Собрание сочинений. Том 11 - Маркс Карл Генрих. Страница 94

Написано К. Марксом 30 июня 1855 г.

Напечатано с «Neue Oder-Zeitung» № 303, 3 июля 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

К. МАРКС

ВОЛНЕНИЯ В СВЯЗИ С БИЛЛЕМ О БОЛЕЕ СТРОГОМ СОБЛЮДЕНИИ ВОСКРЕСНОГО ДНЯ

Лондон, 2 июля. Демонстрация против билля о запрещении воскресной торговли была вчера повторена в Гайд-парке, но уже в более крупном масштабе, в более грозной обстановке и с более серьезными последствиями. Доказательство тому — мрачное возбуждение, царящее сегодня в Лондоне.

Плакаты, призывающие к повторению митинга, одновременно приглашали собраться в воскресенье в 10 часов утра перед домом благочестивого лорда Гровнора и сопровождать его в церковь. Но благочестивый джентльмен еще в субботу вечером покинул Лондон в закрытом экипаже, дабы сохранить инкогнито. О том, что он более склонен превращать других в мучеников, чем самому становиться таковым, свидетельствует уже его обращение, напечатанное во всех лондонских газетах, в котором он, с одной стороны, настаивает на своем билле, а с другой — старается доказать, что этот билль не имеет ни смысла, ни цели, ни значения. Его дом был занят в течение всего воскресенья — только не псалмопевцами, а констеблями в количестве двухсот человек. Полиция заняла также и дом его брата, известного богача маркиза Вестминстера.

В субботу сэр Ричард Мейн, начальник лондонской полиции, покрыл стены Лондона объявлениями, в которых «запрещалось» не только устраивать митинги в Гайд-парке, но и собираться там «большими массами» и выражать одобрение или неодобрение каким-либо способом. Результатом этого приказа было то, что, даже по признанию полицейского отчета, уже в половине третьего в парке прогуливалось 150 тысяч человек различных сословий и возрастов, причем масса присутствующих все больше и больше увеличивалась, достигая огромных размеров, невиданных даже для Лондона. Лондонцы не только пришли в большом количестве, но и образовали снова людские шпалеры по обе стороны дороги вдоль Серпентины, на этот раз гуще и шире, чем в прошлое воскресенье. Не явилась только haute volee [знать. Ред.]. Всего показалось, пожалуй, 20 экипажей, главным образом небольшие кабриолеты и фаэтоны, которые проезжали беспрепятственно, тогда как их более пышных и более внушительных собратьев, с высокими козлами и позументами, встречали прежними приветствиями и громоподобным хаосом звуков, раскаты которых на этот раз потрясали воздух на милю в окружности. Полицейские приказы были отменены массовым стечением людей и упражнением легких тысячеголосого хора. Haute volee на поле боя не явилась и своим отсутствием признала суверенитет vox populi [голоса народа. Ред.].

Уже было 4 часа, и демонстрация за недостатком объектов, казалось, превращалась в безобидное воскресное развлечение. Но не таков был расчет полиции. Неужели она должна была удалиться под общий смех, с сожалением бросая прощальные взоры на собственные объявления, напечатанные большими буквами и наклеенные у входа в парк? К тому же здесь присутствовали ее начальники: сэр Ричард Мейн и полицейские надзиратели Гибс и Уолкер на конях, инспекторы Банкс, Даркин и Бреннан пешими. Восемьсот констеблей были стратегически рассредоточены, большей частью скрыты в зданиях и засадах. Более сильные отряды были расставлены поблизости в качестве резерва. Дом главного смотрителя парка, здания порохового склада и спасательной станции, расположенные там, где проезжая дорога вдоль Серпентины переходит в аллею, ведущую к Кенсингтонским садам, были превращены в импровизированные блокгаузы с сильными полицейскими гарнизонами, приспособленные для приема арестованных и раненых. Возле полицейского участка на Вайн-стрит, Пикадилли, стояли повозки, готовые отправиться на поле битвы и доставить оттуда побежденных под надежной охраной. Короче говоря, полиция составила план военных операций, рассчитанный на более «энергичные действия», как пишет «Times», чем «любой из тех планов, о которых мы когда-либо слышали в Крыму». Полиция нуждалась в окровавленных головах и в арестах, чтобы не попасть сразу без всяких промежуточных превращений из героического положения в смешное. И вот, лишь только людские шпалеры немного поредели и массы разбрелись отдельными группами по необозримому пространству парка подальше от дороги, полицейские начальники выехали на своих конях на середину дороги, между обеими шпалерами, и начали отдавать направо и налево вызывающие распоряжения якобы для того, чтобы защитить экипажи и всадников. Но так как ни экипажи, ни всадники не появлялись, и некого было защищать, полиция стала под «фальшивыми предлогами» выхватывать отдельных лиц из толпы и арестовывать их, в частности, якобы за то, что они являются pickpockets (карманными ворами). Когда число подобных экспериментов увеличилось, предлог этот перестал внушать доверие, и толпа разразилась громкими криками. Но тут из своих засад выскочили отряды констеблей и, выхватив из карманов дубинки, начали избивать людей до крови, хватать из толпы отдельных лиц и тащить их к импровизированным блокгаузам (всего таким образом было арестовано 104 человека). Левая сторона проезжей дороги отделяется от Серпентины только узкой полосой земли. При помощи ловкого маневра один полицейский офицер со своей сворой оттеснил зрителей к самому берегу, грозя искупать их в холодной воде. Какой-то человек, чтобы избежать полицейской дубинки, поплыл через Серпентину на другой берег, однако полицейский последовал за ним на лодке, поймал его и с триумфом доставил обратно.

