Чжуан-цзы - Малявин Владимир Вячеславович. Страница 32
Ось, проходящая через центр круга, – один из фундаментальных даосских образов. Как центр мирового круговорота, она выступает символом движения и обновления, но движения через не определимый рассудком и даже не замечаемый им бытийственный разрыв. Она – среда даосской взаимообратимости или «нейтрализации» вещей, внепространственный и вневременной источник пространства и времени, пустотное средоточие бытия, никогда не данное как геометрически фиксированный центр, но лишь подразумеваемое в бесконечном взаимозамещении «этого» и «того». Приблизительно так, как об этом сказано у Лао-цзы: «Великая наполненность подобна пустоте, действие ее неисчерпаемо». Это «здесь» и «теперь» и есть онтологическая перспектива всякого существования, имеющая общую природу со всеми вещами. Священное время и пространство, которые есть также конкретное время и конкретное пространство, подобно тому как священный камень не перестает быть камнем.
Чжуан-цзы не опровергает никакой философской доктрины. Он допускает, что каждая из них обладает своей истиной. Он признает, что «запад и восток не могут существовать друг без друга». Более того, он утверждает недуальность «оси круга» и жизненного мира каждой вещи. Но он учит прозревать перспективу всех перспектив, единый исток всех движений мысли – то, что создает самое возможность рассуждения («в рассуждении есть нечто незамечаемое», говорит Чжуан-цзы). Даосский мудрец живет по «сиянию правды» (мин), видя равенство всех вещей в бесконечности их природы и понимая одинаковую истинность и ложность любых суждений о них. Можно сказать, что предмет размышлений Чжуан-цзы – сам предел рефлективной мысли, являющий совершенную полноту бытия. Тем самым размышление даосского философа служит раскрытию внутреннего единства всех философских систем и новому самоопределению философии.
Нет оснований полагать, что Чжуан-цзы создал или хотел бы создать свою версию метафизики. Мы не находим у него ни понятия самотождественной субстанции, ни идеи метафизического потока, хотя современные авторы часто по привычке приписывают ее даосскому философу. Чжуан-цзы говорит лишь о вечной «переменчивости голосов» мира. Для него «превращение» есть не более чем перемена перспективы видения мира, подобной, например, той, что описана в притче о Чжуан Чжоу и бабочке. В таком превращении, по сути, ничего не превращается. Позиция Чжуан-цзы не допускает исключительных определений реальности: для него ничто не может устранить Предел существования, и ничто не может ограничить Присутствие бытия.
В качестве жизненного идеала дух океана проповедует свободу от частных мнений, предрассудков и абстрактных принципов. Мудрец не выбирает между альтернативами и не встает на точку зрения каждого. Он подражает полной беспристрастности «неизменного пути», предоставляя бытию изменчивых вещей идти своим чередом. Собеседник Хэбо рисует картину динамического мира, жизнь которого подобна «скачущей лошади», – излюбленный образ Чжуан-цзы и, если верить К. Юнгу, один из популярных в человеческой культуре символов трансформации. Этот образ придает рисуемой духом океана картине экзистенциальное измерение, но без субъективистской окраски.
Истинный Путь у Чжуан-цзы – это и жизнь, и «другая» жизнь, нечто доступное и недоступное обладанию, интимное и загадочное, знакомое и чужое.
Принципом даосской имитации «вечного пути» дух океана объявляет «соответствие времени»: Понятие времени у Чжуан-цзы хорошо иллюстрирует идею недуальности вещей в свете дао-бытия. Время здесь не равняется ни счислимой продолжительности, ни отдельному моменту. Оно конкретно, качественно, определяется одновременно игрой объективных сил, «стечением обстоятельств» и субъективным фактором (согласно одному из разъяснений Чжуан-цзы, «время рождается в сердце»). Время у даосов берется в его родовом значении – как время и преодоление времени, как предел становления, вбирающий в себя прошлое, настоящее и будущее и способное лишь «возвращаться» к самому себе, к истоку мирового движения («возвращение есть действие дао», гласит известный даосский афоризм). Даосский мудрец действует не колеблясь и не выбирая, но отдаваясь без остатка вечному потоку этого «возвратного» или, «кумулятивного» времени. Поэтому время в даосизме есть прежде всего правильное время для свершения действия (но истинное действие здесь – не-действие!). Истинное время превосходит время счислимое и профанное, ибо оно вечно возвращает к истоку времен.
