Восток и Запад - Генон Рене. Страница 2

Но и научная рациональность, ядро которой составляет рассудок, тесно связанный с эмпирическими данными, тоже не достигает чистого интеллекта (это не то же самое, что кантовские идеи разума, существующие только в модальности «как если бы», являющиеся единственно регулятивными идеями). В этом смысле, они обе, и наука, и религия, легко теряют из виду метафизические ориентиры.

В качестве социального института религия тоже рассматривает человека как объект (а не как субъект), но если для науки это объект теоретического рассмотрения, то для религии это, по преимуществу, объект контроля и управления, и управление осуществляется в расчете на чувства, и в первую очередь, чувство страха. При этом ни наукам, ни религия, как им кажется, не нуждаются ни в какой метафизике и прекрасно уживаются друг с другом, как и с остальными социальными институтами. Социум замещает всякую метафизику, он для всех и Бог, и царь! А социум насквозь пропитан господством к господству. И чем теснее сливается в «симфонии» институт религии с другими социальными установлениями (исполнительной властью, образованием, институтом собственности и другими социальными структурами), тем больше приходится ему, этому институту религии, опираться на чувство (под предлогом веры) вместо интеллекта, тем меньше в нем осознаются и принимаются всерьез метафизические принципы; говоря со всей определенностью, стремление к господству в социуме и метафизика исключают друг друга.

Разумеется, и наука, и религия, и культура вообще, да и сам социум имеют свои метафизические основания, которые однако, все далее и далее уходят за горизонт осознаваемого. Эзотерическое ядро, а таковое было первоначально у всех социо-культурных установлений, оказывается скрытым не только от простого люда, но затмевается и от «избранных», причем, вполне объективно, самим состоянием мира, как будто все испили «сумасшедшей воды» из известной суфийской притчи.

Итак, если Запад не представляет себе другой перспективы своего существования, кроме той, в какой он себя поместил, то каков же Восток? Сохранил ли он ясный разум и нормальные, естественные отношения между людьми? Если иметь в виду географический восток, т.е. те страны, которые там расположены, то к настоящему времени уже трудно судить, насколько далеко эти страны отошли от исконной Традиции и переняли стиль жизни и мышления Запада. Генон верил, что Традиция там просто ушла вглубь, но не исчезла из жизни. Возможно, что для того момента, когда он писал об этом, дело обстояло именно так. Но сегодня, наверное, придется искать «Восток» уже в другом месте, в глубине своей собственной души, в своем собственном сердце, в том существе «самого себя», которое превосходит не только телесные, психические, социальные, национальные, религиозные определения и ограничения, но которое и самого себя постоянно превосходит. Да, Генон на самом деле никогда и не понимал Восток только в географическом смысле. Он понимал его именно как чисто духовный принцип.

Индусы называют наше время Кали-югой. Если в предыдущие эры (юги) люди жили долго и гармонично, отступления от нормы нарастали очень медленно, то теперь беззакония катятся неудержимой лавиной. В древнем памятнике «Вишну-дхарма» говорится о людях Кали-юги: «Продолжительность их жизни будет различной, но никто из них не будет знать, какова она, тогда как одни из них будут умирать зародышем, другие ребенком или юношей. Искренне преданные благочестию будут умирать, не прожив долго, а те, кто совершает дурные поступки и отвергает религию, будут жить дольше. Цари станут шудрой и будут подобно хищным волкам отнимать у других все, что увидят. Таковы же будут деяния брахманов, и большинство их будут шудрой и грабителями». Так уже было в далекие времена, что уж говорить о современности! Но тогда еще помнили, что в еще более далекие времена люди жили долго, по тысяче лет, срок жизни был у всех одинаковый, не было ни ненависти, ни зависти, ни убийств. Все люди были брахманами. Но это было в начале времен, до начала известной нам истории, когда еще Духовная Традиция была единой и, главное, отнюдь не скрытой, а вполне даже явной.

