Философия логического атомизма - Рассел Бертран Артур Уильям. Страница 8
Естественно, я расположен в пользу теории нейтрального монизма, поскольку она служит примером бритвы Оккама. Я всегда хотел продвигаться в философии с наименее возможным аппаратом, отчасти потому, что он уменьшает опасность ошибки, поскольку нет необходимости отрицать сущности, вами не утверждаемые, а следовательно, вы тем меньше подвержены опасности ошибки, чем меньше сущностей утверждаете. Другая причина -вероятно несколько легкомысленная - заключается в том, что любое уменьшение количества сущностей увеличивает количество работы для математической логики, сооружающей те вещи, которые выглядят как сущности, которые вы обычно допускаете. Следовательно, теория нейтрального монизма в целом мне нравится, но я-ЯйдСих пор нахожу слишком значительные трудности, чтобы поверить в неё. Обсуждение всего вопроса вы найдёте в нескольких статьях, написанных мной для журнала Monist, особенно за июль 1914, а также в двух предыдущих номерах*. На самом деле я скорее хотел бы переписать их, поскольку считаю, что некоторые использованные мной аргументы против нейтрального монизма не обоснованы. Больше всего я опирался на аргументы об 'эмфатических [emphatic] индивидах', на слова 'это', 'я', на весь тог класс слов, которые вычленяют определённых индивидов из универсума посредством своего отношения к чему-либо, и, я думаю, посредством того, что они или относящиеся к ним индивиды присутствуют для вас в тот момент, когда вы говорите. Конечно, слово 'это' есть то, что я называю 'эмфатическим индивидом'. Оно просто представляет собой собственное имя для присутствующего объекта внимания, собственное имя, которое ничего не обозначает. Оно двусмысленно, потому что объект внимания конечно всегда изменяется от момента к моменту и от человека к человеку. Я думаю, если вы вообще избавитесь от сознания, крайне трудно будет объяснить, что же подразумевается вами под таким словом, как 'это', которое приводит к отсутствию беспристрастности. Вы сказали бы, что в чисто физическом мире должна быть полная беспристрастность. Каждый отрезок времени и каждая часть пространства, по-видимому, в равной степени эмфатичны. Но на самом деле случается так, что мы вычленяем определённые факты, прошлое и будущее и тому подобное; все они концентрически расходятся от 'это', и сам я не вижу, каким образом на основе нейтрального монизма можно обращаться с понятием 'это'. Я не утверждаю этого догматически, я просто не вижу, что тут можно сделать. В оставшейся части лекции я буду предполагать, что такие факты, как убеждения, желания и т.д., существуют. На самом деле, полное прояснение этого вопроса заняло бы весь мой курс. Таким образом, от данного экскурса в психологию, за который я приношу извинения, мы возвращаемся к более чисто логическим вопросам. 2. Каков статус р в 'Я убеждён, что р '?
Вы не можете сказать, что убеждены в фактах, поскольку ваши убеждения иногда являются ошибочными. Вы можете сказать, что воспринимаете факты, поскольку восприятие не подвержено ошибке. Ошибка невозможна там, где затрагиваются только факты. Стало быть, вы не можете сказать, что убеждены в фактах. Вы должны говорить, что убеждены в пропозициях. Неудобство этого в том, что пропозиции, очевидно, суть ничто. Следовательно, такое рассмотрение предмета не может быть правильным. Когда я говорю: 'Пропозиции, очевидно, суть ничто', это, вероятно, не совсем очевидно. Было время, когда я думал, что пропозиции существуют, но мне кажется не совсем правдоподобно говорить, что вдобавок к фактам существуют также такие странные, призрачные вещи, типа 'что сегодня среда', когда на самом деле сегодня вторник. Я не верю, что они есть в реальном мире. Это превосходит то, во что можно суметь поверить, и я не думаю, что человек с живым чувством реальности мог бы это вообразить. Одно из затруднений в изучении