Дмитрий Кантемир - Бабий Александр Иванович. Страница 21

Следует отметить, что современники Д. Кантемира, да и сам он использовали термин «риторика» в двух смыслах. Таковая обозначала либо утвердившуюся в первой половине XVII в. (вместо схоластической логики и метафизики) методологию общественных наук, либо изящную словесность, беллетристику. И в том и в другом случае риторика рассматривалась как неразрывно связанная с этикой. Обращаясь к авторитетам Фалеса, Платона, Аристотеля и Сенеки, Кантемир утверждает, что, по его мнению, подлинной красотой является познание и наблюдение мудрости (см. 12, 315). При этом образы античных мифов он истолковывает в духе средневековых мыслителей — как христианские нравственные категории (см. 12, 109; 197; 237).

В «Метафизике», как мы знаем, античная культура, а вместе с ней и античная эстетика отбрасываются. Однако последующие работы Д. Кантемира свидетельствуют об изменении его отношения к античной мифологии. Это заметно уже в «Иероглифической истории», где использование мифологических образов становится сознательным литературным приемом (см., напр., 6, 18; 13; 131; 159; 270; 286; 291 и др.). Принятие и использование Кантемиром античной мифологии служили приобщению современного ему читателя к миру античных мифов и, как полагает советский исследователь О. А. Белоброва, имели совершенно определенный смысл: они приучали людей понимать ораторскую прозу, поэзию (см. 56, 139). Автор «Иероглифической истории» не скупится здесь на лестные слова в адрес риторики, подтверждающей, по его мнению, «всемогущество божие». Эта книга в той мере, в какой она является художественным произведением, рассматривается самим Кантемиром как результат «стремления к упражнению в риторике» (6, 6).

Тем не менее, исходя из неприятия всего искусственного, условного, Кантемир подвергает риторику критике. «Искусное слово из уст ритора, — пишет он, — закрывает художественное слово, вышедшее из уст простого человека»; «язык атеиста не более свободен для проклятия, чем язык ритора для хулы или похвалы подвешен» (6, 148; 111). Философ подвергает критике систему образования, отводящую почетное место риторике, и даже своего учителя — И. Какавелу, о котором говорит: «…хотя у него язык широкий и способен на бесконечные разговоры, он сам не знает, что и о чем он так много риторствует. Ибо как бы ни были продолжительны разговоры, как бы многократно, сладостно и красиво ни повторялись, они в конце концов начинают утомлять» (6, 65).

Как понять двойственное отношение мыслителя к риторике? Быть может, он приемлет риторику в первом смысле и отвергает ее во втором смысле? На эти вопросы можно дать следующий ответ. Кантемир использует слово «риторика» именно во втором смысле. Отрицательное отношение его к риторике как процессу создания прекрасного может быть истолковано как протест — с позиций гуманизма и народности — против условностей современной ему боярской культуры, как критика аристократических ценностей.

В «Истории Оттоманской империи» Кантемир делает следующий шаг в реабилитации античной культуры и светских искусств. Он начинает с признания того, что человеческая цивилизация ведет свое начало от эллинов. Восхваляя великодушное отношение султана Магомета I к своим побежденным противникам, он пишет: «Может быть, мир удивится, обнаружив, что и у властелина-варвара нашлись столь большое великодушие и преисполненное королевскими доблестями сердце. Однако весьма стара поговорка, гласящая: Греция уже больше не находится в Греции, ибо столько же варваров стали греками, сколько греков стали варварами. Я не называю греками тех, кто родились или рождаются в Греции, а тех, кто усвоили науки и цивилизацию эллинов» (8, 97).

Многие места из «Истории Оттоманской империи» свидетельствуют о том, что глубокий интерес ее автора к античному искусству возник у него еще в Константинополе. Как человек, близкий к традициям культуры Возрождения, Кантемир увлекался коллекционированием произведений античного искусства (см. 91, 198–199). Вот как описывает он находку им греческого барельефа в развалинах византийского дворца: «Среди этих руин, под грудой камней, я нашел кусок порфира… на нем была изображена фигура молодой женщины в колеснице, в которую впряжены четыре лошади; у женщины на голове лавровый венок, а на спине, будто на ветру, развеваются волосы; в правой руке она держит веточку финика, а в левой — вожжи… жаль, что время или тяжесть камней стерли ее имя. Ее нос и правое ухо повреждены, все остальное целое. Хорошо сохранился знак „Олимпиада-64“, что соответствует 520 г. до н. э. и показывает древность находки. Я сохранил ее как редкий памятник в моем дворце, воздвигнутом в пригороде на берегу Босфора…» (8, 90).

