Плотин. Единое: творящая сила Созерцания - Султанов Шамиль Загитович. Страница 6

В этом непротяженном шаре множество радиусов, которые имеют отдельные центры, объединенные в одном центре. Каждый из радиусов зависит от той точки общего центра, из которой этот радиус вышел. И, следовательно, имеет свой особый центр, неотделимый, однако, от единого центра. Таким образом, центры радиусов, объединяемые в одном и том же первом центре, являются особыми отдельными центрами, равными числу радиусов, для которых они являются началом. При этом надо представить центр не как геометрическую точку, а как точку исхождения силы. Тогда речь пойдет о созерцании прозрачного мирового шара, наполненного силой света, с множеством силовых радиусов, исходящих из различных точек единого центра. В нем Нус — это круг, окружающий центр. Он поэтому как бы центровидный, ибо радиусы круга образуют в своих окончаниях подобие того центра, к которому они стремятся и из которого они выросли. В концах радиусов получается круг, как подобие круглой центральной точки. Таким образом, центр господствует над концами радиусов и над самими радиусами; он раскрывается в них, не переносясь, однако, в них сам и оставаясь в себе. Круг (Ум) есть как бы излияние и развертывание центра (Единого). Как центр, не будучи сам ни радиусами, ни кругом, есть отец круга и радиусов (сообщая им свои черты, сам же оставаясь неизменным), так и неизменное Единое, как сила, производящая Ум, есть прообраз умственной силы. Нус есть свет, далеко рассеивающийся от единого светящего света, как подобие истинного света. Ум — Солнце, являющееся излиянием источника силы света.

Если Единое — центральная точка силы света, а Ум — излучающийся из нее круг Солнца, то Мировая Душа является другим, вслед за ними, кругом, подобно тому как около Солнца истекающий от него свет образует световой круг Солнца. Вне этих кругов нет больше никакого светового круга, но есть лишь атмосферный шар (чувственный мир), получающий освещение от третьего круга, часть которого окружает Солнце, а часть распространяется далее, вплоть до Земли. Так Душа проникает и освещает материю, как свет освещает воздух. Человек со своей индивидуальной душой, заключенной в тело, погружен по пояс в воду, а остальной частью выдается из воды. И вот эта-то непогруженная в тело высшая часть души, которая является как бы центром живого существа, впадает в общий центр умственного мира и приобщается к нему.

«Голос из пещеры» на несколько секунд замолчал. Мерцающее яйцеобразное существо заметно приблизилось ко мне.

— Все четыре творческих, диалектических, живых понятия Плотина не какие-то пустые, отвлеченные абстракции. Они составляют действительно живую систему, ибо все целое бытие для Плотина насквозь живое. Эта живая система существует через человека, причем человека, интенсивно и напряженно мыслящего, которому она дает возможность найти новые планы самоактуализации, выявить новые реальности, увидеть себя как целостное, прозрачное, одухотворенное единство.

Тут включилась Сюзанна:

— Диалектика Плотина объединяет знание о целом и бытие целого, логику целого и историю целого как абсолютное единое. Тотальный, иерархический, живой монизм — важнейший пункт этой диалектики. Второй возможный принцип построения программы диалога заключается в этом смысле в том, что каждая ключевая категория иерархического общедиалектического процесса Плотина должна интерпретироваться не только личностно, внутренне, но и одновременно в свете остальных категорий.

Единое есть исток всех категорий. Исследование Ума предполагает рассмотрение его как Единое, как душу, как материю. Душа, рассматриваемая как Единое, как ум, как душа и как материя, будет становящимся творчеством, ощущением, оживотворением и так далее. То же самое относится и к материи. Возникающие конечные образы в каждом таком цикле будут развитыми и рассмотренными с точки зрения единопорождающего лона, то есть реконструируется система порождающей, в том числе и Прошлое и Будущее, символической диалектики.

