Джордж Беркли - Быховский Бернард Эммануилович. Страница 20

Мандевиль подвергает критике взгляды Шефтсбери, а последний в «Характеристиках» в свою очередь резко полемизирует с Мандевилем. Это находит отражение и в диалогах Беркли: Алсифрон заявляет, что он никогда не считал Лисикла своим единомышленником (8, III, стр. 122), а Лисикл говорит об этических принципах Алсифрона как о претенциозной болтовне (8, III, стр. 131). Тем не менее диалоги рисуют картину непримиримой борьбы двух враждебных этических направлений: традиционно-религиозного и новаторского антирелигиозного.

Шефтсбери открыто не выступал против религии. Он не высказывался не только в пользу атеизма, но и в пользу деизма (48, стр. 138—139). Беркли инсинуирует, когда приписывает Алсифрону открытую защиту последовательного атеизма и утверждение, что церковники — величайшие враги человечества, что вера в бога, бессмертие души и загробное воздаяние служат в руках правительства орудием усмирения и порабощения народа. Но, не выступая открыто против религии, Шефтсбери решительно отмежевывал от нее мораль. Нравственность естественного, а не сверхъестественного, чувственного, а не сверхчувственного происхождения. Она коренится в присущем природе человека врожденном чувстве. Альтруизм, общительность, доброжелательность — естественные потребности и влечения разумного существа. Вопреки Гоббсу, Шефтсбери утверждает, что человек по природе своей добр, и врожденное ему моральное чувство подобно эстетическому чувству делает для него добродетель источником наслаждения. Она оправдывает сама себя. Когда мотивом поступка служит не удовлетворение, доставляемое содеянным добром, а некий интерес, утилитарные побуждения, поступок теряет свое моральное существо.

Принцип врожденного нравственного чувства и сопровождающего его морального «вкуса» несовместим с мифом о грехопадении. Сближение нравственного с прекрасным делает неприемлемой церковную догму воздаяния. Продолжая линию Бейля, Шефтсбери твердо отстаивает убеждение, что нравственное достоинство и честь не нуждаются в религиозной санкции. Напротив, тот, кто выполняет нравственные заповеди из страха божьего или в расчете на милость господню и грядущую награду, изменяет подлинному моральному чувству.

Беркли ополчается против самодовлеющей этики Шефтсбери, настойчиво утверждая, что безбожие и нравственность несовместимы, что «там, где растет неверие, растут всякого рода коррупция и новые пороки» (8, III, стр. 139), что «совесть всегда предполагает бытие бога» (8, III, стр. 52). И в качестве главного свидетеля обвинения, как наглядный пример того, к чему приводит безбожная этика, как устрашающее пугало моральной деградации на сцену выводится Лисикл — Мандевиль.

Уроженец Голландии, из семьи французского происхождения, потомственный врач Бернар де Мандевиль (1670—1733) поселился в Англии. Его «Басня о пчелах», несмотря на осуждение в 1723 г. английским судом за безбожие и антигосударственность и (неосуществленный) приговор о предании французского перевода этой работы сожжению, получила самое широкое распространение и сенсационную известность далеко за пределами Англии, вызвав бурю восхищения, с одной стороны, бурю негодования—с другой. Мандевиль, по словам Маркса, был «честный человек и ясная голова» (1, стр. 629). Он поставил своей задачей дать «анатомию природы человека» (см. 48, гл. VI). Во введении к своему основному произведению он объясняет свой замысел: «Большинство писателей всегда твердят людям, какими они должны быть, но едва ли кому-либо приходит в голову рассказать им о том, каковы они есть на самом деле». Обрисовать моральный облик реального человека, каков он есть, без прикрас, во всей неприглядности — такова задача «Басни».

Мандевиль глубоко ненавидит лицемерие. Он срывает маску благочестия с ханжей. Его работа глубоко иронична. Это — жестокая сатира на современное ему капиталистическое общество. Парадоксальность лишь увеличивает разоблачительную силу нарисованной им картины, где пороки буржуазного мира представлены как присущие «природе человека». «Он доказывает, что в современном обществе пороки необходимы и полезны. Это отнюдь не было апологией современного общества» (3, стр. 146) [7].

