Дискуссии в Лондоне 1965 год - Кришнамурти Джидду. Страница 19

 Ваши взаимоотношения, составляющие жизнь, основаны на организованной памяти, как идее. Идея доминирует над действием, и как следствие – взаимоотношение, это концепция, а не реальное действие.

 Я полагаю, что взаимоотношение должно быть таким или иным, но мы не знаем, что оно в действительности представляет собой. Мы не знаем этого действительно, фактически; потому для нас идеи становятся столь важными. Интеллект становится наиболее важным с его верованиями, идеями, теориями и тем, что должно быть и чего не должно быть. Действие приобретает характер связанного времени, т.е. действие вовлекает время, потому что идея ОТ времени. Действие не мгновенное, не самопроизвольное, оно никогда не относится к тому, что ЕСТЬ, но к тому, чему следует быть, к идее, и отсюда – конфликт между идеей и действием. Мы делаем жизнь чрезвычайно усложненной. Существует идея, с последующим действием, основанным на наслаждении, обязанности или ответственности. Наслаждение производит иллюзии, неспособные встретить факт, который ЕСТЬ, и как следствие этого – мы боимся.

 Дело не в том, согласитесь вы или нет с тем, что говорится. Если человек наблюдает, он увидит, что это так. Интеллект – это не целое, это фрагмент нашей жизни. Однако, этот фрагмент приобретает огромное значение. Поскольку фрагмент приобретает столь огромное значение, наша жизнь, наш образ жизни – фрагментарны, они никогда не бывают целыми, полными.

 Вероятно, большинство все это сознает и знает, или чувствует, что существует постоянный конфликт между идеей и действием. Мы сознаем тот факт, что разделение между идеей и действием вовлекает время; и что когда возникает вопрос времени, возникает и беспорядок. Мы все это знаем. Может быть, некоторые знают это непосредственно, наблюдают и видят это как факт. Но, по-видимому, мы не кажемся способными пройти над этим. Мы очень хорошо знаем, что нехорошо быть слишком искусным, уметь изрекать, со всеми мудрствованиями, которые имеют место. Мы очень хорошо знаем, что все это не имеет никакого значения: но мы играем с этим. Мы также сознаем природу наслаждения – как привычек, сексуальных и прочих. К тому же, мы внутренне, глубоко – жадны. Есть глубокое чувство вины и отчаянного одиночества. Мы знаем, что есть страх, и однако, не кажемся способными пройти над всем этим.

 Как может человек выйти из этого круга, этого повторяющегося порочного круга? Это главный вопрос, а не исследование и анализ бесполезных слов и определений слов. Есть ли иной подход к этой проблеме? Мне всегда кажется, что мы подходим к жизни с краю, из внешнего к внутреннему, все усложняя, и утяжеляя, и запутывая. Давайте подойдем к ней иначе.

 Наслаждение – это не любовь, это продолжение памяти, которая питает и поддерживает его. Если существует то, что мы называем любовью, то оно окружено ревностью, тревогой, одиночеством и страхом потери. Красота для нас также наслаждение. Красота для нас – результат возбуждения: красивый ребенок, красивый закат, облако в небе. Мы называем их красивыми, потому что они действуют возбуждающе. Существует ли красота, безотносительная к наслаждению, которая не результат возбуждения? В нашей жизни нет любви, и мы чаще всего лишь второстепенные люди. Нет ничего подлинного, действительного, а потому мы не знаем, что значит быть творческим. Мы все хотим выразить себя различным образом, как художники, специалисты, и это выражение мы обычно называем творчеством.

 Как может в этом проявиться творчество, когда есть страх, наслаждение и вовлечение времени? Несомненно, творчество означает конец, а не продолжение того, что я узнал, каким бы приятным, каким бы важным оно ни было. Ведь только когда есть полное завершение, тогда появляется что-то новое. Мы боимся кончить, мы боимся умереть – умереть для всех наслаждений, воспоминаний, переживаний. Поэтому мы продолжаем, никогда не кончая; поэтому мы никогда не бываем творческими.

