Собрание сочинений. Том 9 - Маркс Карл Генрих. Страница 83

Касаясь проектов основания так называемой греческой империи с центром в Константинополе, г-н Лейард констатировал, что греков — имея в виду, разумеется, не православных, а национальность, отличную от славян, — наберется всего едва ли 1750000 человек; что славяне и болгары в продолжение многих лет усиленно стремятся порвать с ними всякую связь, отказываясь допускать к себе в качестве священников и епископов священнослужителей греческой национальности; что сербы учредили собственный патриархат вместо константинопольского и что дать грекам укрепиться в Константинополе — значит выдать всю Турцию России.

Тем членам палаты общин, которые объявляли, что вопрос о том, будет ли Константинополь в руках России или нет, не имеет серьезного значения, г-н Лейард ответил, что если Константинополь будет взят, то все крупные провинции, входящие в состав Турции, как, например, Малая Азия, Сирия, Месопотамия, окажутся в состоянии хаоса и анархии. Держава, в руки которой они попали бы, установила бы также господство над Индией. Держава, владеющая Константинополем, всегда рассматривалась бы на Востоке как владычица мира.

Россия, впрочем, убедилась, что ни одно европейское государство не позволит ей в настоящий момент захватить Константинополь. Между тем

«она стремится к тому, чтобы сделать невозможным существование каких-либо независимых национальностей в этой стране, медленно, но верно подточить власть турок и показать всем, кто сопротивляется ее планам, что такое сопротивление не только бесполезно, но и навлечет на них ее месть. Одним словом, она хочет сделать невозможным в Турции всякое другое правительство, кроме своего собственного. Такого рода замыслы ей на этот раз удались в полной мере».

Г-н Лейард заявил, что после того, как князь Меншиков потребовал заключения тайного договора и после того, как Россия произвела большие военные приготовления на границах и в Одессе, правительство удовлетворилось данными ему в С.-Петербурге объяснениями и заверениями, упустив случай заявить, что Англия и Франция будут рассматривать переход через Прут как casus belli {повод к войне. Ред.}; оно не заявило, что не допустит заключения Россией договоров или соглашений с Турцией без участия Англии.

«Если бы мы предприняли этот шаг, Россия никогда не осмелилась бы перейти через Прут».

Г-н Лейард изложил затем, каким образом независимые Дунайские княжества, объединенные с Бессарабией и опирающиеся на Венгрию, могли бы в конечном счете стать единственным средством защиты Константинополя от русских и разделения на две части великой славянской расы. Он придерживается того мнения, что Россия эвакуирует княжества.

«Россия решит, что не стоит ввязываться в войну с европейскими великими державами из-за провинций, которые фактически уже принадлежат ей. Россия и так без единого выстрела приобрела то, что ей могла бы дать только кровопролитная и дорогостоящая кампания; она укрепила свое могущество на Востоке; она унизила Турцию; она заставила ее нести все военные расходы и совершенно истощила ее ресурсы; а кроме того — и это гораздо важнее — она унизила Англию и Францию в глазах их собственных подданных и народов Востока».

Нота, выработанная венским совещанием, будет иметь, по мнению Лейарда, следующий результат:

«Если Порта откажется ее принять, то Россия повернет все ее острие против нас и сделает нас своими союзниками против Турции для того, чтобы принудить ее принять несправедливое предложение. Если же Порта ее примет, то это будет означать, что Англия прямо санкционирует право России на вмешательство в дела, касающиеся двенадцати миллионов христианских подданных Порты… Как бы мы ни относились к данному вопросу, ясно одно, что мы занимали в нем положение второстепенной державы, а роль первостепенной державы предоставили одной России… Мы упустили случай, который, может быть, никогда более не повторится, разрешить надлежащим образом великий восточный вопрос… Вместо этого России позволили нанести Турции такой удар, от которого последняя никогда больше не оправится… Но это будет не единственный результат политики нашей страны. Швеция, Дания и все слабые государства Европы, доверчиво рассчитывавшие до сих пор на поддержку нашей страны, увидят, что отныне бесполезно бороться против посягательств России».

