Собрание сочинений, том 17 - Маркс Карл Генрих. Страница 57

Как только в Пруссии на практике возникло движение вольных стрелков, пруссаки, как это и подобает нации мыслителей, приступили к систематизации этого дела и к разработке его теории. Теоретиком движения вольных стрелков, великим философом-франтирером среди них являлся не кто иной, как Антон Нейтхардт фон Гнейзенау, бывший некоторое время фельдмаршалом на службе его величества прусского короля. Гнейзенау оборонял Кольберг в 1807 году; под его командованием находилась некоторая часть франтиреров Шилля; сильную поддержку в обороне ему оказывали местные жители, которые но могли претендовать даже на то, чтобы считаться национальной, мобильной или местной, гвардией, и которые поэтому, согласно последним прусским понятиям, определенно заслуживали «немедленной казни». Но огромные ресурсы, которые дает стране, подвергшейся иноземному нашествию, энергичное народное сопротивление, произвели на Гнейзенау столь сильное впечатление, что он в течение ряда лет изучал вопрос о том, как наилучшим образом организовать это сопротивление. Партизанская война в Испании, восстания русских крестьян на пути отступления французов из Москвы дали ему новые примеры, и в 1813 г. он смог приступить к применению своей теории на практике.

Уже в августе 1811 г. Гнейзенау составил план подготовки народного восстания. Предполагалось организовать милиционные войска, не имеющие военной формы, кроме военной фуражки (gallice — кепи) и черного с белым пояса и, быть может, военной шинели; короче говоря, это была почти такая же форма, как и у французских франтиреров в настоящее время.

«При появлении превосходящих сил неприятеля оружие, фуражки и пояса должны быть спрятаны, и солдаты милиционных войск принимают вид простых жителей страны».

Это как раз то, что в настоящее время пруссаки считают преступлением, за которое наказывают пулей или веревкой на шею. Эти милиционные войска должны тревожить неприятеля, прерывать его коммуникации, захватывать или уничтожать его обозы с продовольствием, избегать правильных атак и уходить в леса или болота при появлении массы регулярных войск.

«Духовенство всех вероисповеданий должно получить приказ: как только начнется война, проповедовать восстание, изображать в самых мрачных красках французский гнет, напоминать народу о евреях времен Маккавеев и призывать его следовать их примеру... Каждый священник должен потребовать от своих прихожан присяги в том, что они не будут сдавать неприятелю ни продовольствия, ни оружия и т. п., пока их не принудят к этому силой».

Иными словами, немецкие священники фактически должны были проповедовать такой же крестовый поход, какой приказал своим священникам проповедовать епископ Орлеанский, за что немало французских священников ждет теперь суда.

Всякий, кто возьмет второй том книги профессора Пертца «Жизнь Гнейзенау» [112], увидит, что рядом с титульным листом этого тома воспроизведена часть цитированного выше отрывка в виде факсимиле рукописи самого Гнейзенау. Тут же воспроизведена пометка на полях, сделанная рукой короля Фридриха-Вильгельма:

«Как только один из священников будет расстрелян, все это кончится».

Очевидно, король не особенно верил в героизм своего духовенства. Но это не помешало ему прямо санкционировать планы Гнейзенау; не помешало это также, спустя несколько лет, когда те самые люди, которые изгнали французов, стали подвергаться арестам и преследованиям как «демагоги» [113], одному из тогдашних просвещенных гонителей демагогов, в чьи руки попал оригинал этого документа, возбудить дело против неизвестного автора за попытку подстрекать народ к расстрелу духовенства!