 Мне кажется, что красота, любовь, смерть и творчество идут вместе. Но они, очевидно, не могут существовать, когда есть страх в любой форме. Услышав это заявление, вы можете его одобрить, согласиться или не согласиться, неважно. Факты – очевидны; их можно наблюдать.

 Возможно ли мне и вам полностью выйти из системы времени и наслаждения? Возможно ли из безмолвия взглянуть на страх, без мысли, чувства, взглянуть не как на нечто, чему можно найти причину, проанализировать и уничтожить? Чрезвычайно просто смотреть на цветок не ботанически, потому что цветок не играет большой роли в нашей жизни: он не делает, не запутывает нашей жизни. Но взглянуть на нашу деятельность, на наши проблемы, как они встают, без мысли и чувства, и потому наблюдать без времени, - не так легко.

 Мы глядим на вещи из центра, который создает пространство вокруг себя. Я гляжу на вас из моего центра воспоминаний; этот центр создает пространство вокруг себя, и сквозь это пространство я смотрю. Я никогда не смотрю на вас прямо; я только обозреваю вас через свое пространство, созданное моим центром – переживанием, знанием, памятью. Я могу действительно смотреть на вас, как смотрю на цветок, только когда нет центра, но я никогда не гляжу без этого центра, связывающего временем по своей сущности, что является результатом наслаждения. Этот центр всегда создает иллюзии и я никогда не сталкиваюсь с фактом лицом к лицу.

 Я могу смотреть на облако, цветок или птицу в полете – без центра, без единого слова, слова, создающего мысль. Могу ли я смотреть безмолвно на любую проблему: проблему страха, проблему наслаждения? Потому что слово создает, растит мысль; а мысль – это память, переживания, наслаждения, а потому искажающий фактор.

 Это действительно совершенно удивительно просто. И мы не верим этому, потому что это просто. Мы хотим, чтобы все было очень сложно, очень хитро, а вся хитрость прикрыта ароматом слов. Если я могу смотреть на цветок безмолвно – а я могу, каждый может сделать это, если будет достаточно внимателен, - могу я смотреть с тем же объективным, безмолвным вниманием на имеющиеся у меня проблемы? Могу ли я взглянуть из безмолвия – не словесного – без действия мыслимого автоматизма и времени? Могу я просто смотреть? Я думаю, что трудность всего вопроса заключается в этом, не приближаться к жизни извне, что только чрезвычайно усложняет жизнь, но взглянуть на жизнь со всеми ее сложными вопросами средств существования, секса, смерти, жалости, печали, страдания, страшного одиночества, - взглянуть на все это без ассоциаций, из безмолвия, т.е. без центра, без слов, которые создают реакцию мысли, которые суть памяти и, следовательно, время. Я полагаю, что это настоящая проблема, настоящий вопрос: может ли ум смотреть на жизнь, где есть непосредственное действие, - а не идея, а затем действие, - и полностью исключить конфликт?

В.: Вы имеете в виду, что вы можете смотреть на что-то так же, как смотрите на цветок, не пользуясь им, не извлекая из него пользы?

К.: Сэр, вы смотрите на цветок, действительно смотрите на него. За этим нет мыслей. Вы глядите на него не как ботаник, не размышляя, не классифицируя его, вы просто СМОТРИТЕ. Разве вы никогда не делали этого?

В.: Разве ум не вмешивается?

К.: Подождите, подождите, нет, не говорите об уме. Это немного сложнее. Начните с цветка. Когда вы смотрите на цветок, не позволяйте мысли вмешиваться; затем посмотрите, можете ли вы взглянуть на вашу жену или мужа, или соседа, или страну точно так же. Если человек не может, он говорит: «Нет ли способа, системы, с помощью которой я могу натренировать свой ум смотреть без вмешательства мысли?». Это становится слишком нелепо. Факт в том, что мы смотрим на цветок без вмешательства мысли, как памяти или наслаждения. Существует ли наблюдение того же типа всего, что возникает внутри и вне нас – слов, которыми мы пользуемся, жестов, идей, понятий, изображений себя и других, которые у нас есть? Тогда только возможно быть столь широко сравнительным, когда существует наблюдение вещей внешних, при котором человек смотрит на облако, дерево без вмешательства слов.