Собрание сочинений. Том 12 - Маркс Карл Генрих. Страница 9

Герцог: Г-н Френч все время пристает ко мне с этим набором. Он вечно выпрашивает что-нибудь для себя. Как он ведет себя по отношению к тебе, милочка?

Г-жа Кларк: Так себе, неважно.

Герцог: Ну, так пусть этот Френч будет поосторожнее, не то я живо разделаюсь с ним и с его набором.

Было также представлено несколько писем достославного герцога, в которых любовные излияния были перемешаны с вопросами о меркантильно-военных сделках. Одно из них, от 4 августа 1803 г., начинается так:

«Не нахожу слов, чтобы выразить моей милочке, моей душечке наслаждение, которое ее дорогое, ее прелестное письмо принесло мне, или сколь я сильно чувствую всю ту ласку, которую она высказывает мне в нем Миллионы и миллионы благодарностей за это, мой ангел».

Познакомившись с таким образчиком стиля герцога, не приходится удивляться, что ученые мужи из колледжа Сент-Джона в Оксфорде преподнесли его королевскому высочеству диплом доктора прав. Не довольствуясь торговлей военными чинами, эти любящая парочка додумалась торговать также назначениями в сан епископов и настоятелей.

Выяснились и еще кое-какие факты, не менее лестные для славного отпрыска Брауншвейгской династии, например, что некий офицер по фамилии Добер был в течение ряда лет любовником г-жи Кларк и что с ним она пыталась забыть раздражение, омерзение и отвращение, испытываемые ею в обществе герцога.

Друзья герцога, обозвав его ангела «бесчестной и наглой особой», пытались привести в оправдание своего нежного юноши, лет пятидесяти от роду и уже двадцать лет женатого, всепоглощающую силу страсти. Однако эта страсть, кстати сказать, не помешала герцогу семь месяцев спустя после его разрыва с г-жей Кларк перестать выплачивать ей ежегодное пособие, о котором они условились, а когда ее требования сделались особенно назойливыми, пригрозить ей позорным столбом и тюрьмой. Именно эта угроза и послужила непосредственной причиной разоблачений, сделанных г-жей Кларк полковнику Уордлу.

Было бы скучно останавливаться на всех заседаниях палаты общин со всеми фигурировавшими там грязными подробностями или комментировать умоляющее письмо доблестного герцога от 23 февраля (1809 г.), в котором он торжественно клянется палате общин «честью принца», что ему ничего не известно даже о том, что было доказано на основании писем, написанных его собственной рукой. Достаточно будет привести слова генерала Фергюсона в палате, что «если герцог останется на своем посту, это бросит тень на всю армию», а также добавить, что 20 марта канцлер казначейства г-н Персивал объявил об уходе герцога в отставку, после чего палата приняла предложенную лордом Олторпом резолюцию, гласящую, что «поскольку его королевское высочество герцог Йоркский отказался от командования армией, палата не считает нужным продолжать расследование» и т. д. Лорд Олторп объяснил свое предложение желанием

«занести заявление герцога об отставке в протокол заседания палаты с целью отметить, что герцог навсегда лишился доверия страны и, следовательно, не должен надеяться когда-либо вернуться снова к занимаемому им положению».

Полковника Уордла в награду за его смелые выступления против герцога засыпали изъявлениями благодарности; все. графства, города, городки и местечки Великобритании прислали ему адреса.

Одним из первых актов регентства принца Уэльского — впоследствии Георга IV — было восстановление в 1811 г. герцога Йоркского в его должности главнокомандующего; нужно сказать, что этот первый шаг весьма типичен для всего царствования этого августейшего Калибана [14], прозванного первым джентльменом Европы потому, что он был самым последним ничтожеством рода человеческого.

И вот этого-то герцога Йоркского, чей памятник был бы достойным украшением навозной кучи, маркиз Кланрикард называет «выдающимся главнокомандующим», а лорд Ленсдаун — «замечательным, всеми уважаемым человеком»; эта же самая личность увековечена «в священном памятнике», по словам графа Абердина, — словом, это и есть ангел-хранитель палаты лордов. Поистине, верующие достойны своего святого.