После Лейарда сэр Джон Пакингтон сделал несколько замечаний, важных в том смысле, что они явились декларацией взглядов торийской оппозиции. Он выразил сожаление, что лорд Джон Рассел не может представить палате и стране более удовлетворительных сведений. Он заверил правительство, что его решение рассматривать эвакуацию княжеств как условие sine qua non «будет поддержано не только мнением этой палаты, но и почти единодушным мнением народа Англии». До тех пор, пока не будут опубликованы документы, он воздержится от вынесения суждения о политике, в силу которой Турции советовали не рассматривать оккупацию княжеств как casus belli, отказывались на ранних стадиях от энергичных и решительных действий и, затянув переговоры на шесть месяцев, создав атмосферу неуверенности, нанесли ущерб интересам и торговле Турции и Великобритании.

Лорд Дадли Стюарт разразился одной из своих обычных благодушных демократических декламации, которые безусловно доставляют больше удовольствия оратору, чем слушателям. Если сжать эти напыщенные фразы, подобные воздушным шарам, то в руках не останется ничего, даже воздуха, заставлявшего их раньше казаться чем-то. Дадли Стюарт повторил еще раз так часто повторявшиеся утверждения насчет реформ, проводимых в Турции, насчет того, что правление султана отличается гораздо большим либерализмом в отношении религии и торговли, чем правление русского царя. Он справедливо указал, что бесполезно хвастаться миром, пока несчастные жители Дунайских княжеств фактически испытывают ужасы войны. Он потребовал, чтобы Европа защитила жителей этих провинций от ужасного угнетения, которому они сейчас подвергаются. Ссылаясь на факты из парламентской истории, он доказывал, что члены палаты имеют право произносить речи, даже когда переговоры еще не закончились. Словом, он едва ли что-нибудь упустил из того, что хорошо известно каждому аккуратному и постоянному читателю «Daily News». В его речи было два следующих момента, составляющих ее «соль»:

«Хотя объяснения благородного лорда» (Дж. Рассела) «не отличались большой полнотой, ибо он не сказал палате ничего такого, чего бы она не знала и до него, но, к сожалению, из того, о чем он умолчал, можно сделать заключение, что благородный лорд совершил что-то, чего он должен стыдиться».

Что касается графа Абердина, то:

«Хотя он и заявил нам, что мир обеспечен на тридцать лет к великой пользе для свободы и благоденствия Европы, однако я» (Дадли Стюарт) «отрицаю, чтобы мир оказался благодетельным для свободы Европы. Я спрашиваю, в каком положении находится Польша? Италия? Венгрия? Наконец, Германия?»

Увлеченный потоком своего собственного красноречия — роковая склонность подобных ораторов третьего разряда, — демократический лорд никак не мог закончить, пока от деспотов континента не перешел к собственной монархине, «царящей в сердцах своих подданных».

Г-н М. Милнс, один из тех приверженцев министерства, на лбу которого написано:

не осмелился произнести речь, целиком выдержанную в правительственном духе. Его речь состояла из «с одной стороны» и «с другой стороны». С одной стороны, он находил, что министры «действовали очень умно и осторожно», не сообщив палате документов; с другой стороны, он давал им понять, что их действия отличались бы большей энергией и твердостью, если бы они поступили иначе. С одной стороны, он полагал, что правительство было право, подчинившись требованиям России; с другой стороны, у него возникло сомнение, не получилось ли до некоторой степени так, что английское правительство побудило Турцию к проведению определенной политики, не будучи готово ее поддержать, и т. д. и т. д. В конечном счете он заявил, «что чем больше он размышляет об этой проблеме, тем более сознает ее крайнюю трудность», а чем менее он ее понимает, тем понятнее ему становится выжидательная тактика правительства.