Вплоть до 1813 г. Гнейзенау неутомимо подготовлял не только регулярную армию, но и народное восстание как средство для свержения французского ига. Когда, наконец, война началась, то ей сразу же стали сопутствовать восстания, сопротивление крестьян и выступления франтиреров. В апреле поднялось вооруженное восстание в местности, расположенной между Везером и Эльбой; немного позднее вспыхнуло народной восстание возле Магдебурга; сам Гнейзенау писал друзьям во Франконию — письмо опубликовано Пертцем, — призывая их поднять восстание там, где проходит коммуникационная линия неприятеля. Тогда, наконец, появилось и официальное признание этой народной войны — «Положение о ландштурме» от 21 апреля 1813 г. (опубликованное лишь в июле), которое призывает каждого физически здорового мужчину, не находящегося в рядах линейных войск или ландвера, вступить в батальон ландштурма, чтобы подготовиться к священной самообороне, в которой признаются законными все средства. Ландштурм должен тревожить неприятеля как во время его продвижения вперед, так и во время его отступления, заставлять его постоянно держаться настороже, нападать на его обозы с боевыми припасами и продовольствием, на его курьеров, рекрутов и госпитали, совершать внезапные ночные нападения на него, уничтожать отставших солдат и отдельные отряды, парализовывать неприятеля и лишать его уверенности во всех движениях; с другой стороны, ландштурм должен помогать прусской армии, конвоировать перевозки денег, продовольствия, боевых припасов, сопровождать пленных и т. д. Закон этот действительно может быть назван подлинным справочником франтирера, и так как он составлен недюжинным стратегом, то в настоящее время он применим во Франции так же, как в свое время в Германии.

К счастью для Наполеона I, этот закон проводился в жизнь крайне слабо. Король был напуган делом своих собственных рук. Позволить самому народу вести борьбу без повелений короля было совсем не в прусском духе. Поэтому формирование ландштурма было приостановлено впредь до момента, когда король потребует этого, чего он так и не сделал. Гнейзе-нау сердился, но в конце концов он сумел обойтись без ландштурма. Если бы он теперь был жив, то, имея за собой весь опыт Пруссии, вероятно, во французских франтирерах увидел бы если не полное, то приблизительное осуществление своего beau ideal [прекрасного идеала. Ред.] народного сопротивления. Ибо Гнейзенау был человеком, и притом гениальным человеком.

Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1817, 9 декабря 1870 г.

ЗАМЕТКИ О ВОЙНЕ. — XXXI

В кампании на Луаре, по-видимому, наступило короткое затишье, что дает нам время сопоставить сообщения и даты и составить на основании этих весьма запутанных и противоречивых материалов настолько ясный обзор действительных событий, насколько это возможно при данных обстоятельствах.

Луарская армия начала свое существование в качестве отдельного формирования 15 ноября, когда д'Орель де Паладин, командовавший до этого 15-м и 16-м корпусами, был назначен командующим сформированного под этим названием нового войскового соединения. Какие еще войска входили в то время в его состав, мы сказать не можем; эта армия фактически непрерывно пополнялась, по крайней мере, вплоть до конца ноября, когда она номинально состояла из следующих корпусов: 15-го (Пальер), 16-го (Шанзи), 17-го (Сони), 18-го (Бурбаки), 19-го (Барраль, по прусским сведениям) и 20-го (Круза). Из них 19-й корпус никогда не упоминался ни во французских, ни в прусских сообщениях, и поэтому мы не можем предполагать, что он принимал участие в боях. Кроме этих корпусов, под Ле-Маном и в соседнем лагере Конли находились 21-й армейский корпус (Жорес) и армия Бретани, которая после отставки Кератри была передана под командование Жореса. Мы можем добавить, что на севере под командованием генерала Федерба находится 22-й корпус; его операционной базой является город Лилль. Мы не включили сюда кавалерийское соединение генерала Мишеля, приданное Луарской армии; хотя эти кавалерийские войска и считаются очень многочисленными, однако, ввиду того что сформированы они недавно и состав их не обучен, их нельзя рассматривать иначе как волонтерскую или любительскую конницу.

Эта армия состояла из самых разнородных элементов, — начиная от старых служак-кавалеристов, вновь призванных в ряды войск, до необученных рекрутов и добровольцев, питающих отвращение ко всякой дисциплине; от стойких батальонов, как, например, папские зуавы [114], до простых скопищ людей, которые были батальонами только по названию. Все же некоторая дисциплина была установлена, но армия в целом еще сохраняла отпечаток той большой спешки, с которой производилось ее формирование. «Если бы этой армии было дано еще четыре недели для подготовки, она была бы грозным противником», — говорили немецкие офицеры после знакомства с ней на поле боя. За вычетом всех совершенно необученных новобранцев, которые служили только помехой, мы можем считать, что все пять предназначенных для боевых действий корпусов д'Ореля (исключая 19-й) состояли приблизительно из 120000— 130000 человек, заслуживающих названия бойцов. Войска под Ле-Маном могли дать еще около 40000 человек.