Война и антивойна - Тоффлер Элвин. Страница 13

Для своего времени это было потрясающее предложение. «Десять или пятнадцать тысяч комплектов индивидуального вооружения!» — пишут историки Дженет Мирски и Аллан Невинс. Это была «вещь столь же фантастическая и невозможная, сколь авиация до появления «Китти хок».

Война ускорила и сам процесс индустриализации благодаря, например, распространению принципа взаимозаменяемости деталей. Это фундаментальное промышленное нововведение быстро внедрялось, меняя все — от индивидуального огнестрельного оружия до блоков, необходимых на парусных военных кораблях. В доиндуст — риальной Японии первая примитивная механизация была изобретена для целей производства оружия.

Второй ключевой принцип индустриализации — стандарт — тоже вскоре был применен не только к оружию, но и к военному обучению, организации и доктрине.

Таким образом, индустриализация преобразовала войну далеко не только в технике. Временные лоскутные армии под предводительством дворянства сменились постоянными армиями под командованием профессиональных офицеров, обученных в военных академиях. Французы создали систему etat‑major, обучающую офицеров высшего командного звена. Япония в 1875 году создала собственную военную академию на основе опыта французов. В Соединенных Штатах в 1881 году в форте Ливенуорт в штате Канзас была организована «Школа по применению пехоты и кавалерии».

Поток бумаг

Разделение труда, свойственное промышленности, отразилось в создании новых специальных отделов вооруженных сил. Как и в экономике, выросло чиновничество. В армиях появились генеральные штабы. Для многих целей устные команды были заменены письменными приказами. Бумажки множились как в бизнесе, так и на поле битвы.

Повсюду рационализация в духе индустрии встала на повестку дня. Вот что пишут Мейрион и Сьюзи Гар — рис в своей солидной истории японской императорской армии «Солдаты солнца»: «Восьмидесятые годы девятнадцатого века — это были годы, когда в армии развивался и укоренялся профессиональный истеблишмент, способный собирать разведданные, формулировать правила, планировать и направлять операции, а также мобилизовать, обучать, экипировать, перевозить и управлять современными вооруженными силами».

«Век машин» породил пулемет, механизированные средства ведения войны и целиком новые виды огневой мощи, которые, в свою очередь, неизбежно вели, как мы увидим, к новым видам тактики. Индустриализация приводила к улучшению дорог, гаваней, систем поставки энергоносителей и связи. Она дала современной нации — государству действенную возможность собирать налоги. Все эти перемены сильно расширили масштаб возможных военных операций.

По мере того как Вторая волна захлестывала общество, учреждения Первой волны приходили в упадок и исчезали. Возникла социальная система, сочетающая массовое производство, массовое образование, массовые средства связи, массовое потребление, массовые развлечения с оружием все более массового уничтожения.

Смерть на потоке

Надеясь на свою промышленную базу для победы, США во время Второй мировой войны не только послали воевать 15 миллионов человек, но и в порядке массового производства создали 6 миллионов винтовок и пулеметов, более 300 000 самолетов, 100 000 танков и бронемашин, 71 000 военно — морских судов и 41 миллиард (именно миллиард, а не миллион) единиц боеприпасов.

Вторая мировая война показала ужасающий потенциал индустриализации смерти. Нацисты убили 6 миллионов евреев по — настоящему промышленным способом — создав, по сути дела, конвейер смерти. Сама война привела к гибели 15 миллионов солдат из всех стран и почти вдвое большего числа мирного населения.

Таким образом, еще до уничтожения Хиросимы и Нагасаки атомными бомбами война достигла невиданного уровня массового уничтожения. Например, 9 марта 1945 года 334 американских бомбардировщика «Б-29» совершили налет на Токио, разрушив 267171 здание и убив 84 000 человек гражданского населения (еще 40 000 были ранены). 16 квадратных миль города сровняли с землей.

Массированным авианалетам подверглись Ковентри в Англии и Дрезден в Германии, не говоря уже о меньших центрах населения во всей Европе.

В отличие от Суньцзы, который считал, что самый лучший генерал — тот, который достигает своих целей без боя или с минимальными потерями, Карл фон Клаузевиц (1780–1831), отец современной стратегии, учил другому. Хотя в последующих работах он делал множество тонких и даже противоречивых утверждений, его изречение о том, что «Война есть акт насилия, доведенный до крайности», резонировало во всех войнах индустриальной эпохи.

За пределами абсолютного

Клаузевиц писал об «абсолютной войне». Но этого оказалось мало для некоторых теоретиков, работавших после него. Например, немецкий генерал Эрих Лю — дендорф после Первой мировой войны расширил эту концепцию до «тотальной войны», в которой далеко переплюнул Клаузевица. Клаузевиц считал войну продолжением политики, а вооруженные силы — инструментом проведения политики в жизнь. Людендорф утверждал, что ради тотальной войны сам политический порядок должен быть подчинен военным. Нацистские теоретики развили концепцию тотальной войны Лю — дендорфа дальше, отвергнув реальность мира как такового и утверждая, что мир — это всего лишь период подготовки к войне — «война между войнами».

В самом широком смысле тотальная война должна была вестись политически, экономически, культурно и пропагандистски, а все общество превращено в единую «военную машину». Индустриализация промышленного типа, доведенная до последнего предела.

Военным следствием подобных теорий была максимизация разрушений. Как писал в своей истории стратегической мысли Б. Х. Лиддел Харт: «Более ста лет сновным каноном военной доктрины было то, что «уничтожение главных сил противника на поле битвы» составляет единственную истинную цель войны. Это было общепринято, записано черным по белому в военных руководствах и преподавалось в военных колледжах… Такое абсолютное правило поразило бы великих военачальников и преподавателей военной теории, живших до девятнадцатого века».

Но эти века были все еще в основном доиндустри — альными. После промышленной революции концепции тотальной войны и массового уничтожения стали широко приняты, поскольку они соответствовали духу массового общества — цивилизации Второй волны. На практике понятие тотальной войны смазало или даже полностью стерло различие между целями военными и гражданскими. Поскольку предполагалось, что все работает на войну — то все, от арсеналов до жилья рабочих, от полевых складов до типографий, стало легитимной целью.

Кертис Ле Мей, генерал, который командовал налетом на Токио и впоследствии стал командующим стратегической авиацией США, был типичным апостолом этой теории массового уничтожения. Если начнется война, говорил он, не будет ни времени разбирать цели, ни техники для их прецизионного поражения. «Для Ле Мея, — пишет Фред Каплан в «Волшебниках Армагеддона», — разрушить все — это был способ выиграть войну… самый смысл стратегической бомбежки — в том, что она массовая». В распоряжении Ле Мея находились американские бомбардировщики — носители атомного оружия.

В шестидесятых годах, когда силы Советского Союза и НАТО противостояли друг другу в Германии, в арсеналы сверхдержав добавились «малые» тактические атомные бомбы. Сценарии войны рисовали применение этого оружия и развертывание «больших танковых соединений», идущих по «ядерному и химическому ковру» в окончательной войне на истощение.

И действительно, на протяжении всей холодной войны, которая началась после Второй мировой, над отношениями между двумя сверхдержавами тяготело наличие оружия полного массового уничтожения — ядерной бомбы.

Смертоносный двойник

Когда промышленная цивилизация достигла своего пика после Второй мировой войны, массовое уничтожение стало играть ту же главную роль в военной доктрине, что массовое производство в экономике, — превратилось в смертоносного двойника массового производства.