Гердер - Гулыга Арсений Владимирович. Страница 17

Шестой, принцип касается вопроса о торговых притязаниях. Торговля должна объединять, а не разделять людей. Этому способствуют созданные самой природой средства сообщения — моря и реки. Если какой-нибудь народ закрывает море для других, он навлекает на себя всеобщее недовольство как поработитель свободной стихии. Происходит лишенное всякого смысла кровопролитие, так как выгоды торгующих держав отнюдь не исключают друг друга и их благосостояние зависит только от сохранения непрерывного мира.

Седьмой принцип — деятельность, труд. Колос — оружие против меча. Чем больше пожинают люди плодов своей полезной деятельности, тем скорее они поймут, что секира войны уносит многое, но не приносит ничего.

Такова мирная программа Гердера. Ее отличительные черты — гуманизм и демократизм. Гердер апеллирует не к правительствам, а к широким массам, которые больше всего страдают от войны. Если голос народов прозвучит достаточно внушительно, правители вынуждены будут к нему прислушаться и повиноваться. Строго говоря, мирная программа Гердера не исключает, а дополняет программу Канта. Каждый из них прав по-своему, и это относится не только к планам достижения всеобщего мира. Философско-исторические идеи Гердера, пропущенные сквозь критическую призму предельно трезвой философии Канта, влились в общий поток духовного развития эпохи, подготовившей научное понимание социального процесса. История «сняла» спор двух мыслителей, к более обстоятельному рассмотрению которого мы обратимся в следующей главе.

Глава четвертая

Полемика с Кантом

На первый взгляд полемика Гердера с Кантом может показаться трагическим недоразумением. Недоразумением потому, что оба мыслителя не были антиподами, их объединяла общность гуманистических идеалов Просвещения; для остроты спора им приходилось заведомо упрощать воззрения оппонента. Трагическим столкновение оказалось для Гердера (Кант вовремя остановился и прекратил свои выпады), который, не завершив своего основного труда, потратил бездну времени и сил на безрезультатные попытки ниспровергнуть критическую философию, ознаменовавшую новый этап в развитии мировой мудрости. Опор с Кантом на долгое время скомпрометировал Гердера в истории философии. Немецкие профессора, боготворившие Канта, видели в эскападах Гердера лишь старческое брюзжание раздраженного чудака. Отсюда понятно, почему Куно Фишер в своей фундаментальной «Истории новой философии» упоминает Гердера только мимоходом и полностью дисквалифицирует его как теоретика: «Он пишет скорее живо, чем понятно; избыток чувств часто выливается у него не в ясные выражения, а в немые восклицательные знаки, мысли — в ряд тире… Это, без сомнения, был не такой человек, который мог действительно понять Спинозу и критически разобрать, а тем более опровергнуть Канта» (25, стр. 692). И даже автор вышедшей в наши дни пятитомной монографии, посвященной духовной жизни Германии конца XVIII в., Г. Корф отвадит полемике Гердера с Кантом всего один абзац и то лишь затем, чтобы сказать, что она не имела значения «ни вообще, ни тогда, когда она велась». «Метакритика» Гердера, по мнению Корфа, «в самой своей основе неудачное произведение, в котором стареющий человек изливает свою злобу по поводу вещей, которых он не понимает» (34, т. 2, стр. 103).

И все же в выступлениях Гердера против Канта было свое «рациональное зерно». Его заметил Меринг, впервые сказавший доброе слово о гердеровской философии. «Если объединить заслугу и ошибку Гердера в одном тезисе, — писал немецкий марксист, — то следует сказать, что он защищал принцип исторического развития в такое время, которое ставило своей задачей разрушение исторических руин пережившего себя прошлого. Он стоял в рядах буржуазного просвещения как его нечистая совесть. Он обладал как раз теми способностями, которых оно не имело и не могло иметь, но которые оно должно было иметь, чтобы победить. Именно поэтому Гердера никогда не любили все односторонние рассудочные просветители — от Канта до Давида Штрауса» (20, стр. 520). Большой знаток и издатель гердеровских произведений Б. Зупхан справедливо отмечал, что Гердер «должен был выступить с критикой кантианской школы, которая не оставляла места для его генетической теории, всегда исходившей из опыта» (9, т. XXI, стр. XI).

Мы уже знаем, что молодой Гердер восхищался своим учителем. Кант отвечал ему взаимной симпатией. Как-то студент изложил в поэтической форме содержание лекции о времени и вечности и вручил рукопись профессору. Канту стихи так понравились, что он прочитал их своим слушателям с кафедры.