ХИП:

— При разработке программы диалога необходимо учитывать и то, что диалектика Плотина отражается в специфической форме и в стиле его трактатов. А. Ф. Лосев первым обратил внимание на неслучайный характер самого этого стиля, который он назвал понятийно-диффузным: «Эта категориально-диффузная или понятийно-диффузная особенность философского стиля доходит у Плотина иной раз до формы разговора автора с самим собой. Основные свои четыре ипостаси Плотин повторяет почти на каждой странице, и также об этих отдельных ипостасях он неутомимо рассуждает не только в каждой главе, но и на каждой странице своих „Эннеад“.

С первого взгляда возникает впечатление, что Плотин не умеет излагать свои мысли. Но это только поверхностное суждение. Каждый раз, когда Плотин заговаривает, например, об Едином, он всегда скажет о Нем что-нибудь новое и что-нибудь очень тонкое, чего уже не найти в других его текстах. Точно так же решительно все страницы Плотина пересыпаны рассуждениями об Уме или Душе.

Этот замечательный стиль Плотина заставляет на каком-то этапе обращать внимание не только на четко отграниченные категории Плотина, но и на их какую-то самоподвижность. Все эти понятия все время находятся в каком-то подвижном состоянии, или, иначе говоря, все эти прозрачные, четко продуманные у Плотина категории постоянно находятся в состоянии становления, в состоянии какой-то удивительной взаимной диффузии, когда одна категория заходит в область другой и одна понятийная характеристика задевает, а иной раз и перекрывает понятийную характеристику совсем другого раздела теоретической мысли.

Дело в том, что основные диалектические понятия в его системе — Единое (Благо), Ум, Душа, Материя — это различные, но целостным образом взаимосвязанные уровни сущности или смысла вещей. Плотин поэтому и рассматривает и характеризует сущность обязательно как становящуюся, обязательно как текучую, обязательно как неразрывно связанную со своим функционированием в окружающем ее бытии. Всякая сущность, всякий смысл для Плотина есть не что иное, как именно текучая сущность в том смысле, что она и не может оставаться на месте и не охватывать все прочее. Всякое протекание сущности тоже есть не что иное, как оно же само, то есть именно протекание тоже содержит в себе свою собственную идею».

…Внезапно все стихло, и наступила тягостная, звенящая тишина. Я сидел в глубоком кресле, с плотно закрытыми глазами. Во мне была пустота, настоянная на усталости, одиночестве и холоде, — слева, где сердце. Я перестал понимать эти странные речи, странные метафоры, странные образы. Да я и не хотел это понимать. Меня уже не интересовало и мерцающее существо.

Я медленно, как дряхлый старик, ощущающий при каждом натужном вдохе и выходе накопившуюся кармическую усталость в хрупких, звенящих костях, встал и подошел к широкому, во всю стену окну. Ветер — так его чаще всего здесь называют — безмолвно ластился к прекрасным, медленно пробуждающимся от печального, зимнего сна загадочным орешникам.

Тихо зазвучала музыка — реквием Моцарта. Амадей обладал глубочайшей интуицией — он знал день собственной смерти. Когда ночной посетитель, заказавший реквием и не пожелавший назвать себя, скрылся в дождливой ночи, Моцарт долго ходил в своей неуютной комнате между стопками нотной бумаги. «Какая интригующая и вдохновляющая мысль, — мрачно и весело думал он, — написать реквием самому себе, а потом его продать…»

Первые аккорды увертюры. Потом — тихий, отчетливый голос: я был уверен — это оно, мерцающее существо… Но «голос из пещеры» изменился.

— Представь себе очень отчетливо образ с такими выпуклыми и ясными деталями, чтобы ты оказался там…

…Полночь, ровно полночь. Сочная звездная ночь. Царит глубокий покой. Полная, яркая луна заливает своим тускло-холодным светом большую часть довольно просторной комнаты. В углах таится угрожающий неожиданностью мрак, и копошатся какие-то бледные, расплывающиеся в полутенях фигуры.

В центре комнаты — большой прямоугольный пустой стол. За этим столом сидишь ты, освещенный ярким, колеблющимся светом магической Луны. Этот свет проникает через все распахнутые настежь окна.