Дуэт со случайным хором - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 25

— Но ты еще не взглянул на меня даже.

Она стояла перед ним, подняв вуаль. Это были лицо и фигура, на которые стоило взглянуть. Светло-карие глаза, темные каштановые волосы и нежный цвет лица с чуть-чуть заметным румянцем на щеках. Она напоминала собою древнегреческую богиню. В ее насмешливых глазах было много дерзкой смелости. При виде этих глаз трудно было оставаться равнодушным даже и более холодному человеку, нежели Франк. На ней было простое, темное, но очень изящное платье.

— Ну-с?

— Ей Богу, Виолетта, ты выглядишь прекрасно.

— Ну-с, что вы скажете?

— Ешь скорее, булки совсем простыли.

— Франк, что с тобою случилось?

— Решительно ничего.

— Ну?

Она взяла его за обе руки. Он почувствовал хорошо знакомый сладкий запах, с которым было связано немало воспоминаний, и у него чуть-чуть закружилась голова.

— Франк, ведь ты еще не поцеловал меня.

Она повернула к нему свое улыбающееся личико, и на мгновенье Франк потянулся к нему, но тотчас же овладел собой и обрадовался, заметив, что остается верным себе. Смеясь и все еще держа ее за руки, он усадил ее на прежнее место к столу.

— Будь хорошей девочкой, — сказал Франк. — Давай пить чай, а тем временем я прочту тебе маленькую лекцию.

— Ты — мне?

— Уверяю тебя, что нет лучшего проповедника, чем раскаявшийся грешник.

— Ты, значит, в самом деле раскаялся?

— Безусловно так. Тебе два куска сахару, да? Ведь это, в сущности, твое дело. Без молока, и как можно крепче — удивляюсь, как при этой привычке у тебя так хорошо сохранился цвет лица. А сохранился он, надо сознаться, прекрасно. Ну, что ты так сердито смотришь на меня?

Ее щеки покраснели, глаза смотрели на него почти со злобою.

— Ты в самом деле изменился, — сказала она, и в голосе ее слышались удивление и досада.

— Ну, конечно. Ведь я женат.

— Чарли Скотт тоже женат.

— Не выдавай Чарли Скотта.

— Мне кажется, я выдаю самое себя. Итак, у тебя нет больше ни капли любви ко мне. А я думала, что ты будешь вечно любить меня.

— Будь же благоразумна, Виолетта.

— Благоразумна! Ненавижу это слово. Мужчины произносят его тогда, когда собираются сделать что-нибудь мерзкое.

— Что же ты хочешь от меня?

— Я хочу, чтобы ты был по-прежнему моим единственным Франком, — только моим. О, Франк, не оставляй меня! Ты ведь знаешь, что я всех променяю на тебя одного. И ты имеешь такое хорошее влияние на меня. Ты представить себе не можешь, как жестока я бываю со всеми другими. Спроси Чарли Скотта. Он скажет тебе. Я так измучилась с тех пор, как потеряла тебя из виду. Не будь же так жесток ко мне! Поцелуй меня!

Снова ее мягкая, теплая ручка коснулась его руки. Он вскочил и зашагал по комнате.

— Брось папиросу, Франк.

— Почему?

— Потому что ты как-то сказал мне, что когда ты куришь, ты лучше владеешь собой. А я вовсе не хочу этого. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя так же, как и я.

— Пожалуйста, сядь и будь послушной девочкой.

— Прочь папиросу!

— Не глупи, Виолетта!

— Говорят тебе, брось ее сейчас же.

— Да оставь ее в покое.

Она мгновенно выхватила у него изо рта папиросу и бросила в камин.

— К чему это? У меня все равно их полный портсигар.

— Я выброшу их все.

— Ну ладно, я не буду курить. Дело вот в чем, дорогая Виолетта, ты не должна более говорить про это. Бывают вещи возможные, бывают и невозможные. Это — вещь безусловно и окончательно невозможная. Мы не можем вернуться к прошлому. С ним покончено навсегда.

— Тогда зачем же ты пришел сюда?

— Сказать тебе «прощай».

— Простое платоническое прощай?

— Конечно.

— В отдельном кабинете у Мариани?

— Почему же нет?

Она с горечью рассмеялась.

— Ты всегда был немножко сумасшедшим, Франк.

Он с серьезным видом облокотился на стол.

— Слушай, Виолетта. Вероятно, мы не увидимся больше.

— Мне кажется, это зависит не только от тебя, но и от меня.

