Собрание сочинений. Том 13 - Маркс Карл Генрих. Страница 49

Однако было бы большой ошибкой делать поспешный вывод о том, что воинственным псам их зависимость от благоусмотрения миролюбивых капиталистов наверняка помешает сорваться с цепи. При процентной ставке, едва достигающей 2¹/₂%, при наличии более 40 миллионов золотом, залежавшихся в подвалах Английского и Французского банков, при общем недоверии к коммерческим спекуляциям, самому сатане, если бы он выпустил заем для новой кампании, удалось бы после нескольких жеманных отсрочек и двух-трех лицемерных уговоров продать свои облигации по стоимости выше номинальной.

Обстоятельства, которые могли бы отсрочить европейскую войну, те же самые, которые толкают события к такой развязке. После своих блестящих дипломатических успехов в Азии [57] Россия стремится вернуть себе главенствующую роль в Европе. Действительно, подобно тому, как тронную речь короля маленькой Сардинии предварительно проверили в Париже, точно так же новогодний boutade {выпад. Ред.} Бонапарта (Малого) [58] явился всего лишь эхом лозунга, данного из С.-Петербурга. При таком положении, когда Франция и Сардиния идут на поводу у С.-Петербурга, Австрия находится под угрозой, Англия изолирована, а Пруссия колеблется, русское влияние в случае войны стало бы господствующим, по крайней мере на некоторое время. Россия могла бы держаться в стороне, ослабить Францию и Австрию в борьбе друг против друга и под конец «облегчить» затруднения этой последней державы, ныне загораживающей ей дорогу на юг и препятствующей ее панславистской пропаганде. Рано или поздно русскому правительству пришлось бы вмешаться; его внутренние затруднения могли бы быть разрешены войной за пределами страны, и благодаря успеху в ней императорская власть смогла бы сломить дворянскую оппозицию у себя в стране. Но, с другой стороны, финансовое бремя, порожденное крымской кампанией, утроилось бы, дворянство, к которому при таких критических обстоятельствах пришлось бы обратиться, получило бы повое оружие для нападения и защиты, а крестьянство, перед лицом все еще невыполненных обещаний [59], раздраженное новыми отсрочками, новыми рекрутскими наборами и новыми налогами, возможно, было бы доведено до восстания. Что касается Австрии, то она боится войны; однако ей, конечно, могут навязать ее. В свою очередь Бонапарт, весьма вероятно, пришел к верному заключению, что теперь наступил момент пустить в ход свой главный козырь. Aut Caesar, aut nihil! {«Либо Цезарь, либо ничто!» (слова, приписываемые Юлию Цезарю). Ред.} Фальшивая слава Второй империи быстро исчезает, и, чтобы снова скрепить это чудовищное жульничество, требуется кровь. Разве мог бы Бонапарт надеяться на успех, если бы он не выступал в столь выигрышной роли освободителя Италии и если бы не нынешние столь благоприятные обстоятельства, когда Англия вынуждена соблюдать нейтралитет, Россия тайно поддерживает его, а Пьемонт признал себя его вассалом? С другой же стороны, клерикальная партия во Франции резко противится нечестивому крестовому походу; буржуазия напоминает ему его слова: «L'Empire c'est la paix» [60]; то обстоятельство, что Англия и Пруссия вынуждены пока соблюдать нейтралитет, сделает их в ходе войны господами положения, а всякое поражение на равнинах Ломбардии прозвучит похоронным звоном по этой поддельной империи.

Написано К. Марксом 11 января 1859 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5547, 31 января 1859 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС

ДЕНЕЖНАЯ ПАНИКА В ЕВРОПЕ [61]

Париж, 13 января 1859 г.

Паника на европейских биржах еще не улеглась, и по очень осторожным подсчетам стоимость государственных ценных бумаг понизилась приблизительно на 300000000 долларов. В то время как французские, сардинские и австрийские государственные бумаги понизились на 5 %, железнодорожные акции этих же стран упали на 15–35 %, а ломбарде-венецианские железнодорожные акции упали почти на 50 %. Все европейские биржи, за исключением лондонской, убеждены теперь в том, что будет война. У меня нет оснований изменить свое мнение, ранее высказанное по этому вопросу. Я убежден в том, что Луи-Наполеон в действительности воевать не собирается и что его замыслы не выходят за рамки дипломатической победы над Австрией, сочетающейся с крупной наживой для него лично и для его приспешников, авантюристов с парижской биржи. Крикливый тон бонапартистской прессы, а также «Independance belge» [62], этой продажной собирательницы сплетен, хвастовство, с которым возвещается о военных приготовлениях, достаточно ясно доказывают, что дело идет не о войне, а о запугивании войной. Сейчас даже корреспондент лондонского «Times» [63] признает, что запутавшиеся в долгах лакеи двора опять получили возможность в невиданных доселе размерах обирать «почтенных» спекулянтов и мелких держателей ценных бумаг по всей Франции, как никогда играя на понижение курса. Один граф де Морни, говорят, заработал на этом деле до 5 января не менее 2000000 фр., а общая сумма денег, перешедших из карманов буржуазии в карманы бонапартистских авантюристов, должно быть, во много раз превосходит эту цифру.