Но дальнейшее творчество ученика все больше настораживало учителя. Кант не одобрял крайностей, в которые то и дело впадал Гердер. Гаман познакомил Канта с «Древнейшим документом человеческого рода», рационалисту Канту пришлось не по душе стремление Гердера выдать библейский текст за высшую научную истину. Но его отзыв не вышел за пределы частной переписки.

На выход первой части «Идей…» Кант откликнулся ядовитой рецензией. Ничего, кроме легкомысленной дерзости, в построениях Гердера Кант не увидел. Ученик рассуждал о вещах, перед которыми учитель еще в молодости остановился в полной нерешительности. Во «Всеобщей истории и теории неба» Кант отверг возможность применить принцип развития к органической материи. Неблагоприятное впечатление на него произвела и манера, в которой была написана книга Гердера, — эмоциональная, порой выспренная, лишенная четкости и доказательности. По мнению Канта, произведения, которые Гердер «называет философией истории человечества, есть вовсе не то, что обычно подразумевают под этим…» (16, т. 6, стр. 39). Вместо логической точности в определении понятий читатель находит лишь туманные многозначительные намеки. Кант собрал яркий букет выразительных цитат, из которых явствовало, что Гердер рассуждает о вещах, о которых пока можно только фантазировать. Кант не приписывал Гердеру больше того, что непосредственно стояло в тексте. Идеи органической эволюции казались ему столь чудовищными, «что разум отшатывается от них, но также идеи не следует приписывать нашему автору, если быть справедливым» (16, т. 6, стр. 50).

Кант иронизировал по поводу стремления Гердера опереться на эволюционное учение для обоснования идеи бессмертия души. Ежели даже возможны существа, которые находятся на более высокой ступени по отношению к человеку, то отсюда не следует вывода, что один и тот же индивид достигнет этой более высокой ступени. Гусеница превращается в бабочку, но между ними лежит не смерть, а состояние куколки. «Здесь следовало бы, скорее, показать, что даже после разложения и сгорания животных природа допускает их появление из пепла в специфически более современной организации, дабы можно было по аналогии сделать вывод и о человеке, превращенном в пепел» (16, т. 6, стр. 48).

Вклад Гердера в сравнительную анатомию представлялся Канту сомнительным [15]. Что касается прямой походки, то Кант видел в ней следствие разумности человека, а не причину (как утверждалось в «Идеях…»). Теорию органических сил Кант называл попыткой «объяснять то, чего мы не понимаем из того, что мы понимаем еще меньше» (16, т. 6, стр. 49). В заключении рецензии Кант высказывал пожелание, чтобы его ученик «обуздал свой пылкий гений и чтобы философия, забота которой состоит больше в сокращении числа спесивых любимцев, чем в умножении их, могла направлять автора в дальнейших его трудах не указаниями, а определенными понятиями, не воображением, окрыленным метафизикой или чувствами, а широким в замыслах, но осмотрительным в применении разумом» (16, т. 6, стр. 51).

Рецензия появилась в одном из первых номеров только что возникшей «Всеобщей литературной газеты», подписи под ней не было, но Гердер «по почерку» сразу узнал своего учителя. Имя Канта стояло среди участников нового журнала и анонимность рецензии была секретом Полишинеля. Гердер был поражен, возмущен и полон желания нанести ответный удар. В письме к Гаману он замахнулся на «Критику чистого разума»: «Я получу искреннее удовольствие, когда сокрушу и опустошу идол разума» (8, стр. 248). Но это были планы на далекое будущее. В письме к Якоби он излагал впечатление от статьи Канта «Идея всеобщей истории в всемирно-гражданском плане», которая появилась в том же 1784 г., что и первая часть гердеровских «Идей…». Употребив по адресу Канта единственное общеизвестное немецкое нецензурное слово, Гердер просил у Якоби поддержки: «Мне бы хотелось, чтобы небо воодушевило тебя написать несколько фраз о бессмысленностях „Идеи“ (все остальное и весь замысел украден из „Идей…“), например: человек это животное, нуждающееся в господине, человек существует не для себя, а для рода, в роде развивает он все свои силы, и все в конце концов направлено к политическому антагонизму и совершеннейшей монархии, вернее, сосуществованию совершеннейших монархий, которыми управляет чистый разум» (8, стр. 245).