ДНЕВНИК КРИШНАМУРТИ - Кришнамурти Джидду. Страница 6

 Он глядел из окна на гряду зелёных холмов и на тёмный лес в лучах утреннего солнца. Было чудесное утро. За лесом плыли, высоко вздымаясь, величественные облака, белые, с меняющимися очертаниями. Неудивительно, что древние считали облака и горы обителью богов. Всюду вокруг были эти огромные массы облаков на ослепительно ярком голубом небе. У него не было ни единой мысли, и он лишь глядел на красоту мира. Должно быть, он простоял у окна довольно долго, и нечто произошло нежданно, без приглашения. Вы не можете призывать или желать подобное неосознанно или сознательно. Всё как бы отдалилось, уступая место тому, что не имеет имени. Вам не найти этого ни в каком храме, ни в мечети или церкви, ни на какой печатной странице. Вам этого не найти нигде, а то, что вы найдёте, не будет этим.

 В обширном здании близ Золотого Рога (Стамбул) вместе со многими другими он сидел около нищего в лохмотьях, который произносил, склонив голову, какую-то молитву. Какой-то человек запел по-арабски. У него был великолепный голос; он заполнил всё пространство огромного зала и, казалось, сотрясал его стены. Он производил удивительное действие на всех присутствующих; люди, как зачарованные, с великим почтением внимали словам и звучанию незнакомого голоса. Этот человек был среди них чужой; они глядели на него, а потом о нём забыли. Мощное звучание, наполнившее огромный зал, вскоре смолкло, и наступила тишина. Люди совершали свой обряд и один за другим уходили. Остались только он и нищий; затем нищий также ушёл. Огромный купол был безмолвен, здание опустело, шум жизни отдалился.

 Если вам когда-нибудь случится одному бродить высоко в горах, среди сосен и скал, оставив всё в долине далеко внизу, когда не слышно шелеста листвы и всякая мысль затихает, тогда к вам может прийти иное,отличное. Если попытаетесь его удержать, оно никогда не придёт вновь; то, что вы удерживаете, — лишь воспоминание о том, что умерло и ушло. То, что вы удерживаете, — не реальность; ваши сердце и ум слишком малы, они могут удерживать лишь то, что рождено мыслью, а это бесплодно. Уходите дальше от долины, как можно дальше, всё оставив там. Вы можете вернуться и всё подобрать, если захотите, но оно уже утратит смысл. Вы никогда не станете прежним снова.

 После долгого, длившегося несколько часов подъёма выше границы деревьев, он оказался среди скал и безмолвия, какое бывает только в горах; здесь росло лишь несколько уродливых сосен. Ветра не было, и всё пребывало в абсолютной тишине. На обратном пути, спускаясь от одной скалы к другой, он вдруг услышал угрожающий звук и отскочил. В нескольких футах от него была гремучая змея, толстая и почти чёрная. Свернувшаяся в кольцо, грозно предупреждавшая, она была готова к броску. Треугольная голова с раздвоенным языком, который мелькал, мгновенно высовываясь и втягиваясь в пасть, колючие, тёмные, напряжённо следившие глаза — она была готова броситься, если бы он сделал к ней хоть малейшее движение. В продолжение получаса или даже ещё дольше она пристально глядела, устремив на человека немигающий взгляд: её глаза не имели век. Медленно разворачиваясь, держа голову и хвост направленными на него, она начала отползать, изогнувшись пополам, но когда он сделал движение, чтобы приблизиться, она мгновенно свернулась в кольцо, готовая к броску. Мы продолжали эту игру ещё некоторое время; змея заметно устала, и он дал ей уползти своей дорогой. Она была по-настоящему устрашающая, толстая и смертоносная.

 Вы должны бывать наедине с деревьями, лугами и ручьями. Вы никогда не бываете один, если с вами плоды вашей мысли, её образы и проблемы. Ум не должен быть заполнен и картинами природы, скалами и облаками земли. Он должен быть пустым, как новый сосуд. Тогда вы смогли бы увидеть что-то полностью, что-то, чего никогда не было. Вы не можете это видеть, если вы присутствуете; вы должны умереть, чтобы увидеть это. Вы можете считать, что представляете собой нечто важное в мире, но это не так. Вы можете обладать всем, что объединила мысль, но всё это старо, ветхо и начинает рассыпаться.