Мандевилю чуждо прекраснодушие Шефтсбери, идеализация им человека. Его этика язвительна и беспощадна. «Басня» не назидательное чтение. Она не поучает, не проповедует. Это— увеличительное зеркало: люди, посмотрите на себя! Это, пожалуй, и несколько кривое зеркало, но оно обостряет отражаемую в нем реальную кривизну существующего строя и образующих его существ. Нет, вопреки Шефтсбери не добродетель, а порок является на деле движущей силой развития современного общества, доказывает Мандевиль. Мандевиль порой циничен, но цинизм его — противоядие лицемерию. Люди эгоистичны, самолюбивы, движимы личным интересом и стремлением к чувственным наслаждениям и к наживе как средству для их удовлетворения. Нравственность вовсе не врождена им. Она социального происхождения и используется господствующими классами в их корыстных интересах для обуздания естественных побуждений и влечений масс. Религия играет при этом далеко не последнюю роль. Церковное облачение морали лишь усугубляет ханжество.

Беркли ничего не понял в концепции Мандевиля. Не понял потому, что не хотел понять. Мандевиль для него — чудовищное порождение безбожия, преступный проповедник порока. «...Наши мелкие философы действуют в противовес тому, что делают все другие мудрые и мыслящие люди; их цель и задача — искоренить из человеческого разума основы всего великого и доброго, сокрушить всякий порядок в гражданской жизни, подорвать основания нравственности... низвести человеческий род до уровня диких зверей» (8, III, стр. 54).

Вот как выглядит credo Мандевиля в изложении Беркли: «Нет бога или провидения; человек подобен гибнущим зверям: его счастье,— как и их,— в подчинении животным инстинктам, влечениям и страстям; все укоры совести и чувства вины — предрассудки и ошибки воспитания; религия — государственная хитрость (trick); порок — общественное благо; душа человека телесна и рассеивается, подобно дыму и пламени; человек — машина, функционирующая по законам движения...» (8, III, стр. 107). Разве автор «Басни» не старается убедить нас в том, что пьянство и распутство есть благо, так как увеличивает доходы государства и служит источником экономического процветания? Разве не утверждает он, что даже сожжение Лондона пошло бы на пользу индустриальному развитию и оживлению коммерции? Свободомыслящие, заключает Беркли устами Критона, — коварные искусители, демоны, обольщающие свободой и счастьем. Берегитесь так называемого свободомыслия! Оно чрезвычайно возросло за последние годы, неся обществу разложение и гибель. «Оставьте нас в покое!» — обращается он к Лисиклу. «Устройте колонию атеистов где-нибудь в Мономотапе и посмотрите, как она процветает, прежде чем вы вернетесь с вашими идеями домой... А пока, господа, полагающие, что не на что надеяться и нечего бояться в загробном мире, что совесть — жупел, что узы государства и скрепы общества — гнилье, которое следует отбросить и превратить в ничто... пока будьте любезны оставить эти возвышенные открытия для себя самих; предоставьте нам, нашим женам и детям, нашим слугам и соседям оставаться в той вере и при том образе мыслей, которые установлены законами нашей страны. Совершенно серьезно, я хотел бы, чтобы вы проделывали свои эксперименты среди готтентотов или турок» (8, III, стр. 102).

Этот вопль не остался безответным. Вслед за выходом в свет «Алсифрона», в том же 1732 г., Мандевиль, за год до своей смерти, откликнулся на него своим, по-видимому, последним произведением — «Письмом к Диону».

Ответ, данный Беркли дерзким, нанесшим в «Басне о пчелах» звонкую пощечину господствующему общественному мнению Мандевилем, отличается сдержанностью и корректностью. Он не наступает, а обороняется, оправдывается тем, что его либо вовсе не читали, либо превратно истолковали, основываясь на широко распространенных ложных слухах о порочности его произведений. Мои принципы, заверяет он, решительно отличаются от того, что критики свободомыслия приписывают Лисиклу. На самом деле он не поощряет, а изобличает пороки современного ему общества. Если бы его и Шефтсбери взгляды были такими, какими они представлены в образах Лисикла и Алсифрона, было бы неоправданным, что собрание почтенных и здравомыслящих людей целую неделю возится с такими негодяями и чудовищами, вместо того чтобы попросту выгнать их из своей среды. Заявляя, что его взгляды «совершенно отличны от взглядов лорда Шефтсбери» (47, стр. 47), Мандевиль оговаривает, что, несмотря на это, Шефтсбери все же не заслуживает и десятой доли того презрения, которое высказывает по отношению к нему Беркли.