Существуют три фактора, которые заставляют Луи-Наполеона добиваться расположения итальянцев и занимать угрожающую позицию по отношению к Австрии. Это, во-первых, Россия, которая со времени Парижского мира [64] использует его как свое орудие. Второй фактор мало известен, так как Наполеон и его двор из кожи вон лезут, чтобы скрыть его от взоров публики, хотя существование этого фактора является доказанным. С момента покушения Орсини, до его казни и после нее, французский император непрерывно получал множество писем от Верховной венты итальянских карбонариев, тайного общества, членом которого он был в 1831 году [65]. Ему напоминали, какие клятвы он давал, вступая в это общество, как он нарушил их и как по уставу общества наказывают подобных изменников. Когда Орсини был в тюрьме, карбонарии предупредили императора, что в случае казни Орсини покушения на его жизнь будут продолжаться до тех пор, пока они не увенчаются успехом, а после казни Орсини Луи-Наполеон получил официальный смертный приговор, вынесенный ему Вентой. Этот удачливый авантюрист, проникнутый суеверием, был крайне потрясен таким приговором тайного трибунала. Его нервы, ставшие хотя и не железными, но нечувствительными и жесткими как дубленая кожа (он их закалял в течение 20 лет, проводя ночи напролет за игорным столом), не выдержали этой постоянной угрозы дамоклова меча. Это таинственное вмешательство невидимой силы, известной ему по опыту прежних лет, по недавнему выстрелу Пианори и по бомбе Орсини, было как раз тем, что могло внести смятение в рассудок человека, который за будничной политикой непосредственной выгоды не замечал в истории причинных связей, а видел лишь таинственное действие каких-то фатальных сил, непостижимых для человеческого разума и часто возводящих чистейший вздор до положения высшей власти. Этот постоянный страх перед грозившей ему опасностью в огромной степени способствовал целому ряду тех явных грубых промахов, которыми ознаменовалось его правление за последний год.

И в самом деле, чтобы уйти от своей судьбы — ибо он верит во всемогущество итальянских террористов не меньше, чем гаданиям цыганок на эпсомских скачках [66], — он должен был умилостивить невидимую силу. Поэтому были опубликованы фальсифицированные письма Орсини, которые подтасованы таким образом, что из них вытекало, будто на Луи-Наполеона возлагалось, как некий священный долг, осуществление надежд итальянцев [67]. Но карбонариев не так-то легко было удовлетворить: они не переставали напоминать обвиняемому, что он все еще приговорен к смерти и отмену приговора может заслужить только делами. Наконец, за последнее время значительно обострилось и его положение в самой Франции. Важнейший вопрос — где добыть деньги — с каждым днем все более грозно встает перед ним. Получить заем нет ни малейших надежд: государственный долг за последнее время так быстро вырос, что об этом не может быть и речи. Credit Mobilier и Credit Foncier [68], выкачивание миллионов под предлогом оросительных работ, осушки болот, лесонасаждения, возведения дамб — все это уже дело прошлого и не может быть снова повторено. Но в сложившейся обстановке требуется все больше и больше денег; его собственная расточительность и, прежде всего, с каждым днем возрастающие требования хищной военщины, чиновников и авантюристов, верность которых он вынужден каждый день покупать, делают для него денежный вопрос вопросом жизни и смерти; поэтому с чисто денежной точки зрения война с перспективой принудительных займов, грабежей и военных контрибуций с завоеванных провинций явилась бы в момент крайней необходимости единственным выходом из положения. Но дело не только в финансах, дело в общей непрочности его положения во Франции. Дело в сознании того факта, что хотя он стал императором по милости армии, он не может перейти известные границы в борьбе против общественного мнения как буржуазии, так и пролетариата. В то же время, поскольку он стал императором по милости армии, он должен выполнить ее волю. Вследствие всего этого уже давно очевидно для него самого, а также для всего мира, что последним его козырем в случае крайней опасности является война, и именно война за возвращение левого берега Рейна. Совсем не обязательно, чтобы такая война началась на самом Рейне. Наоборот, указанная территория может быть завоевана, вернее ее завоевание может быть начато в Италии, совершенно так же, как первое завоевание этих провинций было завершено благодаря победам генерала Бонапарта на полях Ломбардии.