В «Истории Оттоманской империи» Кантемир высказывает также мысль о том, что переход любого народа из состояния варварства к цивилизации связан с развитием искусства, в том числе и музыки. Мыслитель излагает мнение античных писателей, согласно которому жители о. Крит первые научили других людей вести более цивилизованный образ жизни: они изобрели музыку и другие искусства, которые делают человеческую жизнь более приятной (см. 17, 382). Обнаруживает Кантемир и значительные познания в области архитектуры. Так, он верно замечает, что константинопольские дворцы построены не в эпоху Константина Великого или Юстиниана, как полагают некоторые ученые; достаточно исследовать современную структуру этих дворцов, чтобы убедиться, «что они являются творением последних греческих (т. е. византийских. — А. Б.) императоров» (8, 134).

В «Хронике стародавности романо-молдо-влахов», где античная культура всячески превозносится Кантемиром, ученый отстаивает типично гуманистическую концепцию цивилизации. «Если какой-нибудь народ заслуживает похвалы больше, чем другие народы, и желает, чтобы его больше ценили, — писал Кантемир, — то для этого недостаточно учитывать его древность, величину занимаемой им территории… для этого еще нужны хорошие нравы, знание чести и потребность в ней, науки и здоровые нравы, которые одни могут изменить варварские обычаи и превратить варваров в эллинов…» (9, 86). Эллины, по мнению мыслителя, были первыми людьми, отработавшими в себе эти качества; они являются основателями цивилизации и потому считаются благородным народом: «Таким образом, эллины раньше других… стали пользоваться этими средствами и инструментами, благодаря чему заслужили звание самого воспитанного народа и стяжали себе славу единственных обладателей всей чести и науки» (9, 86–87).

У Д. Кантемира, добавим в этой связи, культ античности тесно переплетался с теорией романского происхождения молдавского народа, имевшей в то время громадный политический смысл. Во внешнеполитическом плане она призвана была обратить внимание других европейских народов на порабощенную Молдавию и помочь ей вернуть себе государственную независимость, во внутриполитическом плане — воодушевить молдавский народ на борьбу за национальное освобождение.

Как эстетик, Кантемир высказал также ряд ценных суждений, касающихся музыки. Сам ученый, как мы уже говорили, был не только композитором, но и собирателем мелодий, а также теоретиком музыки, автором двух трактатов, из которых один — «Книга науки музыки» — сохранился до наших дней. Вкратце идеи этого трактата следующие. Музыка есть движение звука, соблюдающего меру и ритм; совершая остановку и перерыв в определенном месте, это движение приносит наслаждение слуховому чувству (см. 86, 211). Из всех своих творений музыкальными способностями бог наделил только сынов человеческих, обладающих разумом, и само знание музыки доказывает наличие разума у людей (см. там же). Пение птиц, «каким бы сладостным и задушевным оно ни было, не является музыкальной мелодией, а порождается… свойством животного вида…» (86, 212). Музыка может быть передана либо с помощью музыкального инструмента, либо голосом, если при этом соблюдаются ее правила и каноны. Для того чтобы музыка стала возможной, необходим звук, происходящий от абсолютного звука точно так же, как мировой порядок происходит от движений небесных тел (см. 86, 201). При исполнении музыки из тона создается голос, из голоса — мотив (т. е. непрерывное движение голоса), из мотива — структура (т. е. движение голоса в нескольких тонах), из структуры — модус (т. е. способ организации структуры), из модуса— песня на основе меры и ритма. Музыка древних греков «слепа и хрома» потому, что они не знали меры и ритма, а именно в них музыка находит свое совершенство (см. 86, 199; 200; 212). Есть три ступени меры: мера большая, малая и очень малая. Это формы ритма, показывающие отношение единицы времени к числу отрезков времени, создающих ритмический модус (см. 86, 87). Что касается структуры музыки, то она безгранична в плане мелодических сочетаний. «Точно так же как языки всех народов сложились из двадцати четырех букв и из слогов были составлены словари языков… точно так же из тридцати трех звуков рождаются важные и бесконечные мелодичные структуры» (85, 210). Что касается модусов, то они бывают простыми, сложными и воображаемыми (см. 86, 212). В общем и целом имеется двадцать семь модусов и двадцать две модальные структуры, равнозначные модусам, итого сорок девять модусов (см. 86, 105–106). Модусы же всех тонов ограниченны (см. 2, 2, 210).