Жизниречение - Бурбуля Руслан. Страница 28

Но всё, что неудобопонимаемо в мировоззрении, взращенном на основе объективности пространства и времени, совсем иначе выглядит в мировоззрении триединства материи-информации-меры (предопределения).

В объективной мере-предопределении "одномоментно" существуют все возможные варианты прошлого (так называемое "сослагательное наклонение истории", которое якобы объективно не существует) и все предопределенно-возможные варианты будущего. Настоящее — это материя, имеющая конкретный образ, которая "помнит" — в самом общем смысле этого слова — образы прошлого и несет в себе всю меру-предопределение. В мере-предопределении объективно существует соответствие: "реально свершившееся прошлое, памятное в настоящем" — "предстоящее будущее, обусловленное реально свершившимся прошлым"; иными словами, объективно предстоящее будущее соразмерно реально свершившемуся прошлому. В мере-предопределении этот образ "прошлого-будущего" существует действительно как размотанная "кинолента времени", в которой все её кадры — просмотренные и предстоящие — видны "одномоментно". Предопределенность — "свершившееся прошлое — объективное грядущее будущее" — обладает в настоящем устойчивостью: вследствие инерционности процессов и самокомпенсации за счет возобновления утраченного на основе памяти о прошлом. Это преобразование прошлого через настоящее в будущее, протекающее в устойчивой предопределенности, и воспринимается человеком как объективная причинно-следственная обусловленность, и это понятие причинно-следственной обусловленности соотносится многими с объективностью "пространства-времени" как "пустых вместилищ" Мироздания с его причинно-следственными обусловленностями.

Свобода воли живого человека реализуется исключительно в настоящем как его, личностная способность к изменению причинно-следственных обусловленностей "прошлое-будущее". При этом человек может поПОПЫТАТЪ-СЯ изнасиловать настоящее в поПЫТКЕ преобразовать его к желательному для него образу, но мощь Мироздания превыше возможностей насильника. И потому более результативен иной путь.

Человеку, в зависимости от состояния его личности, возможно непосредственное восприятие меры-предопределения, в полноте и детальности ее, несомой даже малым фрагментом материи (этим же свойством — фрагмент целого содержит целое — обладают голограммы). В русском языке слова "чувство меры" возможно понимать и в прямом смысле, как Богом данное шестое чувство (без иронии и кавычек) непосредственного восприятия меры-предопределения, сообразно которой — существующее объективно настоящее — преобразуется в будущее; т. е. чувство меры человека — восприятие им той Богом предопределенной меры, в которой протекает жизнь Мироздания.

Чувство меры может выражать себя на уровне эмоций как неосмысленные радость, торжественное спокойствие, дискомфорт, ужас, но может подниматься и на уровень сознания, и тогда объективная информация в некоторых образах доступна для субъективного осознанного восприятия и осмысления.

Свершившееся прошлое невозможно изменить. Настоящее невозможно изнасиловать, слепив из него желанное будущее. Но из чувства меры-предопределения возможно извлечь информацию о реальном прошлом и соответствующем ему предопределенном и причинно-следственно обусловленном будущем, а также и о всех возможных вариантах прошлого и будущего, объективно существующих в мере-предопределении "одномоментно".

Обретя эту информацию, каждый человек обладает возможностью избрать приемлемый для него вариант будущего, после чего ему следует понять, что в объективно свершившемся прошлом порождает причинно-следственные обусловленности, ведущие к избранному желанному варианту, а что препятствует его осуществлению; либо отвергнуть неприемлемые варианты будущего и переосмыслить прошлое, им соразмерное.

Точно так же и переосмысление прошлого протекает на основе субъективного чувства объективной меры-предопределения. И переосмысленному прошлому в мере-предопределении соответствует некий вариант будущего и процесс перехода к нему, возможно неизвестные человеку: это целостная неделимая информационная единица вне зависимости от того, какая её доля доступа для восприятия, осмысления и понимания её человеком. Но тем самым человек порождает всю "киноленту времени" от "переосмысленного прошлого к соответствующему ему будущему" в своем внутреннем мире, которая отличается от "киноленты" "реальное прошлое — будущее", хотя возможно, что он видит из неё только какие-то одиночные кадры и разрозненные сюжетные фрагменты.

И хотя этот процесс протекает во внутреннем мире человека, но внутренний мир каждого — часть объемлющего всех Мироздания. И Мироздание — объективное настоящее — определенно откликается на то, что происходит во внутреннем мире каждого из людей. Эта реакция может выглядеть как "застой", обусловленный "броуновским" мельтешением бессмыслицы и привычного в головах многих; но люди могут порождать и синхронное единомыслие, которое может нетехногенно, неадминистративно и очень быстро преобразить многое вокруг них в соответствии со смыслом их синхронного единомыслия.

