Платон - Асмус Валентин Фердинандович. Страница 15

Будучи иным и по отношению к бытию, движение — в этом смысле — не есть бытие или, иначе, есть небытие. Оно есть одновременно и бытие, и небытие: бытие — поскольку причастно бытию; небытие — поскольку причастно иному и, стало быть, есть иное, чем бытие, т. е. небытие.

Эту характеристику Платон распространяет и на все остальные роды сущего. Каждый из них одновременно есть и бытие, поскольку он причастен к бытию, и небытие, т. е. иное, чем бытие, поскольку он причастен иному. Не избегает этой участи и само бытие: так как бытие есть иное, чем покой, движение, тождественное и чем само иное, то оно не есть все эти роды и, стало быть, будучи бытием, есть в то же время в указанном смысле и небытие (Платон, Софист, 257 А-В).

Особенно важно при этом заметить, что небытие, о котором у Платона идет речь при обсуждении родов сущего и отношений между ними, означает у него отнюдь не нечто совершенно противоположное бытию. Небытие есть лишь иное, чем бытие. Оно, если можно так сказать, не есть «чистое» небытие. Платон остается верен мысли элейца Парменида, который утверждал, будто «чистое» небытие не может быть даже мыслимо. Кто доверит, например, будто нечто не есть великое, тот не высказывает этим, будто это невеликое противоположно великому, т. е. мало: он хочет сказать только то, что оно есть нечто иное, чем великое. В этом смысле, например, «некрасивое» есть особый вид иного, существующий так же, как существует «красивое» (там же, 257 D-Е). С этой точки зрения «некрасивое» есть одно существующее, которое мы противопоставляем другому существующему (Платон, Софист, 257 Е).

Так как «иное» есть род существующего, то все случаи «иного» также должны быть существующими. Область «иного» поистине беспредельна. Каждое отрицание, мыслимое относительно какого-либо понятия, означающего известный предмет бытия или известное свойство этого предмета, очерчивает беспредельную область «иного», которая противопоставляется, как один вид существующего, другому понятию, как другому виду существующего. Таким образом, «существующее, бесспорно, становится тысячи раз несуществующим» (там же, 259 В).

Противоречия здесь не получается именно потому, что всякая частная область «иного» рассматривается Платоном как нечто существующее. Мысль эта восходит не только к элейцам, но, быть может, даже к атомистам — к хорошо известному их утверждению, согласно которому «небытие» существует «ничуть не меньше», чем «бытие». Однако имеется принципиальная противоположность между смыслом этого утверждения у Платона и у атомистов. Понятие «небытия» у атомистов — одно из понятий их материалистического учения о мире. «Небытие» для них — то же, что пустое пространство, пустота.

Это не абстрактно-онтологическое понятие, а понятие их материалистической космологии и атомистической физики.

Но и для Платона «небытие» существует, хотя соотносительное с ним «бытие» Платон вразрез с атомистами понимает идеалистически: как бытие «бестелесных видов».

Положение о существовании «небытия» Платон выводит из необходимости, с какой бытие переходит в свое иное. Самый переход этот толкуется у Платона не только как необходимый для мысли, но в силу соответствия между видами познания и предметами познания как выражающий природу самого бытия.

В то время как в «Софисте» излагается «диалектика» пяти высших родов сущего, в «Пармениде» исследуется «диалектика» единого и многого. Эта диалектика принадлежит к изощреннейшим построениям мировой философской мысли [9].

По учению, развиваемому в «Пармениде», бытие, поскольку оно рассматривается само по себе, едино, вечно, тождественно, неизменно, неподвижно, бездейственно и не подлежит страданию. Напротив, то же самое бытие, поскольку оно рассматривается через свое иное, множественно, возникает, содержит в себе различия, изменчиво, подвижно и подлежит страданию. Поэтому, согласно полному определению своей сущности, бытие одновременно и едино и множественно, и вечно и преходяще, и неизменно и изменчиво, и покоится и не покоится, и движется и не движется, и действует и не действует, и страдает и не страдает. В каждой паре этих определений все вторые определения высказываются как определения иного. Но так как иное есть иное по отношению к бытию, или, другими словами, иное бытия, то все эти определения оказываются определениями также и самого бытия. Итак, бытие как по самой своей природе (онтологически), так и по своему понятию (гносеологически и логически) заключает в себе противоположные определения.

IV. Диалектика Платона и закон противоречия

Как же следует понимать противоположность этих определений? Может быть, так, как, по-видимому, понимал ее Гегель, т. е. так, будто диалектика Платона отменяет закон противоречия — и в качестве закона бытия, и соответственно в качестве закона мышления? Вопрос этот чрезвычайно важен.

Сопоставление и анализ относящихся к этому вопросу текстов Платона приводит к выводу, что противоположные определения сущего, развиваемые Платоном в «Пармениде» и в других диалогах, отнюдь не означают, будто Платон отказывается от закона противоречия. Мы уже видели выше, что, доказывая в «Софисте», будто существующее становится тысячи тысяч раз несуществующим, Платон тут же разъясняет, что это происходит «бесспорно» (anamphisbetetos) (Софист, 259 В). Однако следует ли из «бесспорности» этого утверждения, будто оно находится в отношении противоречия к противоположному ему утверждению? По счастью, для ответа на этот принципиальный вопрос не приходится строить никаких гипотез: Платон сам представил совершенно недвусмысленные разъяснения. А именно, хотя Платон доказывает, что одно и то же бытие едино и множественно в одно и то же время, он поясняет при этом, что «единым» и «множественным» оно оказывается в различных отношениях: бытие «едино», поскольку оно рассматривается в отношении к самому себе, к своей тождественной основе, И то же самое бытие «множественно», поскольку оно рассматривается в другом отношении — в отношении к своему «иному».

Так обстоит дело с противоположностью единства и множества. Но то же самое необходимо сказать и о других определениях бытия у Платона: все они мыслятся как противоположные, но не как противоречащие друг другу в одном и том же отношении. Иначе говоря, по Платону, в строгом мышлении противоречие неосуществимо.

Особенно ясно это платоновское понимание противоположности выступает в замечательном месте IV книги «Государства», к анализу которого мы и обратимся. Здесь обсуждается именно вопрос, возможно ли, чтобы противоположности относились к одному и тому же предмету, рассматриваемому в одно и то же время и в одном и том же отношении. Возможно ли, спрашивает здесь Платон, чтобы одно и то же стояло и двигалось в отношении к одному и тому же (Платон, Государство, IV, 436 С).

Чтобы точно ответить на поставленный вопрос, Платон считает необходимым предварительно устранить одно недоразумение. Если бы, рассуждает он, кто-нибудь, видя, что человек стоит и в то же время движет руками и головой, стал утверждать, будто человек этот стоит и вместе движется, то с утверждающим это нельзя было бы согласиться, но следовало бы сказать, что в таком человеке одно стоит, а другое движется (там же). Так же невозможно согласиться и с человеком, который стал бы утверждать, будто кубарь вместе и стоит и движется, когда, уткнувшись в одно место наконечником своей оси, вращается вокруг своей оси. Согласиться с этим, рассуждает Платон, невозможно по той причине, что такие вещи «вращаются и не вращаются в отношении не к одному и тому же» (Платон, Государство, IV, 436 D-Е). О таких вещах следовало бы точно сказать, «что в них есть и прямое и круглое и что в отношении прямоты (т. е. в отношении оси. — В. А.) они стоят — ибо никуда не отклоняются, — в отношении окружности же совершают круговое движение» (там же, IV, 436 Е).