интеллектом и сексом, господство секса над мыслью. Мужчина, снабженный таким гигантским инструментом, выглядит крайне абсурдно. Эти изображения мужчин и женщин, сцепившихся друг с другом, выглядят как трагикомический спектакль, в котором Homo sapiens превращается в раба всей этой нелепой деятельности.

На рекламно колонне в городе Фукуока в освещении неоновых лучей медленно вращается звезда в виде огромной снежинки. Какая возможность для абстрактной скульптуры! Я вспоминаю, как Генри Мур рассказывал мне, что из соображения безопасности ему запретили поставить его скульптуру на лондонском здании «Time-Life».

Может ли простой и небольшой предмет в массовой культуре выполнять функцию произведения искусства? Когда на выставке Вы протискиваетесь через толпу, сможете ли Вы оценить красоту инкрустированных ящичков или великолепных рукописей? На самом деле, только несколько человек видят эти предметы или знают о них. Теперь, когда привилегия принадлежит всем, никто не видит привилегированные предметы. Я думал об этом в Уффици и Лувре. Хотя Мона Лиза у всех на виду, она более не смотрится, главным образом потому, что всем доступно ее видеть.

В театре Кабуки публика окружает сцену, тогда как в театре Но сцена окружает публику. В Кабуки окружение овладевает публикой, которая как бы сидит на острове и об нее как бы разбиваются волны представления. В Но публика окружает сцену и как бы участвует в действии.

В Но видимым результатом на сцене является hashikari, а в в Кабуки — hana michi. Все это определяет подъём и спад действия и вводит время в пространство пьесы.

1960