Написано К. Марксом около 25 апреля 1856 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «The People's Paper» № 208, 26 апреля 1856 г.

Перевод с английского

На русском языке впервые опубликовано в журнале «Пролетарская революция» № 1, 1940 г.

К. МАРКС

САРДИНИЯ [15]

Историю Савойской династии можно разделить на три периода: первый, когда она возвышается и расширяет свои владения, занимая двусмысленную позицию между гвельфами и гибеллинами, между итальянскими республиками и Германской империей; второй, когда она преуспевает, переходя то на ту, то на другую сторону в войнах между Францией и Австрией [16]; и последний, когда она старается использовать охватившую весь мир борьбу между революцией и контрреволюцией, подобно тому как она использовала в свое время антагонизм народов и династий. Во все эти три периода двусмысленность является постоянной осью, вокруг которой вращается политика этой династии, и естественно, что результаты, к которым такая политика приводит, оказываются незначительными по размерам и сомнительными по своему характеру. Мы видим, как в конце первого периода, одновременно с образованием крупных монархий в Европе, Савойская династия создает небольшую монархию. В конце второго периода Венский конгресс соблаговолил уступить ей Генуэзскую республику, в то время как Австрия проглотила Венецию и Ломбардию, а Священный союз зажал рот всем второразрядным государствам, как бы они ни назывались. Наконец, в течение третьего периода Пьемонт получает разрешение явиться на Парижский конгресс, составляет меморандум против Австрии и Неаполя [17], преподает мудрые советы папе, принимает снисходительные похвалы от Орлова, его конституционные стремления находят поощрение в coup d'etat [государственном перевороте. Ред.], а его мечты о гегемонии в Италии получают поддержку со стороны того самого Пальмерстона, который столь успешно предал Пьемонт в 1848 и 1849 годах [18].

Со стороны представителей Сардинии сущей нелепостью является мысль, будто конституционализм, агонию которого они в настоящий момент могут воочию видеть в Великобритании и банкротство которого на европейском континенте обнаружили революции 1848–1849 гг., доказав, что он одинаково бессилен как против королевских штыков, так и против народных баррикад, — будто этот самый конституционализм в настоящее время готовится не только праздновать свое restitutio in integrum [полное восстановление. Ред.] на пьемонтской сцене, но даже стать всепобеждающей силой. Подобная мысль могла возникнуть лишь у великих людей маленького государства. Для всякого беспристрастного наблюдателя является бесспорным, что если Франция — крупная монархия, то Пьемонт должен оставаться малой монархией, что если во Франции — императорский деспотизм, то существование Пьемонта в лучшем случае будет зависеть от его милости, и что если Франция станет настоящей республикой, то пьемонтская монархия исчезнет и растворится в итальянской республике. Самые условия, от которых зависит существование сардинской монархии, препятствуют осуществлению ее честолюбивых целей. Она может играть роль освободителя Италии только в эпоху, когда революция приостановлена в Европе, а контрреволюция безраздельно господствует во Франции. При таких условиях она может помышлять о том, чтобы взять на себя главенствующую роль в Италии в качестве единственного итальянского государства с прогрессивными тенденциями, с своей собственной династией и национальной армией. Но в силу этих же условий она оказывается, с одной стороны, под давлением императорской Франции, а с другой — императорской Австрии. В случае серьезных трений между этими соседними империями Сардиния неизбежно станет сателлитом одной из них и театром военных действий для обеих. В случае же установления между ними entente cordiale [сердечного согласия. Ред.] она должна будет довольствоваться жалким прозябанием, временной отсрочкой своей гибели. Опираться на революционную партию в Италии было бы для нее равносильно самоубийству, так как события 1848–1849 гг. рассеяли последние иллюзии насчет революционной миссии этой партии. Таким образом, надежды Савойской династии связаны с сохранением status quo в Европе, но status quo [существующего порядка, существующего положения. Ред.] в Европе исключает возможность расширения границ Пьемонта на Апеннинском полуострове и отводит ему скромную роль итальянской Бельгии.