Собрание сочинений [Том 1] - Кастанеда Карлос. Страница 111

Я даже дословно вспомнил монолог, который он при этом произносил:

- М-м-м… Что-то сегодня как-то облачно. Слушай, я полежу еще минут пять. О'кей? Только пять! Просто нужно хорошенько потянуться, чтобы сон окончательно прошел.

И он неизменно засыпал, и спал до десяти, а иногда и до полудня.

Я сказал дону Хуану, что особенно меня раздражало то, что он упорно не желал отказываться от своих невыполнимых решений. Ритуал повторялся каждое утро, до тех пор, пока я, в конце концов, не отказывался заводить будильник, чем страшно обижал отца.

- Это вовсе не были невыполнимые решения, - возразил дон Хуан, явно принимая сторону моего отца. - Он просто не знал, как ему проснуться и встать, вот и все.

- Как бы там ни было, - сказал я, - я не терплю неосуществимых решений.

- А какое решение было бы в данном случае осуществимым? - застенчиво улыбаясь, спросил дон Хуан.

- Отец должен был признаться себе, что не в силах пойти купаться в шесть, и решить, что купаться мы отправимся, скажем, в три часа пополудни.

- Твои решения ранят дух, - сказал дон Хуан исключительно серьезным тоном.

Мне показалось, что в голосе его даже прозвучали печальные нотки. Довольно долго мы молчали. Мое раздражение улеглось. Я думал о своем отце.

- Он не хотел идти купаться в три часа пополудни. Неужели ты не понимаешь? - сказал дон Хуан.

Его слова заставили меня взвиться.

Я сказал, что отец был слаб, и таким же был его мир идеальных поступков, которые он никогда не осуществлял. Я почти кричал.

Дон Хуан не произнес ни слова. Он медленно и ритмично покачал головой. Я чувствовал ужасную печаль. Всякий раз, когда я вспоминал об отце, меня охватывало какое-то опустошающее чувство.

- Думаешь, ты был сильнее, да? - как бы между прочим спросил дон Хуан.

Я ответил, что именно так и думаю, и начал было рассказывать о состоянии эмоциональной сумятицы, в которое отец неизменно меня приводил, но дон Хуан перебил;

- Он поступал с тобой нечестно?

- Нет.

- Может, он был мелочен по отношению к тебе?

- Нет.

- И он делал для тебя все, что было в его силах?

- Да.

- Так что тебе не нравится?

Я снова начал кричать, что он был слаб, но спохватился и понизил голос. На допросе у дона Хуана я чувствовал себя как-то нелепо.

- Зачем ты все это делаешь? - спросил я, - Предполагалось, что мы будем говорить о растениях.

Я был раздражен и подавлен больше, чем когда-либо до этого. Я сказал, что мое поведение - не его дело, и что не с его познаниями об этом судить, а он разразился грудным хохотом.

- Когда ты злишься, ты всегда чувствуешь, что прав, да? - спросил он и по-птичьи моргнул.

Это было действительно так. Мне была свойственна тенденция всегда чувствовать праведность своего гнева.

- Давай не будем говорить о моем отце, - сказал я, изображая хорошее настроение, - поговорим лучше о растениях.

- Нет уж, давай поговорим о твоем отце, - настаивал дон Хуан. - Это как раз то, с чего нам сегодня следовало бы начать. Если ты думаешь, что был настолько сильнее его, то скажи, почему ты сам не ходил купаться в шесть утра и не вытаскивал его с собой?

Я ответил, что не мог поверить в то, что отец просил меня об этом всерьез. Я всегда считал, что купание в шесть утра - это дело моего отца, а не мое.

- С того момента, как ты принял его идею, это стало также и твоим делом, - резко сказал дон Хуан.

Я сказал, что никогда ее не принимал, потому что знал, что отец склонен к самообману. Таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, дон Хуан спросил, почему я тогда же не сказал отцу все, что по этому поводу думал.

- Отцу таких вещей не говорят, - неуверенно попытался я объяснить.

- А, собственно, почему?

- В моем доме это было не принято, вот и все.

