Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами - Эдмондс Дэвид. Страница 42
На научной репутации Поппера в англоязычном мире, несомненно, сказался тот печальный факт, что его первый основополагающий труд, «Logik derForschung», изданный на немецком в 1934 году, был переведен на английский только четверть века спустя. Да и после, уже став известным и знаменитым, он все равно долго искал издателя для «Открытого общества и его врагов». «Трактат» Витгенштейна тоже увидел свет не без родовых мук — но тут сыграли свою роль соображения, связанные с его потенциальной продажей, а отнюдь не сомнения в ценности самой работы. Поппер же был вынужден долго убеждать издателей, что его труд перевернет современное мировоззрение. Если бы не поддержка его близкого друга и сторонника Эрнста Гомбриха, который, не жалея сил, представлял интересы Поппера в Лондоне, тогда как сам автор все сильнее впадал в неистовство, находясь в Новой Зеландии, книга могла бы никогда не появиться в свет.
В 1945 году благодаря помощи фон Хайека Попперу предложили должность доцента в Лондонской школе экономики — и там на протяжении двадцати трех лет, начиная с 1949 года, он возглавлял кафедру логики и научного метода. Едва прибыв в Англию, он тотчас стал популярной фигурой: «Открытое общество» наконец-то было опубликовано, и автора наперебой приглашали выступить перед аудиторией. Сейчас, сквозь призму времени, становится видно, что это был пик его карьеры (которой суждено было продлиться еще более четырех десятилетий), ибо вскоре он стал избегать конференций и профессиональных форумов, предпочитая трудиться в одиночестве дома и превращаясь в «великого затворника». Он по-прежнему много и плодотворно трудился, расширяя сферу своих интересов, но «героический период», период решения фундаментальных проблем, остался позади.
Отношения Поппера с философским истеблишментом новой родины всегда были прохладными: видимо, он с давних пор разочаровался в англичанах, а когда окончательно утратил всякую надежду на то, что они сумеют понять и оценить оригинальность его идей, стал вести себя с ними все более самоуверенно. Еще в 1936 году, будучи в Англии, Поппер присутствовал в качестве гостя А. Дж. Айера на собрании Аристотелевского общества и слушал доклад Рассела. Он попытался вступить в полемику, но аудитория, приняв его критические замечания за шутку, встретила их смехом и аплодисментами. Сорок лет спустя Поппер писал: «Не знаю, заподозрил ли хоть кто-нибудь из них, что я говорил совершенно серьезно — и более того, что мои взгляды со временем станут общепризнанными». В тот приезд он совершил первую вылазку в Кембридж, выступил в Клубе моральных наук с докладом об индукции и лишь по чистой случайности не встретился с Витгенштейном — того свалила с ног «чертова простуда», как он выразился в письме к Муру. Отсутствие Витгенштейна, мысли о котором уже тогда не давали Попперу покоя, было для последнего большим благом: через десять лет он будет гораздо лучше вооружен для встречи с противником.
Лондонская школа экономики справедливо считалась (и считается) одним из самых выдающихся высших учебных заведений Великобритании; преподавательская должность в ней означает признание высочайшего профессионализма. Но Поппера ни разу не пригласили на работу ни в Оксфорд, ни в Кембридж, а между тем он полагал, что место в любом из этих университетов принадлежит ему по праву. Он чувствовал, что обречен на роль изгоя, что его талант так и не оценен в полной мере. (Впрочем, Джон Уоткинс отрицает, что Поппер жаждал получить место в Оксфорде.) Правда, он был почетным доктором как Оксфорда, так и Кембриджа — но это, конечно, совсем не то. В 1947 году Стивен Тул-мин отверг предложенную ему Поппером должность в Лондонской школе экономики, потому что тогда была эпоха Оксфорда и Кембриджа; именно там надлежало быть философу. И Поппер, без сомнения, тоже прекрасно это понимал.