"Материальное" Мироздание откликается даже на мысль, и тем отзывчивее и податливее, чем более внутренний мир человека сообразен настоящему образу Мироздания и соразмерен объективной мере-предопределению.

Энергетическая мощь человека в этом единстве особой роли не играет, поскольку Мироздание откликается не на бессмысленный "мегаваттный" рёв, а на осмысленный зов, сколь ни был бы он слабым и тонущим в бессмысленном реве. Это потому, что на разных уровнях организации материи в иерархии Мироздания — различна "весомость", значимость одного и того же количества энергии и одной и той же информации.

7-я веда, "Велесовой книги" свидетельствует о бренности жизни каждого из нас в отдельности. Но благодаря имеющемуся потомству, есть жизнь вечная, а значит и дебаты наши об истории носят характер вечности и не утихнут никогда. Но дебаты наши могут быть пустыми, а могут быть вещими, всё зависит от нас. "Мы же на этой земле против вечности ничто, просто искра всполохнувшая и погасшая".

Мы должны знать и чтить свою историю, чтобы не сгинуть во тьме, как будто не были истинно никогда на ней. А пока так получается, вроде потомки, а признаться в этом боимся. Боимся ученого совета — не поймёт, лишения авторитета тоже боимся. Замолвить слово за предков своих не можем — не вписывается в общегосударственную концепцию развития. Кто степень боится потерять, кто кафедру, кто просто свой кусок хлеба. Но при этом почему-то не боимся потерять историю своего рода, а вместе с историей и весь свой Древне Ведический ПравьСлавящий СлавьЯн(ъ)Ин(ь)ский Род.

Перед тем как завершить наше размышление задумайтесь-ка над тем о чем писал известный ученый ХIХ века Жозеф Эрнест Ренан (1823–1892 гг.) в работе "Очерки по истории религии" (кн. "Классики мирового религиоведения", "Канон+", М. 1996 г.):

"Религия является, конечно, наиболее высоким и наиболее притягательным проявлением человеческой природы: между всеми жанрами поэзии религия лучше всего достигает главной цели искусства, заключающейся в том, что бы возвышать человека над обыденностью и пробуждать в нем чувство его неземного происхождения. Нигде великие инстинкты человеческого сердца не проявляются с такой очевидностью, поэтому, даже если кто-то и стоит в стороне от учения любой из великих религиозных систем, между которыми поделен или делится мир, он не может отрицать, что существование совокупности этих систем образует событие огромного значения, в моих глазах — событие, являющееся наиболее прочной гарантией таинственного будущего, где раса и индивидуум восстановят свое сотрудничество и обретут плоды своих жертв.

Изучение этих вопросов связано, как мне известно, с одним затруднением — оно-то и побуждает набожных людей вменять писателям, пишущим по проблемам религии чуждые им устремления и цели. Существеннейшей стороной религии является требования безусловной веры, а из него вытекает требование при обсуждении религиозных тем руководствоваться отличными от общеупотребительных правилами, поэтому подразумевается, что беспристрастный историк попросту некомпетентен, когда дело касается религии. Действительно, ведь религии, чтобы поддержать свои притязания на непогрешимость, приходится иметь особую систему философии истории, основанную на вере в чудесное вмешательство Божества в человеческие дела, которые исключительно благодаря этому поправляются. К тому же религии не могут спокойно взирать на свое прошлое; последнее должно подчиняться нуждам настоящего и служить основанием институтам, очевиднейшим образом, явившимся следствием течения времени. Напротив, закон критики — следовать только правилу и неукоснительной индукции, чуждой какой бы то ни было политической подоплеки; для критики основной принцип состоит в утверждении, что в ткани человеческих дел нет места чудесному, равно как нет ему места и в ходе природных явлений; критика начинает с провозглашения идеи, что все в истории имеет свое человеческое объяснение, хотя и не всегда удается обнаружить это объяснение из-за недостаточности сведений; поэтому вполне понятно, что критика не может прийти к соглашению с теологическими школами, которые пользуются совершенно противоположным методом и преследует иную цель. Подозрительные, как и вообще все могущественные образования, приписывающие себе божественное происхождение, религии по природе своей воспринимают всякое, даже уважительное, выражение разногласия за враждебность и видят врагов во всех, кто по отношению к ним пытается применить простейшие права разума.