- Ты совершал гораздо более неприглядные поступки в своем доме, - провозгласил он, как судья, выносящий приговор. - Единственное, чего ты так и не совершил - ты не возжег огонь собственного духа!

Сила этих его слов была столь сокрушительной, что они, словно эхо, отозвались в моем сознании. Он опрокинул все мои щиты. Я был не в состоянии с ним спорить. Чтобы как-то защититься, я кинулся записывать.

В последней слабой попытке объясниться я сказал, что всю жизнь мне почему-то приходится иметь дело с людьми вроде моего отца, которые, подобно ему, бросали мне наживку в виде своих заманчивых планов, а в итоге я всегда оказывался не у дел.

- Ты жалуешься, - мягко произнес дон Хуан. - Ты жаловался всю свою жизнь, потому что не привык принимать ответственность за свои решения. Если бы ты согласился с решением твоего отца каждое утро в шесть часов ходить купаться, ты пошел бы самостоятельно, если бы понадобилось, или послал бы отца к черту, едва он заикнулся бы на эту тему после того, как ты понял, чего стоят все эти разговоры. Но ты ничего ему не сказал. Так что ты был так же слаб, как твой отец. Принять на себя ответственность за свои решения - это значит быть готовым умереть за них.

- Постой, постой! - воскликнул я. - Ты передергиваешь!

Но он не дал мне закончить. А сказать я собирался, что привел своего отца лишь в качестве примера нереалистического образа действия, и что ни один здравомыслящий человек не согласится умирать за такую идиотскую вещь.

- Не имеет значения, каким именно является решение, - сказал дон Хуан. - В этом мире нет ничего более серьезного, чем что-либо другое. Разве ты не понимаешь? В мире, где за каждым охотится смерть, не может быть маленьких или больших решений. Здесь есть лишь решения, которые мы принимаем перед лицом своей неминуемой смерти.

Я не мог сказать ничего. Прошло не менее часа. Дон Хуан совершенно неподвижно лежал на своей циновке. Но он не спал.

- Почему ты мне все это рассказываешь, дон Хуан? - спросил я. - Почему ты делаешь все это со мной?

- Ты пришел ко мне, - ответил он. - Вернее, ты был ко мне приведен. И я за тебя взялся.

- Прошу прощения?..

- Ты мог бы взяться за своего отца, если бы стал ради него купаться по утрам. Но ты не сделал этого, наверно, потому, что был слишком молод. Я прожил больше тебя. Надо мной ничего не висит. В моей жизни нет спешки, поэтому я могу как следует за тебя взяться.

Во второй половине дня мы отправились в поход. Я легко выдерживал темп, который задавал дон Хуан, и опять восхищался его поразительной тренированностью. Он шел настолько легко и шаги его были настолько уверенными, что рядом с ним я выглядел ребенком. Я заметил, что он не любит разговаривать во время ходьбы. Если я заговаривал с ним, он останавливался, чтобы ответить.

Через пару часов мы подошли к холму. Дон Хуан сел и указал мне на место рядом с собой. Напыщенно-торжественным тоном он заявил, что собирается рассказать мне сказку.

Жил некогда молодой человек - очень бедный индеец. Он жил в большом городе, и окружали его только белые люди. У него не было ни дома, ни родных, ни друзей. Он пришел в город за счастьем, но нашел лишь нищету и боль. Время от времени он, работая как мул, добывал несколько центов на кусок хлеба. Если бы не это, ему пришлось бы просить милостыню или воровать.

Однажды молодой человек отправился на рынок. Бредя как в тумане, он диким взглядом рассматривал изобилие прекрасных товаров. Он был в таком шоке, что не видел, куда идет и, в конце концов, налетев на стоявшие корзины, свалился на какого-то старика.

Старик нес четыре большущих кувшина и только что остановился и присел, чтобы перекусить. Дон Хуан многозначительно улыбнулся и сказал, что старику показалось довольно странным то, что на него свалился молодой человек. Он не рассердился из-за того, что его потревожили, но лишь удивился, почему это оказался именно этот конкретный молодой человек. Парень же, наоборот, разозлился и обругал старика за то, что тот расселся у него на дороге. Его совершенно не интересовала скрытая причина их встречи. Он не заметил, что это было пересечением их путей.