Атеизм и другие работы - Кожев Александр. Страница 85

87 Как связать это с тем, что разница между бытием и небытием есть сознание бытия??

88 Дана ли мне смерть и смертность вообще? А чужая смерть, он мертвый??

89 В этой связи я бы не должен был говорить об атеисте; здесь этот смысл значит лишь: «человек в мире, для которого вне мира нет ничего».

90 Можно еще сказать так: для атеиста «человеку вне мира» может быть дано только ничто, т. е. ничего не может быть дано- это, чему ничего не дано, само ничто, его нет.

91 Это можно сказать только с точки зрения теиста, ибо ничто «всегда одинаково», его нельзя никак квалифицировать даже и как то, что вне мира. Ничто не не — бытие, в смысле небытия бытия — что понятие бытия, не бытие, конечно, но не ничто.

92 Нет, для того, кому дано нечто, в данном случае для «человека в мире»; мы из него исходим, и для нас то, чего нет для него, нет вообще — это чистое ничто.

93 Различна ли разница между желтым и синим от разницы между синим и желтым? Т. е. квалифицирует ли форма данности разницу? Т. е. есть ли тонус данности функция формы этой данности?

94 Там lim[+^] = +0, a lim [-^] = -0; + 0 = — 0 только потому что это 0!

95 По отношению к ничто не может быть квалифицированной разницы: красное точно так же отлично от ничто, как и синее, а именно как нечто. Если бы было только одно красное на фоне небытия, то оно не было бы красным, а только нечто. Красное оно лишь по отношению к синему и т. д., т. е. внутри бытия. По отношению же к небытию пропадают все различия бытия (спецификация разницы со стороны бытия не встречает поддержки со стороны небытия и растворяется во мраке ничто) и оно остается лишь как чистое нечто.

96 Строго говоря, надо (у не атеиста) различать данность конечности и данность смертности. Конечный человек не только живущий в мире. Смертен он как тот, который продолжает «жить» «после» смерти. Таким образом атеисту дана только конечность. — Теисту же даны: 1) он как конечный; 2) он как смертный; 3) смерть: а) как конец (смертный, а не только конечный — в последнем случае это ничто, как и у атеиста) жизни, в) как начало «другой жизни»; 4) он как мертвый. Здесь я не настаиваю на этом, т[ак] к[ак] моя тема не теист, а атеист. Мне важно только отметить, что парадокс атеиста не характерен для него, а встречается и у теиста. — Для теиста конечность не конечность человека в мире только (как для атеиста), а «человека в мире» + «человека вне мира», т. е. отличие «я + мир +]Зог»'а от ничто. Внутри «я + мир + Бог»'а нет конечности, как нет ее внутри мира для атеиста (для теиста внутри мира тоже нет конечности, но есть смертность). Проблема отношения «я + мир + Бог»'а и ничто — основная проблема теизма. С точки зрения атеиста это губит теизм, т. е. показывает тщетность попытки заполнить ничто; для него «я 4- мир + Бог» есть лишь особая форма «человека в мире». Теист ссылается на бесконечность Бога (О X °° = 0, с, °о); здесь все дано в «инаковости» Бога, здесь кульминационный пункт теистического парадокса. — Обдумать! Возможно, что придется коснуться этого ниже.

97 Взаимодействие однородного («человека в мире» с миром; и (?) «человека вне мира» с Богом?) «нормально» и рационально: взаимодействие разнородного (данность ничто и особенно данность «человека вне мира») иррационально. Это парадокс или ошибка? Для теиста это парадокс, т. е. ему оно дано как факт (субъективно или объективно; например, для христианина — в радикальной форме — Богочеловека): здесь проблема веры и знания.

98 Здесь могут быть разные модусы этого тонуса. Этот тонус, конечно, не идентичен с мирским тонусом «спокойной уверенности и родной близости» и не только потому, что «близость» заменена «чуждостью», но и по специфической окраске «спокойной уверенности». Но здесь я не вхожу в эти тонкости. — Теист резко отличает «иное я» (вtman, Geist и т. д.) от себя, как «человека в мире», оба «я» противоположны друг другу, иногда в конфликте, они «чужды». Но для него нет «жути» в присутствии «иного я» в себе; наоборот, знание этого дает ему спокойную уверенность, особенно в отношении смерти. Его конечность Дана ему, как и атеисту, в тонусе ужаса отчаяния (но родной близости); смертность — т. е. конечность мирского я (<нрзб.> * вtman) на фоне бесконечного «иного я» — дана в тонусе жути (и Родной близости, конечно), то же как и смерть — переход в «иной мир»; он как мертвый, как уже перешедший, освободившийся от мира, снова дан в тонусе спокойной уверенности (но чуждой отдаленности) (через это спокойствие ужас конечности переходит в жуть смертности). Эта последняя аналогична, но не идентична мирской спокойной уверенности. Здесь акцент лежит на спокойствии; в мире дана уверенность в своем бытии, но она беспокойна, — это уверенность бытия и напряжения; здесь уверенности не меньше, но беспокойства нет — его заменяет совершенное спокойствие «достигшего другого берега».