Как изменился характер сцены с прошлого воскресенья! Вместо парадных экипажей — грязные повозки, разъезжавшие все время от полицейского участка на Вайн-стрит к импровизированной тюрьме в Гайд-парке и обратно к полицейскому участку. Вместо лакея на козлах — констебль рядом с пьяным возницей. Вместо элегантных мужчин и дам внутри карет — арестованные с разбитыми в кровь головами, с растрепанными волосами, в разорванном платье, с обнажившимся телом, под охраной подозрительных типов из числа ирландских люмпен-пролетариев, облаченных в мундир лондонских полицейских. Вместо колыхания вееров — свист обшитой кожей дубинки (так называемый «truncheon» констебля). Господствующие классы показали в прошлое воскресенье свое великосветское лицо, а на этот раз — свое государственное лицо. За спиной любезно улыбающихся старых джентльменов, модных щеголей, знатных престарелых вдов, красавиц, разодетых в кашемировые шали и страусовые перья, благоухающих в гирляндах цветов и бриллиантах, стоял констебль в непромокаемом плаще, в блестящей клеенчатой шапке и с truncheon. Это была оборотная сторона медали. В прошлое воскресенье массы столкнулись с господствующими классами в лице их индивидуальных представителей. Сегодня эти классы явились в форме государственной власти, закона, truncheon. Сопротивление им на этот раз означало бы восстание, а англичанина надо долго и медленно подогревать, прежде чем он восстанет. Вот почему противодействие демонстрантов в общем ограничилось шиканьем, ворчаньем, освистыванием полицейских повозок, отдельными слабыми попытками освободить арестованных; пассивным по преимуществу сопротивлением и флегматичным отстаиванием поля битвы.

Характерно, какую роль взяли на себя в этих сценах присутствовавшие там солдаты, которые принадлежали частью к гвардии, частью к 66-му полку. Они были представлены в большом числе. Из них двенадцать гвардейцев, некоторые с крымскими медалями на груди, оказались в толпе мужчин, женщин и детей, по которой гуляли полицейские дубинки. Один старик, не выдержав удара, упал на землю. «Лондонские stiffstaffs (бранная кличка полицейских) страшнее, чем были русские под Инкерманом!» — воскликнул один из крымских героев. Полиция попыталась его задержать, но он тотчас же был освобожден под громкие крики толпы: «Да здравствует армия!» Полицейские сочли благоразумным ретироваться. Между тем подошло некоторое количество гренадер, солдаты построились в ряды и, окруженные массами, с вызывающим видом стали расхаживать по всему парку под крики: «Да здравствует армия! Долой полицию! Долой воскресный билль!». Полицейские стояли в нерешительности, пока не появился сержант гвардии, который громко высказал свое возмущение их грубым поведением, успокоил солдат, а некоторых из них уговорил вернуться с ним в казармы, чтобы избежать более серьезных столкновений. Но большинство солдат осталось и тут же среди народа, не стесняясь в выражениях, дало волю своему негодованию против полиции. Между армией и полицией в Англии с давних пор существует антагонизм, и в данный момент, когда армия является «pet child» (баловнем) народных масс, менее всего можно ожидать ослабления этого антагонизма.