— Я хочу сказать, что отныне мне не следовало бы более встречаться с тобой. Если бы ты была не совсем такой, какая ты есть, это было бы легче. Но такие женщины, как ты, не забываются. Это невозможно. Я не могу вернуться к прошлому.

— Очень сожалею, что так рассердила тебя.

В ее голосе звучала ирония, но он не обратил на это внимания.

— Мы были хорошими друзьями, Виолетта. К чему нам расставаться врагами?

— К чему нам вообще расставаться?

— Не будем говорить об этом. Смотри, пожалуйста, на вещи так, как они есть, и лучше помоги мне сделать то, что нужно, потому что ты знаешь, что мне нелегко. Если бы ты была доброй, славной девушкой, ты, как всякий другой товарищ, пожала бы мне руку и пожелала бы счастья. Ты ведь знаешь, что я поступил бы именно так, если бы ты выходила замуж.

Но Виолетту не так легко было умиротворить. Она молча пила чай, только изредка вставляя отрывистые замечания, но глаза метали молнии и предвещали бурю. Вдруг она вскочила и в одно мгновение очутилась между дверью и стулом, на котором сидел Франк.

— Довольно этих глупостей, — проговорила она. — Не думай, что ты так легко отделаешься от меня. Ты был моим, и ты моим и останешься!

Франк сидел, опершись руками о колени, и беспомощно смотрел на нее.

— О Боже мой! Неужели ты собираешься снова начать все это?

— Нет, — отвечала она с сердитым смехом, — этого я не собираюсь делать. Но я не из тех женщин, которые легко отдают завоеванное. Ты можешь говорить все, что тебе вздумается, но сделать это будет не так-то легко, мой милый мальчик. Я знаю тебя гораздо дольше, чем она, и ты останешься моим, или я подниму такой шум, что ты не возрадуешься. Тебе хорошо сидеть тут и проповедовать, но это не поможет, Франк. Так легко ты не отделаешься.

— С чего ты так рассердилась, Виолетта? Неужели ты думаешь выиграть этим?

— Я люблю тебя, Франк, люблю, может быть, именно настоящей любовью. И я не отпущу тебя. Если ты будешь мне противиться, то даю слово, тебе несладко будет жить в Уокинге!

Франк угрюмо смотрел в свою чашку.

— К тому же, что это вообще с тобой сделалось? — продолжала Виолетта, положив ему на плечо свою руку. — С каких это пор ты набил себе голову высоконравственными идеями? Когда я видела тебя в последний раз, ты, помнится, был так же весел, как и все другие. Теперь же, судя по твоим словам, приходится думать, что человек перестает жить, как только женится. Кто изменил тебя так?

— Я скажу тебе это, — сказал он, подняв на нее глаза. — Меня изменила моя жена.

— Черт с ней, с твоей женой!

В его глазах мелькнуло что-то новое, еще невиданное ею.

— Довольно! — сказал он резко.

— О, я вовсе не хочу ей ничего худого. Но каким образом удалось ей вызвать в тебе эту удивительную перемену?

Мысль о Мод смягчила Франка.

— Если бы ты только знала, какое благотворное влияние она оказывает на меня, как она деликатна не только в словах, но в самых задушевных своих мыслях, как она прекрасна и чиста, ты поняла бы, что одна мысль об измене ей внушает мне отвращение. Когда я думаю о том, как она сегодня утром сидела за завтраком, такая любящая и такая невинная…

Будь он менее красноречив, он был бы менее откровенен.

Виолетта вдруг вспыхнула.

— Невинная! — воскликнула она. — Такая же невинная, как и я.

Франк вскочил, и глаза его засверкали.

— Молчи! Как ты смеешь оскорблять ее. Да ты не достойна произносить ее имя!

— Я приеду в Уокинг, — проговорила Виолетта, задыхаясь.

— Можешь ехать к самому дьяволу, — сказал он и, позвонив, спросил счет. Она с изумлением смотрела на франка. Для нее это был совсем новый человек, который ей нравился даже более, чем прежний.

— Я не шучу, — прошептала она, когда они уже спускались по лестнице. — Даю тебе слово, что я приеду в Уокинг.

Он не обратил внимания на ее слова и, не простившись с ней, быстро вышел на улицу. Дойдя до угла, Франк обернулся и взглянул на нее. Она стояла у подъезда, высоко подняв гордую голову, в то время, как управляющий громким голосом звал извозчика. Кросс повернулся и быстро подошел к Виолетте.