В преддверии философии. Духовные искания древнего человека - Якобсен Торкильд Петер Рудольф. Страница 52

«Сватовство Инанны»: сравнительные достоинства пастуха и земледельца ²⁸

Этот миф рассказывает о том, как божественный земледелец Энкимду и божественный пастух Думузи вместе сватаются к Инанне, которая рассматривается здесь не как супруга Ану и царица неба, но как обычная девушка на выданье. Ее брат и опекун, бог солнца Уту, на стороне пастуха и пытается повлиять на сестру.

Но сестра глуха к словам брата, она уже сделала свой выбор: Инанна хочет выйти замуж за земледельца.

Итак, выбран земледелец, и бедный пастух впадает в уныние. Он не просто отвергнут, ему предпочли земледельца, и это глубоко ранит его самолюбие. И он начинает сравнивать себя с земледельцем. Всем продуктам, которые производит земледелец, пастух противопоставляет свои, не уступающие по ценности тому, что предлагает его соперник:

Миф перебирает весь перечень продукции лугов и пашни: молоко в противовес пиву, малые сыры в противовес бобам, творог с медом в противовес хлебу. К тому же, считает пастух, у него остается излишек— масло и молоко.

Ситуация, которую обрисовывает здесь пастух, — это типичное восточное состязание даров. Тот, кто преподносит больше, — тот и лучше; он ничего не должен другому, другой — его должник. И вот, развивая свой монолог, пастух чувствует себя все более и более довольным и приходит в прекраснейшее настроение. Он бесцеремонно гонит своих овец до самого берега реки в самую середину пашни. Внезапно он замечает земледельца и Инанну и, смущенный тем, что он делает, немедленно обращается в бегство, чтобы скрыться в пустыне. Энкимду и Инанна бегут за ним, и, если мы правильно толкуем текст, Инанна взывает к нему:

Хотя она предпочитает взять в мужья земледельца, она не питает дурных чувств к пастуху:

Таким образом, эта история заканчивается примирением. В ней сравнивались земледелец и пастух; в ней, по сути дела, отдается предпочтение земледельцу, ибо богиня выходит замуж за него. Однако здесь старательно доказывается, что выдвижение на первый план земледельца по сравнению с пастухом — дело личного вкуса, каприз молодой девушки. На самом деле, один стоит другого. И тот и другой — одинаково полезные и необходимые члены общества; продукция одного уравновешивает продукцию другого. Хотя между ними и существует соперничество, но вражды быть не должно. Земледелец должен понимать, что пастух настолько нравится Инанне, что она предоставила жнивье его стадам и позволила ему поить своих овец в каналах, принадлежащих земледельцу. Земледелец и пастух должны стараться ладить друг с другом.

На этом мы можем закончить наш обзор древнейшего месопотамского мифологического материала. Основа этого материала известна нам из копий, написанных в конце III — начале II тысячелетия до н. э. Но сами мифы, без сомнения, много старше. По ним ясно видно, что они собой представляют: это ответы на вопросы о частностях. Они рассматривают такие разнообразные проблемы, как происхождение, место и относительная ценность всякого рода специфических сущностей или групп сущностей в пределах космоса. Они, однако, едины в лежащем в их основе взгляде на мир. Их космос — это государство, организация индивидуумов. Эти мифы также едины в своем подходе к проблемам. Это — психологический подход: ключом к пониманию сил, точно так же как и ключом к пониманию людей, является уяснение черт их характера.

Отражение взгляда на мир в позднейших мифах: «Энума элиш»

Впрочем, хотя взгляд на вселенную как на государство лежит в основе всех этих рассказов, или, точнее, потому, что он лежит в их основе, служит самой почвой, на которой эти рассказы возникают, — мы не найдем попыток изложить эти взгляды как целое. Подлинная космогония, трактующая фундаментальные проблемы космоса, как он представлялся жителям Месопотамии, — его происхождение и происхождение порядка, который он выражает, — появляется не ранее первой половины II тысячелетия до н. э. Здесь он уже дается в грандиозном сочинении, носящем название «Энума элиш», «Когда вверху». «Энума элиш» имеет долгую и сложную историю. Это сочинение написано по-аккадски ²⁹, по-видимому, приблизительно в середине II тысячелетия до н. э. В это время сочинение предположительно приобрело ту форму, в которой оно дошло до нас. Центральной фигурой выступает здесь Мардук, вавилонский бог, в соответствии с тем фактом, что Вавилон был в это время политическим и культурным центром месопотамского мира. Позднее, в I тысячелетии до н. э., когда Ассирия выросла в доминирующую силу на Ближнем Востоке, ассирийские писцы, по-видимому, заменили Мардука своим собственным богом Ашшуром и внесли несколько изменений, приспосабливающих рассказ к новому герою. Эта поздняя версия известна нам из копии мифа, найденной в Ассирии.

Подмена Мардука Ашшуром в качестве героя и центральной фигуры рассказа, по-видимому, была не единственной и не первой из сделанных замен. Нашей теперешней версии с Мардуком в качестве героя, несомненно, предшествует еще более ранняя версия, в которой центральную роль играл не Мардук, а Энлиль из Ниппура. Эту более древнюю форму можно вывести из многих указаний, содержащихся в самом мифе. Из них самым важным является тот факт, что Энлиль, несмотря на то что он всегда был по крайней мере вторым по важности месопотамским божеством, оказывается не играющим никакой роли в дошедшем до нас мифе, в то время как все остальные важные боги занимают подобающие им места. Опять-таки та роль, которую играет Мардук, не согласуется с характером этого бога. Мардук первоначально был земледельческим или, может быть, солнечным божеством, тогда как центральную роль в «Энума элиш» играет бог грозы, каковым был Энлиль. Действительно, центральный подвиг, приписываемый Мардуку в рассказе, отделение неба от земли, это тот самый подвиг, который приписывается Энлилю в другом мифологическом материале, и притом по праву, ибо именно ветер, помещенный между небом и землей, держит их врозь, подобно двум сторонам надутого кожаного меха. Поэтому представляется, что первоначальным героем повествования был Энлиль, замененный Мардуком при сочинении наиболее ранней из известных нам версий около середины II тысячелетия до н. э. Как далеко уходит в прошлое сам этот миф, сказать трудно. Он содержит материал и отражает представления, уходящие в глубь III тысячелетия до н. э.