логики заключается в том, что она представляет собой исключительно абстрактное исследование, имеющее дело с самыми абстрактными вещами, которые только можно представить, и однако вы не сможете заниматься ею надлежащим образом, если у вас отсутствует живой инстинкт в отношении того, что является реальным. В логике этот инстинкт должен быть довольно хорошо развит. Я думаю, в противном случае вы придёте к фантастическим результатам. Я думаю, этот инстинкт реальности как раз в достаточной степени отсутствует у Мейнонга*. Мейнонг утверждает, что есть такой объект как круглый квадрат, только он не существует, он даже не влачит существование, но тем не менее такой объект есть; и когда вы говорите: 'Кругльш квадрат - это фикция', он рассматривает это так, что есть такой объект 'круглый квадрат' и есть такой предикат 'фикция'. Никто, обладающий чувством реальности, не анализировал бы эту пропозицию таким образом. Он видел бы, что данная пропозиция требует такого анализа, при котором вы не должны рассматривать круглый квадрат как консти-туенту этой пропозиции. Предполагать, что в действительном мире природы существует целое множество ложных пропозиций, по моему мнению, чудовищно. Я не могу склониться к такому предположению. Я не могу поверить, что они есть в том смысле, в каком есть факты. Мне кажется, что факт 'Сегодня вторник' находится на другом уровне реальности, нежели предположение, что сегодня среда'. Когда я говорю о пропозиции 'что сегодня среда', я не имею в виду то, что произойдёт в грядущем состоянии разума, в котором вы будете думать, что сегодня среда, но говорю о теории, что существует нечто вполне логичное, нечто не входящее в разум каким-либо способом; и я не думаю, что в качестве такой вещи вы можете взять ложную пропозицию. Я считаю, что ложная пропозиция, где бы она не встречалась, должна быть подвергнута анализу, должна быть разложена на части, растаскана на кусочки, оказывающиеся просто отдельными частями одного факта, относительно которого анализируется ложная пропозиция. Я говорю так просто на основании того, что назвал бы инстинктом реальности. Я должен сказать пару слов о 'реальности'. Это - тёмное слово, и в большинстве своём его употребления неправильны. Когда я, как сейчас, веду речь о реальности, я смогу лучше объяснить то, что подразумеваю, если скажу, что подразумеваю всё то, что вы должны были бы упомянуть в полном описании мира; это будет передавать вам то, что я имею в виду. Итак, я не считаю, что ложные пропозиции должны упоминаться в полном Описании мира. Ложные убеждения упоминались бы, разумеется, упоминались бы и ложные предположения и несбывшиеся желания, но только вовсе не ложные пропозиции, и, стало быть, когда, как говорят, вы убеждены в ложной пропозиции, это не может быть точным отчётом о том, что происходит. Не правильно будет сказать: 'Я убеждён в пропозиции р' и рассматривать происходящее как двухместное отношение между мной и р. Логическая форма как раз одинакова, убеждены ли вы в ложной или истинной пропозиции. Поэтому во всех случаях вы не должны рассматривать убеждение как двучленное отношение между вами и пропозицией, а должны анализировать пропозицию и трактовать ваше убеждение иначе. Поэтому убеждение на самом деле не содержит пропозицию как конститу-енту, но как конституенты содержит только конституенты пропозиции. Когда вы убеждены, вы не можете сказать: 'Что же такое то, в чём вы убеждены?' На этот вопрос нет ответа, т.е. нет единственного предмета, в котором вы убеждены. 'Я убеждён, что сегодня вторник. ' Вы не должны предполагать, 'что сегодня вторник' - это единственный объект, в котором я убеждён. Это было бы ошибкой. Такой способ анализировать происходящее не верен, хотя такой анализ лингвистически удобен, и его можно придерживаться, если только известно, что он не правилен. 3. Каким образом мы будем описывать логическую форму убеждения?
