Собрание сочинений. Том 11 - Маркс Карл Генрих. Страница 124

Государство весьма щедро снабжает их средствами, чтобы они могли закончить свое образование, и быстро продвигает их по службе. Таких людей обычно показывают перед Европой как достижение русской цивилизации. Если у них имеются литературные наклонности, их всячески поощряют, пока они не преступают границ, установленных русским правительством; именно эта группа людей дала то немногое, что имеется ценного в русской военной литературе. Но вплоть до настоящего времени русские, к какому бы классу они ни принадлежали, еще слишком варвары, чтобы находить удовольствие в научных занятиях или в умственной работе (исключая интриг), поэтому почти все выдающиеся люди, служащие в русской армии, — иностранцы, или — что значит почти то же самое — «остзейские» [Слово «остзейские» написано Энгельсом по-русски латинскими буквами. Ред.] немцы из прибалтийских губерний. Наиболее выдающимся новейшим представителем этой группы был генерал Тотлебен, главный инженер в Севастополе, умерший в июле этого года после ранения [238]. Он безусловно был самым знающим человеком в своей области из числа участников осады в целом, возьмем ли мы русский лагерь или лагерь союзников, но он был прибалтийским немцем, пруссаком по происхождению.

Таким образом, среди офицеров русской армии есть очень хорошие и очень плохие, но первые из них составляют бесконечно малую величину по сравнению с последними. Какого мнения русское правительство о своих офицерах, это ясно и безошибочно можно установить по его тактическим уставам. Этими уставами определялись не только общие правила построения боевого порядка бригады, дивизии или армейского корпуса, так называемая «нормальная диспозиция», которую командир может изменять в соответствии с условиями местности и прочими обстоятельствами, но предусматривались различные диспозиции для всех возможных случаев, не оставляя Генералу никакого выбора и связывая его таким образом, чтобы снять с него по возможности всякую ответственность. Например, армейский корпус по уставу может быть построен для сражения пятью различными способами, и на Альме русские действительно построились согласно одному из них — именно по третьей диспозиции — и, разумеется, были разбиты. Эта мания заранее предписывать правила для всех возможных случаев оставляет так мало свободы действий для командира и до такой степени мешает ему использовать преимущества местности, что один прусский генерал, критикуя эту систему, выразился так:

«Такая система предписаний может быть терпима лишь в армии, большинство генералов которой настолько глупо, что правительство не может спокойно доверить им ничем не ограничиваемое командование или разрешить им действовать по своему усмотрению».

Русский солдат является одним из самых храбрых в Европе. Его упорство почти не уступает упорству английских и некоторых австрийских батальонов. Ему свойственно то, что Джон Буль хвастливо приписывает себе, — он не чувствует, что побит. Каре русской пехоты сопротивлялись и сражались врукопашную долгое время после того, как кавалерия прорвалась через них; и всегда считалось, что легче русских перестрелять, чем заставить их отступить. Сэр Джордж Каткарт, который наблюдал их в 1813 и 1814 гг. [239] в роли союзников, а в 1854 г. в Крыму — в роли противников, с уважением свидетельствует, что они «никогда не поддаются панике». Кроме того, русский солдат хорошо сложен, крепок здоровьем, прекрасный ходок, нетребователен, может есть и пить почти все, и более послушен своим офицерам, чем какой-либо другой солдат в мире. И тем не менее русской армии не приходится особенно хвалиться. За все время существования России как таковой русские еще не выиграли ни одного сражения против немцев, французов, поляков или англичан, не превосходя их значительно своим числом. При равных условиях они всегда были биты другими армиями, за исключением пруссаков и турок, но при Четате и Силистрии [240] турки одержали победу над русскими, хотя численно были слабее.

