Николай Александрович Добролюбов - Никоненко Виталий Сергеевич. Страница 28

Какой бы ограниченной и противоречивой ни была материалистическая методология Чернышевского и Добролюбова, но использование ее в теории народа было крупным шагом к научному пониманию истории общества. Исторический процесс выступал как имеющий определенную историческую преемственность, непрерывность. Материальные и нравственные потребности народа принимались в качестве решающих факторов истории. Движение к удовлетворению естественных потребностей народа, проявляющихся в стремлении к такому состоянию общественного устройства, «чтоб всем было хорошо», рассматривается как существенная тенденция истории. Рассмотрение народа в качестве решающего субъекта истории было приближением к историческому материализму еще и потому, что в этом случае социальная наука охватывала все стороны жизни общества — его хозяйственную деятельность, политические отношения, психологию, культуру и т. д. Например, говоря по поводу «прямых и неотступных требований народной жизни», которые определяют собой развитие страны, Добролюбов конкретизировал это расплывчатое понятие изображением исторической обстановки в допетровской Руси. В народной жизни того времени оказались «такие раны, такие болезни, такой хаос, который ясно показывает, что и в самой сущности организма есть где-то повреждение, препятствующее правильности физиологических отправлений… невежество и суеверие господствовало во всех слоях общества… самовластие и лихоимство господствовали „в подробностях управления“… Внутри все было расстроено, искажено, перепутано, лишено всякой чести и справедливости. Все было натянуто до того, что нужно было — или разом выйти из старой колеи и броситься на новую дорогу, или ждать страшного, беспорядочного взрыва, предвестием которого служило все царствование Алексея Михайловича» (3, 3, 22–24). Реформы Петра I позволили ликвидировать возникшие противоречия. Он совершенствовал государственное управление, армию, законодательство и т. д. Тем самым был дан «больший простор развитию естественных сил народа, как вещественных, так и нравственных…» (3, 3, 75). Однако следует учитывать, что и Добролюбов и Чернышевский никогда не считали, что Петр I сумел 1 осуществить все конечные стремления народа или хотел улучшить положение трудящихся. Они подходили к оценке Петра конкретно-исторически, рассматривая его деятельность как закономерное выражение определенных потребностей народа в исторически конкретный период.

В то же время представления Добролюбова о месте народа в истории имели и слабые места. Это проявлялось в упомянутой выше попытке рассматривать естественные стремления народа в определенный период истории по аналогии с естественными стремлениями отдельного человека. Ограниченность проявлялась и в расплывчатости употребляемого понятия «народ». Добролюбов и Чернышевский, говоря о народе и «простолюдинах», часто имели в виду конкретные условия России 50—60-х годов, а здесь, как известно, народ представлял еще сравнительно однородную крестьянскую массу. Ограниченность концепции Добролюбова проявилась и в том, что она не позволяла в полной мере раскрыть природу эксплуататорского государства. Государство представляется в виде некоторого социального института, стоящего вне народа и над народом, а в качестве посредника между государством и народом выступают какие-нибудь сатрапы, мытари и т. п., «не имеющие, конечно, силы унизить величие своего государства, но имеющие возможность разрушить благоденствие народа» (3, 3, 20). Антинародная деятельность русского феодально-крепостнического государства или буржуазных государств Западной Европы была для Добролюбова и Чернышевского историческим фактом, однако увидеть, что государство есть необходимое порождение существующих экономических отношений, они не смогли. Такая позиция в условиях русского освободительного движения могла привести к противопоставлению борьбы социальной борьбе политической, что и имело место в русском народничестве. У Чернышевского и Добролюбова такое противопоставление не имело места прежде всего потому, что будущие преобразования общества они рассматривали как прямой результат классовой борьбы. Классовая борьба между угнетенными и угнетателями есть борьба политическая, но в основе ее лежит материальный интерес классов. Такая точка зрения последовательно проведена Чернышевским в его политических обзорах, а также в статьях, посвященных положению во Франции середины XIX в.

