Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении - Ильенков Эвальд Васильевич. Страница 5
Решение вопроса об отношении абстрактного и конкретного, развитое на основе метафизического понимания отношения мышления к действительности, неизбежно отражало в себе соответственно недиалектическое представление об отношении общего и единичного. Более того, эти проблемы по существу сливались в одну. Под "конкретным" более или менее безотчетно по-прежнему -- как и во времена схоластики -- понималось именно единичное, индивидуальное, чувственно воспринимаемая вещь, явление, событие, факт.
Категории же общего и абстрактного при этом естественно становились синонимами.
"Конкретное" и "абстрактное" тем самым метафизически распределялись между двумя различными мирами. Чувственно воспринимаемые единичные вещи, явления, факты составляют согласно этому представлению мир "конкретного", а идеальный мир, мир мышления, оказывается сотканным из "абстракций". Категория "конкретного" кажется уже совершенно неприменимой к знанию, заключенному в мышлении. "Конкретным" объявляется лишь такое знание, лишь такое "понятие", для которого можно отыскать непосредственный аналог в чувственной достоверности. Поэтому путь осмысления чувственно-данных фактов, процесс логической обработки чувственно-данной реальности, и определяется с этой точки зрения как движение от конкретного к абстрактному. Абстрактно общее в итоге предстает как цель деятельности мышления, направленного на отыскание истины, а логика как общая теория мышления неизбежно сводится к совокупности формальных правил оперирования с абстрактными терминами, и приобретает тот вид, который Кант с известным основанием посчитал окончательным и не подлежащим дальнейшему усовершенствованию.
Рационалистическая критика позиций эмпиризма и номинализма в логике всегда отправлялась от того действительного факта, что процесс осмысливания чувственных данных никак не сводится к простому сокращенному повторению того общего, что можно подметить в фактах, открытых эмпирическому созерцанию. Против этого восставала сама практика научного познания.
Позиция последовательного эмпиризма не давала никакой возможности объяснить и обосновать хотя бы тот исходный тезис, на основе которого строилось все здание тогдашней науки, -- тезис о том, что лишь математически выражаемые формы бытия вещей суть единственно объективные их формы. Этого положения методы эмпиризма доказать, конечно, были не в состоянии. Абсолютно необъяснимой оказалась и способность человека критически относиться к показаниям органов чувств, к данным созерцания. Если мышление понимается лишь как пассивный сколок с чувственных данных, как их сокращенное и обобщенное выражение, то эта способность и в самом деле оказывается таинственной и необъяснимой.
Такие категории, как "субстанция", "атрибут", "причина" и т.п., принципиально не могли быть объяснены в качестве простых отвлечений от чувственно созерцаемых фактов, в качестве простых эмпирических абстракций, в качестве "наиболее общих" понятий.
Отсюда и вытекало стремление рационалистов отыскать принципиально иной источник образования понятий разума, нежели созерцание фактов, абстрактно-общих черт этих фактов.
И поскольку рационалисты, -- как и их противники из лагеря эмпиризма, -- не видели той действительной основы, на которой реально возникло и развилось мышление, его категории и законы, принципы логической деятельности, -- общественной практики, -- постольку рационального решения проблемы не смог нащупать и рационализм. Основные категории и принципы логической деятельности, действительно несводимые к выражению общего в чувственно-данных фактах, приписывались в системах рационалистической философии изначальной, вечной и несотворимой природе разума. Лучшего решения не смог, как известно, найти даже такой убежденный материалист с сильнейшим стремлением к диалектике, как Бенедикт Спиноза.
Эмпиризм и рационализм с разных сторон подходили к одной и той же трудности, взаимная критика и борьба между ними все четче выявляла эту трудность, все настоятельнее побуждая философскую мысль к поискам, пока, наконец, не стало ясно, что основной преградой, препятствующей открытию тайны мышления, является метафизический способ мышления.
Решающий поворот к правильной постановке вопроса поэтому и совершился через критику тех общих методологических устоев, которые и рационализм и эмпиризм одинаково и безотчетно принимали не задумываясь, через выяснение того обстоятельства, что самое поле сражения между ними узко и ограничено.