Основной недостаток русских солдат состоит в том, что они — самые неповоротливые в мире. Они не годятся для службы ни в легкой пехоте, ни в легкой кавалерии. Казаки, которые в некоторых отношениях являются прекрасной легкой кавалерией, в общем настолько ненадежны, что при соприкосновении с противником в тылу казачьих аванпостов всегда располагают вторую линию аванпостов. Кроме того, казаки совершенно не пригодны для атаки. Что касается регулярных войск, пехоты и кавалерии, то они неспособны к действиям в рассыпном строю. Русские, будучи подражателями во всем, выполнят все, что им прикажут, или все, что их заставят сделать, но они не сделают ничего, если им придется действовать на свою ответственность. И действительно, этого трудно ожидать от тех, кто никогда не знал, что такое ответственность, и кто с такой же пассивной покорностью пойдет на смерть, как если бы ему было приказано качать воду или сечь своего товарища. Было бы напрасно ожидать от русского солдата, чтобы он, действуя на аванпостах или в рассыпном строю, проявил быструю сообразительность француза или простой здравый смысл немца. Что ему нужно, это — команда, ясная, отчетливая команда, и если он ее не получит, то он, возможно, не отступит, но и вперед не пойдет и не сообразит, как ему действовать.

Кавалерия, хотя на нее тратятся большие средства и ей уделяется большое внимание, никогда не была превосходной. Она не сумела отличиться ни в войнах против французов, ни в походах против поляков. Пассивное, терпеливое, покорное повиновение русских — не являются теми качествами, которые требуются в кавалерии. Основное достоинство кавалериста, которого как раз больше всего не хватает русским, это — «стремительность». Так, когда 600 английских драгун со всей смелостью и отвагой настоящих кавалеристов устремились под Балаклавой против численно намного превосходящих их русских, они опрокинули русскую артиллерию, казаков, гусар и улан, пока не достигли густых колонн пехоты, после чего им пришлось повернуть обратно; но остается еще сомнительным, кто в этой кавалерийской атаке заслуживает звания победителя. Если бы такая безрассудная атака была предпринята против какой-нибудь другой армии, то не вернулся бы ни один человек, так как противник охватил бы атакующих с флангов и с тыла и просто отрезал бы их. Русские же кавалеристы стояли неподвижно в ожидании противника и были смяты прежде, чем догадались привести в движение своих коней! Поистине, если какой-нибудь факт может свидетельствовать против русской регулярной кавалерии, так именно этот.

Артиллерия снабжается материальной частью неодинакового качества, но там, где имеются хорошие орудия, она выполняет свои обязанности хорошо. Артиллеристы проявляют большую храбрость в бою, но им всегда недостает сообразительности. Русская батарея, потерявшая своих офицеров, становится ни на что не годной; но и пока живы офицеры, она вынуждена занимать лишь предписываемые уставом позиции, хотя бы это и было абсурдным. Находясь в осажденной крепости, в условиях, когда требуются терпение, выносливость и постоянная готовность подвергнуться опасности, русская артиллерия показывает высокие качества, отличаясь, однако, не столько меткостью стрельбы, сколько самоотверженным выполнением долга и стойкостью под неприятельским огнем. Это доказывается всей осадой Севастополя.

Однако в артиллерии и инженерных войсках встречаются как раз те высокообразованные офицеры, которыми Россия хвалится перед Европой, и широкое применение талантов которых действительно поощряется. В то время как в Пруссии, например, наиболее способные люди, если они не имеют высокого чина, наталкиваются обычно на препятствия со стороны своих начальников, а все предлагаемые ими усовершенствования осуждаются как самонадеянные попытки к новшествам, так что многим из них приходится искать себе службу в Турции, где они создали регулярную артиллерию, одну из лучших в Европе, — в России все такие люди поощряются, а отличившиеся чем-нибудь делают быструю и блестящую карьеру. Дибич и Паскевич стали генералами — один, в возрасте двадцати девяти лет, другой — тридцати, а Тотлебен, в Севастополе, меньше чем за восемь месяцев продвинулся от чина капитана до генерал-майора.