2. ЛИЧНОСТЬ И НАРОД

Признание объективной необходимости истории и жизни народа как основы этой необходимости было важнейшим положением социологии русских революционных демократов. Сколько бы ни возникало препятствий на пути общества, рано или поздно они устраняются ходом развития материальных фактов. Процесс всевозрастающего удовлетворения естественных потребностей народной жизни имеет всеобщий характер. Однако прогресс общества может быть очень замедленным, растянуться на века. Объективная необходимость в этом случае полностью поглощает субъективную в частностях, но объективную в общем случайность. Исторический оптимизм оборачивается фатализмом. Вожди русских революционеров-демократов много занимались вопросом диалектического объяснения соотношения исторического действия народа и деятельности конкретных людей, составляющих этот народ. Дело в том, что, хотя народ и представляет собой сумму отдельных людей, тем не менее его история не есть простая сумма индивидуальных поступков. История делает зигзаги, скачки, исторические действия народа нередко дают совсем не те результаты, которые ожидались, и т. п. Не менее трудно предвидеть результаты своих поступков и отдельным людям, но здесь все же чаще определенное действие влечет определенный, ожидаемый результат. Возникает вопрос; может ли отдельный человек или группа лиц как-то воздействовать на ход истории и ускорить прогрессивные изменения? Простой утвердительный ответ на этот вопрос, который мы встречаем уже в литературе XVIII в., не мог удовлетворить ни Чернышевского, ни Добролюбова. Этот вопрос со времени возникновения учений о сознательном переустройстве общества и вовлечения в процесс революционной борьбы все более широких масс приобретает непосредственный практический интерес и значение. В конкретных условиях России 50—60-х годов XIX в. метафизическое решение его служило либо оправданием либеральной концепции постепенного и мирного прогресса, либо утверждению в освободительном движении различных волюнтаристских и субъективистских теорий, основанных, как правило, на преувеличении роли личности в истории.

В работах Добролюбова вопрос о возможности активного воздействия личности на исторический процесс поставлен как проблема соотношения личности и народа в истории. Он выделяет два аспекта проблемы: а) великая личность в истории; б) личность и история.

Проблема великой личности в истории обсуждается в русской социологической литературе с конца XVIII в. Постановка ее диктовалась попытками просветителей найти выход из сложившегося в стране положения. В условиях XVIII в., когда отсутствовало сколько-нибудь широкое прогрессивное движение в обществе, надежды возлагались чаще всего на «просвещенного монарха». Постановке проблемы в русской философии содействовало решение ее французскими просветителями. Будучи не в состоянии на основе исторического идеализма найти выход из заколдованного круга — «мнения правят миром» и в свою очередь «общественная среда формирует мнение», — ряд французских просветителей отводили чрезвычайно большую роль великим личностям, перекраивающим историю в соответствии со своими идеалами и целями.

К середине XIX в. вопрос о роли великой личности в истории обсуждается в России особенно активно. В споре западников и славянофилов проблема конкретизировалась тем, что в качестве великой личности рассматривался Петр I. Однако, несмотря на указанную историческую конкретизацию, решение и в том и в другом случае было идеалистическим. Западники высоко оценивали роль Петра, приписывая ему сознательное стремление к приобщению России к западноевропейской цивилизации и объясняя причины проведенных реформ деятельностью ума и воли этого великого человека. Славянофилы в свою очередь сделали Петра ответственным за все преобразования и из них уже объясняли отход русской жизни от патриархальных начал. Идеализм и западников и славянофилов заключался как в предполагаемой возможности перекраивать ход истории по усмотрению великой личности, так и в отсутствии каких-либо объективных критериев оценки исторического значения событий. В работах Белинского мы видим попытку выйти за пределы идеалистического толкования проблемы. Личность и ее поступки рассматриваются в рамках исторической необходимости. Исходя из диалектики Гегеля, Белинский рассматривал деятельность Петра I как закономерное проявление исторической необходимости, а следовательно, и результаты ее — как совершенно необходимые для страны. Белинский одновременно рассматривал в качестве исторического деятеля народные массы. Однако, давая слишком абстрактное объяснение деятельности Петра I, он не избежал преувеличения его роли в истории. Но во времена Белинского этот вопрос не имел такой актуальности, как в 50—60-х годах XIX в.