В Древней Индии, которая, согласно Р. Генону, есть первый исторический образец Духовной Традиции, были запрещены ростовщичество, винопитие, супружеские измены и пр., для высших каст было запрещено самоубийство. То, что было запрещено для высших варн, нередко разрешалось для низших, так как им труднее «исполнять Дхарму»; так, только шудры могли пить вино, брать проценты (да и то, не больше 2%) и кончать жизнь самоубийством, если она, например, казалась им невыносимой. Зато им запрещалось изучать Веды! Это означало, что низшие касты не достигли достаточной ступени духовной квалификации, они не в силах исполнять божественные установления, не в силах побороть алчность, поэтому не могут не стремиться к богатству, и напротив, они не могут стремиться к освобождению, поэтому им запрещена также йога, так как занимаясь ею, они могут нарушить космическое равновесие. Иными словами, нельзя переворачивать естественную иерархию, это может повлечь за собой пагубные космические последствия.

Очевидно, что все эти представления коренным образом отличаются от современных, так что по понятиям традиционного человека наши современники оказываются в своем большинстве — шудры. Все брахманы и кшатрии выветрились за время предшествующей «свихнувшейся истории, рассказанной идиотом» (по выражению Шекспира). И чем наглядней технический материальный прогресс, распространившийся на весь мир, как пандемия, тем явственней проступают черты деградации творца этого прогресса, его автора, т.е. человека. Но если возможна пандемия болезни и деградации, то значит, возможна и волна выздоровления, эпидемия здоровья, так сказать, причем здоровья не только телесного, но и всякого и во всех отношениях.

Но откуда же взялось это наваждение? В чем корень зла? Ни одна теодицея не смогла пока вразумительно объяснить нам это. Согласно Библии все пошло вкривь и вкось, потому что Каин убил Авеля. Но это дело темное, ведь если все творится по воле Бога, то он его убил за дело. Может быть, он хотел остановить беспощадное истребление животных, ведь Авель-то был пастухом, скотоводом, так сказать, резал овечек каждый божий день. С такой тактикой человечество, может быть, еще скорее погубило бы себя. А Каин ведь был вегетарианцем, выращивал деревья, строил жилища, города; Авелю просто не хотелось слишком уж напрягаться, наверное, ему легче было зарезать и съесть, чем выращивать деревья и ждать, когда же на них появятся плоды. Может быть, Каин убил его нечаянно, стукнул дубиной по голове (он ведь был земледельцем и обходился без холодного оружия), а у Авеля здоровье было ослаблено постоянным убийством животных, он упал и умер. А всю вину свалили на брата, но все же Бог взял Каина под свою защиту, поставил ему на лоб печать, чтобы его никто не трогал. Короче говоря, дело весьма темное. Ясно одно, что в этом сюжете отмечена тройная пагуба: гибнет жертва, разрушается целостность тонкого тела губителя (печать на лбу, т.е. оно, это тело, стало уязвимым) и наносится удар по информационно-энергетическому полю Земли (поэтому Земля стала взывать к Богу). Последствия очевидны. Трещина пошла по всей последующей культуре, начало убийства (равно овцы и человека; как живые существа они пред жизнью равны) как бы «свертывает» всепроницающее космическое начало любви, как от кислоты сворачивается молоко. Возникает потребность в специальных духовных практиках, снова и снова призывающих убывающую космическую энергию, возникла потребность в религии, страсть к господству необходимость в принуждении.

Индуисты не указывают на какое-то одно роковое событие, вслед за которым все покатилось, как под горку. Они просто делят время на кальпы, махаюги, юги, причем, каждая юга короче и хуже предшествующей. И в каждой юге люди становятся все мельче, так что в последние времена они, вероятно, вообще все будут карликами, а срок жизни их становится все короче, так что эти карлики едва ли будут доживать до двадцати пяти лет. Но как бы то ни было, — указывать ли на какой-нибудь грех самого человека или просто ссылаться на ход событий, предопределение, судьбу или карму, — не становится понятней эта обреченность человечества быть таким, каково оно есть, а не таким, каким оно должно было бы быть согласно его же собственному идеалу.