Подобное понимание времени, заметим, наследует мифологической концепции времени, для которой характерно смешение генезиса и существования, начала и процесса, рассмотрение времени в его родовом моменте, как «протекающей вечности». Сходное осмысление времени как момента, благоприятного для выхода из круга перерождений, из оков профанного времени, мы встречаем, в частности, в буддизме. Вот как говорит о мудреце дух океана (отметим антитетический характер его определений, возведенный на уровень nес рlus ultrа мирового круговорота):
Познавший дао постигнет принцип вещей. Постигший принцип вещей обязательно поймет, как соответствовать обстоятельствам времени… Посему говорится: «Небесное пребывает внутри, человеческое пребывает снаружи». Сила естества – в небесном. Познав действие небесного и человеческого, укоренимся в небесном и обретем должное нам. Идя вперед, склонимся перед круговоротом. Возвращаясь к основе, будем говорить о высшем пределе.
Хэбо: Что называется небесным? Что называется человеческим?
Жо: У буйволов и коней по четыре ноги – вот что такое небесное. Узда на коне, кольцо в носу у буйвола – вот что такое человеческое.
Трудно поверить, что мы присутствуем при кульминации беседы и ответ духа океана должен открыть самые заветные мысли даосского философа. Таков уж этот сунский простак: он поверяет свою мудрость шутя, но в таких словах, которые требуют долгих размышлений. И «четыре ноги у буйвола», и «кольцо в носу буйвола», очевидно, не более чем намеки, выраженные в нарочито грубой иронической форме. Чжуан-цзы, по-видимому, предлагает читателю самому докопаться до всей полноты смысла, схороненного в этих нехитрых образах. Умение различать между «небесным» и «человеческим» провозглашается высшей точкой знания не только в беседе Хэбо и духа океана. Шестая глава книги Чжуан-цзы, одна из наиболее значимых в философском отношении, открывается словами:
Знать действие небесного и знать действие человеческого – вот совершенство. Тот, кто знает действие небесного, берет жизнь от Неба. Тот, кто знает действие человеческого, использует знание познанного для того, чтобы пестовать знание незнаемого. До конца претворить отведенный Небом срок и не погибнуть на полпути – вот торжество знания. Однако тут есть одна сложность: знание становится устойчивым, лишь будучи чем-то подкрепленным, но то, чем подкрепляется знание, крайне неопределенно. Как знать, что именуемое нами небесным не является человеческим? А именуемое человеческим не является небесным? Следовательно, должен быть настоящий человек, и тогда будет настоящее знание.
Процитированный фрагмент по-новому раскрывает знакомую нам тему бытийственного разрыва, предшествующего сущности. Границу между небесным и человеческим невозможно установить, потому что ни то ни другое не является сущностью; «неизвестно, где положен предел» Настоящему Человеку. Но мудрому ведома пустота одной неустранимой Границы – пустота, заполняемая всей жизнью человека: чтобы знать, надо быть. Надо перешагивать через пропасть.
Дух океана саркастически соотносит человеческое начало мироздания с худшими последствиями технической деятельности человека – превращением техники в орудие насилия. Но нам важно отметить, что именно техническое изобретательство объявляется у Чжуан-цзы отличительной принадлежностью человека. Во фрагменте из-6-й главы та же способность оценивается с противоположной стороны: там «знание познанного» названо условием поддержания «знания незнаемого». Весьма точное определение способности человека к творчеству, проницающей все формы культуры. Ибо человек становится человеком лишь в той мере, в какой он отрывается от земли и ставит мир в перспективу своего промысла, своей устремленности к неизведанному. Не то, что уже сделано человеком, а то, что еще-не совершено им, имеет в данном случае решающее значение. «Рука человека, – говорит А. Леруа-Гуран, – человеческая благодаря тому, от чего она отвлекается, а не благодаря тому, что она есть».