 В долине было удивительно прохладно, и возле хижины белки ожидали своих орехов: их каждый день кормили в хижине на столе. Они были очень дружелюбны, но если вы не приходили к положенному времени, то они начинали ворчать, а синие сойки шумели, дожидаясь чуть поодаль.

 Это был полуразрушенный храм, с длинными коридорами без крыши, с вратами, статуями без голов и пустынными двориками. Он стал убежищем для птиц и обезьян, попугаев и голубей. Некоторые из этих массивных статуй ещё не утратили красоты, они всё ещё хранили величие. Здесь было удивительно чисто, и можно было, сидя на земле, наблюдать обезьян и щебечущих птиц. Когда-то, в давние времена, это, вероятно, был процветающий храм, с тысячами прихожан, с гирляндами, курением благовоний и богослужением. Здесь ещё чувствовалась атмосфера их надежд, страхов и их благоговейный трепет. Святая обитель погибла давно. Теперь, когда становилось жарко, обезьяны исчезли, но у попугаев и голубей были гнёзда в углублениях и трещинах высоких стен. Этот старый полуразрушенный храм был расположен слишком далеко от деревни, так что её жители не могли приходить и разрушать его ещё больше. Если бы они пришли, они осквернили бы его пустоту.

Религия стала суеверием и поклонением образу, верованием и ритуалом. Она утратила красоту истины; курение фимиама заняло место реальности. Место непосредственного восприятия заняло изображение, созданное рукой или умом. Единственной заботой религии является полное преобразование человека. А весь цирк, происходящий вокруг этого, не имеет никакого смысла. Вот почему истину невозможно найти в храме, церкви или мечети, какими бы прекрасными они ни были. Красота истины и красота камня — совершенно разные вещи. Первая открывает дверь в неизмеримое, а вторая делает человека узником; первая ведёт к свободе, вторая делает рабом мысли. Романтизм и сентиментальность отрицают истинную сущность религии, не является религия и игрушкой интеллекта. Знание необходимо в сфере деятельности, чтобы она была эффективной и соответствующей цели, но знание не является средством преобразования человека; знание есть структура мысли, а мысль — это тупое повторение известного, пусть даже видоизменённое и расширенное. Нельзя прийти к свободе с помощью мысли, известного.

 Длинная змея лежала очень спокойно вдоль сухой борозды рисовых полей, необычайно зелёных и сверкающих в лучах утреннего солнца. Она, возможно, отдыхала или поджидала появления неосторожной лягушки. Лягушки тогда вывозились в Европу, где их считали деликатесом. Змея была длинная, желтоватая и очень спокойная; она была почти одного цвета с сухой землёй, и её было трудно разглядеть, но свет дня отражался в её тёмных глазах. Единственное, что двигалось, — это её чёрный язык, который то высовывался, то втягивался внутрь. Она не могла заметить наблюдателя, который стоял чуть позади её головы. Смерть была повсюду в то утро. Она была слышна в деревне в громких рыданиях, когда увозили обёрнутое в ткань тело; коршун с быстротой молнии кидался на птицу; убивали какое-то животное и был слышен его предсмертный крик. Так продолжалось день за днём: смерть всегда повсюду, как и печаль.

 Красота истины и её утончённость не присутствуют в веровании и догме; они никогда не находятся там, где человек может их найти, потому что к этой красоте нет пути; это не какой-то фиксированный пункт, спасительная гавань. Эта красота имеет свою собственную нежность, любовь которой не может быть измерена, её невозможно удерживать, переживать. Она не имеет рыночной стоимости для того чтобы использовать и отложить. Она здесь, когда ум и сердце пусты от того, что создано мыслью. От неё далеки и монах, и бедный, и богатый; её не могут коснуться ни умный, ни талантливый. Тот, кто говорит, что он знает, никогда и не приближался к ней. Будьте далеки от мира и всё же живите ею.

 В то утро попугаи хрипло кричали и летали вокруг тамариндового дерева; они рано начали свою неугомонную деятельность, прилетая и улетая. Зелёные, с сильными, изогнутыми красными клювами, они весело проносились с быстротой молний. Они никогда не летали прямо, а всегда зигзагами, испуская пронзительные крики во время полета. Время от времени они садились на парапет веранды, тогда можно было наблюдать за ними, но не долго, так как они снова устремлялись в свой беспорядочный и шумный полёт. Казалось, что их единственный враг — человек. Он сажает их в клетку.