Но главная причина, по которой Поппер был не в ладах с влиятельными философскими кругами, заключалась в его основополагающей позиции: разгадывание головоломок — занятие тривиальное и недостойное; исследование проблем — вот подлинная задача философии. Брайан Маги, очень много сделавший, чтобы донести до мира важность идей Поппера, говорит о его маргинальное™: «Он верил в это, он сам так поступал, он все время плыл против течения и потому никогда не был в моде. При этом он так много и ожесточенно критиковал идеи тех, с кем не был согласен, что это никак не могло способствовать его популярности». Сам Поппер как-то сказал Мелитте Мью, что в Оксфорде, где господствует лингвистический подход, сто пятьдесят философов — и никакой философии. Джон Уоткинс противопоставляет метод Поппера методу, преобладавшему в университетах Англии: «Он любил серьезные, очевидные, крупные проблемы. И выдвигал крупные гипотезы — пусть даже предварительные, которые впоследствии дорабатывались. Это вам не какой-нибудь заштатный философ-доцент из Бирмингемского университета, который берет вот такусенькую жалкую проблемку, — с этими словами Уоткинс сближает большой и указательный пальцы, — и говорит, что если посмотреть на нее с одной стороны, то так, а если с другой, тогда вот этак…»
Разумеется, у Поппера были ученики, которые собирались вокруг него в Лондонской школе экономики. В глазах Джона Уоткинса Поппер был великим человеком — «конечно, не без острых углов… [но] на голову выше большинства». По словам лорда Дарендорфа, Поппер «был очень необычным человеком». Эрнест Гел-лнер утверждает, что Поппер указал путь к пониманию двух самых больших наших ценностей — знания и свободы. И все же последователей Поппера никак нельзя назвать «школой». Отчасти так получилось потому, что Поппер решал проблемы последовательно, в то время как Витгенштейн сразу предлагал метод, универсальный подход. Широта философской тематики Поппера впечатляет, но если уж он не занимался какой-то темой, то вопрос «А что сказал бы об этом Поппер?» вряд ли поможет пролить на нее свег; вопрос же «А что сказал бы об этом Витгенштейн?», утверждают витгенштейнианцы, всегда приближает к верному ответу.
Еще одна причина того, что в других странах Поппера все-таки ценили больше, чем в Англии, заключалась в его интеллектуальном здравомыслии — качестве безусловно замечательном, но, увы, не способном захватить и увлечь. Ральф Дарендорф, большая часть научной карьеры которого связана с Англией, сравнивает отношение к Попперу в Британии и в континентальной Европе:
«Поппер был счастлив в Англии, потому что там было безопасно. Это была страна, в которой человек, обладавший иммунитетом против двух главных опасностей века — а именно от коммунизма и фашизма, — чувствовал себя надежно и спокойно. Но именно потому, что Англия была такой страной, Поппер был для нее слишком нормален — и не слишком интересен. Иное дело — Континент. Все до единой континентальные страны были подвержены этим двум опасностям. Поппер же возвышался над этим как нерушимая твердыня здравого смысла. И это долгие годы вызывало огромное уважение к нему. Более того: именно в этом видели великий путь к преодолению разрушительных последствий политических страстей, бушевавших с 1917 года до смерти Сталина, — в том числе и всего периода нацизма». Жалел ли Поппер о том, что выбрал стабильную должность в Новой Зеландии, вдалеке от фашистской Австрии и войны, вместо того чтобы согласиться на временную и не столь надежную «академическую любезность факультета моральных наук Кембриджского университета», предложенную Советом поддержки ученых? Кентерберийский университет, вне всяких сомнений, оказался в выигрыше. Его официальная история гласит: «Ни до, ни после никто не оказал такого влияния на нашу академическую жизнь, как Карл Поппер». Новозеландские историки назвали Поппера своего рода «интеллектуальным шампанским после долгих лет засухи».
И все же, рискни Поппер тогда, в 1937 году, в расцвете творческих сил, поехать в Англию, он не провел бы столько лет в стороне от главных философских событий. У него появился бы шанс упрочить свои позиции в академическом мире — и работать наравне с Витгенштейном. Фридрих Вайсман, венский знакомец Поппера, которому тот, по его словам, уступил место в Кембридже, позже переехал оттуда в Оксфорд. Как хорошо было бы Попперу, если бы он принял другое решение! Выбери он тогда Кембридж, говорил Поппер Михаэлю Недо, он быстро затмил бы Витгенштейна со всей его школой.