Узловой пункт развития философии, пункт, в котором началась самокритика метафизического мышления, самокритика, подготовившая почву для возникновения нового, более высокого способа мышления -- диалектики, -- обозначает имя Канта.
4. МУКИ РОЖДЕНИЯ ДИАЛЕКТИКИ. КАНТ
Всемирно-исторической заслугой немецкой классической философии, ее непреходящим рациональным зерном является именно детальная и основательная критика ограниченностей метафизического метода мышления. В ней впервые, -- правда, сквозь мистифицирующую призму идеализма, философия разглядела связь явлений познания с активно-практической деятельностью общественного человека. Величайшей заслугой родоначальника немецкой классической философии -- Канта -- было его стремление и умение подытожить основные принципиальные разногласия предшествующего философского развития, придать им антиномическую остроту выражения, проанализировать и выявить молчаливо и безотчетно принимаемые метафизическим мышлением предпосылки. Правда, на сами эти предпосылки Кант не покушается: более того, он увековечивает их как прирожденные свойства разума. Но -- выставив их перед сознанием в обнаженном виде, Кант -- хотел он того или не хотел -- объективно поставил вопрос об их преодолении.
Принципы рационализма и эмпиризма, непримиримо противостоявшие ранее друг другу в виде борющихся систем, благодаря Канту превратились в антиномии внутри одной, внутри его системы. Резкий метафизический разрыв теоретического и практического разума, опытных и априорных суждений, анализа и синтеза, общего и единичного, целого и части -- весь комплекс противоречий, к которым неизбежно приходит метафизическое мышление, Кант выставил перед философией как решающую проблему.
Философия Канта и сыграла в истории философии свою роль прежде всего как трезвая и беспощадная исповедь метафизического метода мышления перед самим собой, перед своими собственными фундаментальными принципами, до тех пор принимавшимися безотчетно и некритически. Для правильной постановки вопроса об отношении абстрактного и конкретного кантовская критика подготавливала почву прежде всего своим анализом антиномий, заключенных в категории общего и индивидуального, части и целого, простого и сложного и других категориях, непосредственно связанных с проблемой абстрактного и конкретного, а также своим разделением суждений на опытные и априорные, на аналитические и синтетические.
Ядро проблемы способности мыслить Кант, как известно, усмотрел в тайне априорных синтетических суждений, суждений, содержащих в себе нечто большее, чем просто выражение "общего" в созерцаемых явлениях, а именно -- гарантию всеобщности и необходимости. Тем самым Кант отставил в сторону -- как не представляющий ничего трудного и загадочного -- вопрос о способности активно подмечать общее в эмпирических фактах и фиксировать его в форме абстрактного термина. Этим Кант высказывает лишь ту простую истину, что придать чувственно-данному явлению абстрактное выражение -- еще не значит познать его. Тут пока нет еще ничего нового по сравнению с аргументами Лейбница против эмпирической теории понятия, образец которых мы приводили выше.
Канта интересует другое: на какие основания опирается мышление, когда оно на основании ограниченного (конечного) круга чувственно-данных фактов делает обобщение, претендующее на всеобщее и необходимое значение, "бесконечное" обобщение? То есть: если согласиться с гносеологией Локка-Гельвеция, согласно которой понятие вырабатывается в качестве абстракции от единичных случаев, данных созерцанию, то встает следующий вопрос -- где гарантия на тот счет, что с любым обобщением не может вдруг случиться такой неприятности, какая произошла с суждением "все лебеди белы"? Где гарантия всеобщности и необходимости суждения "все тела природы протяженны"? Итак, даже в том случае, если обобщение может быть истолковано как абстракция от образов созерцания, как общее в этих образах, то главная теоретико-познавательная проблема еще впереди. Она заключается в анализе оснований, согласно которым можно отделить чисто случайное "общее" от такого общего, которое представляет интерес для науки, от общего, необходимо принадлежащего вещам, данным в созерцании. Но на этот счет созерцание, как таковое, не может дать ответа. Всегда остается возможность, что в тысяче первом случае свойство, постоянно наблюдавшееся ранее, вдруг окажется отсутствующим...