99 Можно сказать: в уверенности в безграничности своего бытия (в мире). В безграничности (indйfini, Grenzenlos), но не бесконечности (infini), ибо бесконечность есть замкнутая безграничность, т. е. данная «снаружи»; а данное «снаружи» бытие дано как конечное. — Впрочем, оно оконечено (ограничено) ничто, т. е. ничем не оконечено. Но это софизм — я конечен.

100 Фактически человек всегда актуальный убийца (животных и т. д.: ведь даже строжайший вегетарианец убивает, хотя и бессознательно), но он не всегда дан себе как таковой (например, я убиваю у если ем, когда есть умирающие от голода, но «не думая» об этом, я не дан себе как убийца такого голодающего). Но если он и не всегда дан себе как актуальный убийца, то всегда как потенциальный: я знаю, что могу убить.

101 В популярном смысле. Конечно, реально существует только индивид, а не «материя» (и она существует только как — пусть коллективно — индивид), так как в убийстве речь идет об уничтожении реального. Здесь проблема индивида: реально тар елка, а не материя, но «тарелочность» ничего не прибавляет к материи «тарелки»,

102 Здесь опять проблема: универсальное и индивид, понятие и вещь, и т. д. — Нельзя сказать, что убийство есть перевод чего‑либо из одного (реального) способа бытия в другое (идеальное); уничтожение данной тарелки безразлично как для понятия «тарелка вообще», так и для понятия «данная тарелка»» ибо даже понятие «эта существующая тарелка» не изменится от того, что эта тарелка фактически перестает существовать. Здесь проблема индивидуального понятия, отношения понятия к реальному времени и пространству и т. д. — Может быть, можно противопоставить так: с одной стороны индивидуальное = реальное = то, что (в принципе) может быть уничтожено, а с другой — общее = идеальное, вечное? Но ведь и мир (науки!) в целом не может быть уничтожен. Значит ли это, что мир науки (т. е. без человека) только абстракция? (Кстати: если мир конечен и все протоны сольются с электронами, а образовавшиеся волны взаимно уничтожат друг друга путем интерференции, что станет с энергией и импульсом? Возможно ли это с точки зрения современной физики??). — Может быть понятие данной вещи есть небытие этой вещи (понятие бытия = бытие минус бытие); только потому, что она конечна, есть ее понятие; она конечная, т. е. реально существует только потому, что есть ее понятие??

103 Добавлять «это», собственно говоря, не стоит, т[ак] к[ак] индивид всегда этот индивид, здесь — сейчас. Понятие «индивид вообще» — квадратный круг (не само понятие, конечно, а предмет понятия).

104 Строго говоря, эта потенция всегда актуальна. Ведь всякая вещь умирает, переставая быть «этой вещью в данную минуту», ибо «эта вещь в следующую минуту» уже не та же самая вещь. («Вещь в момент t» от «вещи в момент t_l» может отличаться еще и качественно, но это в данной связи не играет роли; другая она не потому, что качественно отлична, а наоборот, она может быть качественно отлична только потому, что она другая). Здесь мы, правда, говорим не о умирании, а о становлении, но становление и есть умирание: становление возможно только во времени («Welt'a»; вернее — «Welt» есть «характер» становления = существования), эта идентичность различного, это вечное умирание старого и возникновение нового, которое идентично («то же самое») старому потому, что оно бытие небытия старого, это реализация понятия вещи. Об умирании мы гофрим, когда данное понятие перестает быть применимо к данной вещи; в отношении этого понятия вещь умирает, но она лишь становится (изменяется) по отношению к понятию, которое, несмотря на это, остается применимым. Ср., например, «превращение» гусеницы в бабочку, газа в жидкость и т. п.; гусеница умирает как гусеница, но живое существо (гусеница + бабочка) не умирает, а становится, (изменяется). В узком смысле мы говорим об умирании, когда живой индивид перестает быть живым индивидом. В <нрзб.> смысле смерть есть смерть человека. — Мы различаем смерть и убийство, как «естественный» и «неестественный» конец. Но это различие текуче и произвольно: каждый конец можно рассматривать и как смерть, и как убийство, и как самоубийство, в зависимости от того, как понимать взаимодействие, ведущее к уничтожению. Смысл эти понятия и различения приобретают лишь в отношении человека: смерть, «убийство» нечаянное, убийство намеренное и т. д… Но этой стороны вопроса я здесь не касаюсь.