Я хочу попытаться дать описание способа, которым создаётся убеждение. Это вовсе не лёгкий вопрос. Вы не способны создать то, что я назвал бы пространственной картой убеждения. Вы сможете сделать карту атомарного факта, но не убеждения, по той простой причине, что пространственные отношения всегда являются разновидностью атомарных отношений или их усложнениями. Я попытаюсь проиллюстрировать то, что имею в виду. Дело связано с существованием в суждении двух глаголов и с тем фактом, что оба глагола должны встречаться как глаголы, поскольку, если нечто является глаголом, оно не может встречаться иначе, чем глагол. Предположим, я беру пропозицию 'А убеждён, что В любит С'. 'Отелло убеждён, то Дездемона любит Кассио.' Здесь вы имеете ложное убеждение. Вы имеете то странное состояние дел, когда глагол 'любит' встречается в этой пропозиции и, по-видимому, встречается как отношение Дездемоны к Кассио, тогда как фактически это не так, и тем не менее он встречается как глагол, его вхождение как раз того типа, как у глагола. Я имею в виду, что, когда А убеждён, что В любит С, у вас должен быть глагол в том месте, где встречается 'любит'. Вы не можете подставить на это место существительное. Стало быть, ясно, что подчинённый глагол (т.е. глагол иной, чем убеждение) функционирует как глагол, и, по-видимому, соотносит два члена, но на самом деле, когда суждению случается быть ложным, это не так. Это - то, что конституирует загадку о природе убеждения. Заметьте, что как бы действительно близко не соприкасаться с теорией ошибки, остаётся загадкой, как обращаться с ошибкой, не предполагая существования несуществующего. Я имею в виду, что любая теория ошибки раньше или позже разрушается предположением о существовании несуществующего. Так, когда я говорю 'Дездемона любит Кассио', кажется, как если бы вы имели несуществующую любовь между Дездемоной и Кассио, но это также ошибочно как и несуществующий единорог. Поэтому вы должны объяснить всю теорию суждения некоторым другим способом. Я подхожу теперь к вопросу о карте. Предположим, вы пробуете карту типа следующей: ОТЕЛЛО 1 убеждён ^ ДЕЗДЕМОНА любит -> КАССИО Вопрос об изготовлении карты не так необычен, как можно предположить, поскольку она является частью целостной теории символизма. Важно осознать, где и как символизм такого типа был бы ошибочен; последнее заключается в том, что в данном символе у вас есть такое отношение, которое соотносит эти два предмета, а в факте оно на самом деле их не соотносит. Вы не можете получить в пространстве какие-либо обстоятельства, имеющие логически одинаковую форму с убеждением. Говоря 'логически одинаковую форм)'', я имею в виду, что одну можно получить из другой, заменой констшуенг последней новыми членами. Если я говорю 'Дездемона любит Кассио', то последнее имеет ту же самую форму, как и 'А расположено справа от В'. Они обладают одной и той же формой, и я говорю, что в пространстве не встречается ничего такого, что имеет такую же форму, как убеждение. Здесь я получил нечто новое, нового зверя для нашего зоопарка, не другого представителя тех видов, которые у нас уже были, но новый вид. Открытие этого факта принадлежит м-ру Витгенштейну*. С логической точки зрения убеждение содержит много странного. Одна из таких странностей в том, что вы можете верить в пропозиции всех типов форм. Я могу быть убеждённым в том, что 'Это - белое', и что 'Дважды два равно четыре'. Они обладают совершенно различными формами, и, тем не менее, можно верить и в то и в другое. Действительные обстоятельства в этих двух случаях вряд ли могут точно совпадать по логической форме, поскольку слишком отличаются по форме пропозиции убеждения. Поэтому должно казаться, что убеждение не может строго логически быть одним во всех различных случаях, но должно отличаться согласно природе пропозиции, в которой вы убеждены. Если у вас есть 'Я убеждён, что/?' и 'Я убеждён, что q', эти два факта (если/? и q не обладают одной и той же логической формой) различаются по логической форме в том смысле, о котором я только что говорил, в том смысле, что из 'Я убеждён, что /?' нельзя получить 'Я убеждён, что q' заменой конституент одного конституентами другого. Это подразумевает, что само убеждение не может трактоваться как соответствующий вид с одним членом. Убеждение действительно должно иметь различные логические формы, в соответствие с природой того, во что верят. Так что видимое сходство убеждений в различных случаях более или менее иллюзорно. На самом деле в том предмете, который я как раз сейчас обсуждаю, есть два главных момента, на которые требуется указать. Первый - это невозможность трактовки пропозиций, в которые верят, в качестве независимых сущностей, выступающих как единство в обстоятельствах убеждения, и второй - это невозможность постановки субординированного глагола на уровень его членов как объектного члена в убеждении. Это - тот пункт, в котором, я думаю, теория суждения, однажды изложенная мной в печати несколько лет назад*, не была должным образом простой, потому что тогда я трактовал объектный глагол так, как если бы его подобно членам полагали так же как объект, как если бы 'любит' можно было поместить на один уровень с Дездемоной и Кассио, как член для отношения 'верить'. Вот почему сегодня в этой лекции я особо подчёркивал, что существуют по крайней мере два глагола. Я надеюсь, вы простате, что многое из сказанного мной сегодня является предварительным и состоит в указании затруднений. Предмет не слишком прост и не может долго рассматриваться или обсуждаться. Практически до совсем недавнего времени никто не принимался за рассмотрение проблемы природы убеждения с помощью чего-то подобного надлежащему логическому аппарату и, следовательно, логический аппарат очень мало сможет помочь в каком-либо обсуждении, а потому во многих пунктах в настоящее время остаётся довольствоваться скорее указанием затруднений, чем формулировкой совершенно ясных решений. 4. Вопрос терминологии