Беседы в Париже - Кришнамурти Джидду. Страница 19

Во внимании нет мыслящего, нет наблюдающего; внимание не исходит из центра. Экспериментируйте с этим, слушайте всё вокруг себя, слушайте разные звуки, движение людей, когда вытаскиваете носовой платок, заглядываете в книгу — всё это сейчас происходит. В этом внимании нет мыслящего, а потому нет и конфликта, нет противоречия, нет усилия. Наблюдать происходящее во внешнем мире достаточно легко, но чтобы быть внимательным к происходящему внутри, к каждой мысли, к каждому жесту, к каждому слову и чувству, требуется энергия. И если вы внимательны в этом смысле, вы покончили со всем механизмом мышления; и только в таком случае можно выйти за пределы сознания.

21 сентября 1961

БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ

Это последняя беседа. Сегодня утром я хотел бы поговорить о скорби и религиозном уме. Скорбь разлита повсюду, внутри и снаружи. Мы видим скорбь в верхах и внизу. За тысячи лет существования вокруг неё сплетено множество теорий, и все религии много говорили о ней; но скорбь продолжается. Возможно ли покончить со скорбью, по-настоящему оказаться свободным от неё внутренне? Существует не только скорбь, связанная со старостью и смертью, но и скорбь неудачи, тревоги, вины, страха, скорбь продолжающейся жестокости, безжалостного отношения человека к человеку. Можно ли вообще искоренить причину этой скорби — не в другом, в себе самом? Безусловно, если необходимо какое-либо изменение, то его нужно начинать с самого себя. В конечном счёте человек и общество нераздельны. Мы — общество, мы — коллектив. Как французы, русские, англичане, индусы мы являемся результатом коллективных реакций и откликов, вызовов и влияний. И преобразуя этот центр — индивида, — мы, может быть, сумеем изменить коллективное сознание.

Я думаю, что это не столько кризис во внешнем мире, сколько кризис в сознании, в мысли, во всей жизни, во всём существе человека. И я думаю, только религиозный ум может развеять эту печаль, рассеять целиком и полностью весь процесс мысли и его результат, предстающий в виде скорби, страха, тревоги и вины.

Мы столь многими способами пытались избавиться от скорби, обращаясь к церкви, прибегая к верованиям и догмам, отдаваясь разного рода общественной и политической деятельности, используя бесчисленное множество других путей бегства от постоянно гложущего страха и скорби. Я думаю, что только истинно религиозный ум может решить эту проблему. А под религиозным умом я понимаю нечто совершенно отличное от ума, верящего в какое-либо религиозное учение. Где есть вера, там нет религии. Религии нет там, где есть догма, где есть вечное повторение слов, слов и слов — на латыни, санскрите или любом другом языке. Ходить на мессу — просто ещё одна форма развлечения, это не религия. Религия — это не пропаганда. Нет никакой разницы, промывают вам мозги церковники или коммунисты. Религия есть нечто совершенно отличное от веры и неверия, и я хочу в полном объёме рассмотреть вопрос о том, что такое религиозный ум. Поэтому давайте как следует уясним себе, что религия — не религиозное учение, в которое вы верите: вера — тоже проявление незрелости. И где есть незрелость, там неизбежна скорбь. Нужна большая зрелость, чтобы открыть, что такое истинно религиозный ум. Очевидно, им не может быть верующий ум; им не может быть и ум, который следует какому-либо авторитету, будь то величайший учитель, или глава определённой секты. Очевидно, что религиозный ум свободен от всякой склонности следовать каким-либо образцам или идеям, а потому и от всякого авторитета.

Нельзя ли мне отклониться в сторону и сказать кое-что на другую тему? Некоторые из вас посещали эти девять бесед за последние три недели достаточно регулярно. И если уйдёте вы отсюда с массой выводов, с новым набором идей и фраз — вы уйдёте с пустыми руками или у вас в руках окажется нечто мёртвое, один прах! Никакие выводы и идеи не разрешат проблему скорби. Поэтому я очень надеюсь, что вы не станете цепляться за слова, а вместе со мной отправитесь в путешествие, которое поможет нам выйти, за пределы слов и открыть для себя с помощью самопознания что имеет место на самом деле, — и уже из этого пункта предпримите дальнейшее путешествие. Открытие человеком того, что есть в нём самом, в действительности и фактически, вызывает совершенно особый отклик и действие. Поэтому надеюсь, вы не унесёте отсюда прах слов и воспоминаний.

Как было сказано, религиозный ум свободен от всякого авторитета. Это крайне трудно — быть свободным от авторитета; не только авторитета другого человека, но и авторитета собственного опыта, который идёт от прошлого, который есть то же самое, что традиция. Религиозный ум не имеет верований, не имеет догм; он движется от факта к факту, и потому религиозный ум — это научный ум. Но научный ум — не то же самое, что религиозный. Религиозный ум включает в себя научный ум; но ум, воспитанный на научном знании и приученный к нему, не есть религиозный ум.

Религиозный ум интересуется и занимается целым, он озабочен не каким-то частным проявлением, а всей полнотой человеческого существования. Рассудок занимается какой-то частной, определённой функцией, он специализируется. Он функционирует в рамках специализаций — как учёный, врач, инженер, музыкант, художник, писатель. Именно эти специализированные, узко ограниченные технические подходы создают разделение — не только внутреннее, но и внешнее. Учёный, вероятно, рассматривается как человек, больше всего необходимый обществу в данный момент, наиболее важный для него; то же самое относится к врачу. Так что функция приобретает наивысшую важность; с ней приходит статус, а статус — это престиж. Поэтому где есть специализация, должно быть противоречие и ограничение; и именно так функционирует рассудок.

Безусловно, каждый из нас функционирует в узкой колее самозащитных реакций. Именно здесь, в рассудке возникает «я» с его защитными реакциями, его агрессивностью, его амбициями, разочарованиями и скорбью.

Таким образом, между умом и рассудком есть разница. Рассудок разделяет, он функционален, он не может видеть целое и действует в рамках какого-либо стереотипа. А ум целостен и способен видеть целое. Рассудок входит в состав ума, но не включает в себя ум. И сколько бы мысль ни очищала и ни контролировала себя, она не может воспринять, сформулировать или понять целое. Видеть целое — способность именно ума, а не рассудка.

Но то, насколько мы развили свой рассудок, просто поразительно. Всё наше образование — это культивирование рассудка, ведь в освоении технических приёмов и в приобретении знаний есть выгода. Способность видеть существование в целом не опирается на мотив выгоды, поэтому мы пренебрегаем ею. Для нас исполнение специальной функции гораздо важнее понимания. Но понимание возможно лишь тогда, когда есть восприятие целого. Сколько бы рассудок не трудился над причинами и следствиями вещей, проблема печали не может быть разрешена мыслью. Только когда ум воспринимает причину, следствие, весь процесс в целом и выходит за пределы его, только тогда наступает конец скорби.

Для большинства из нас функция стала очень важной, так как с ней приходит статус, место в обществе, высокое положение. А когда статус порождается исполнением функции, налицо противоречие и конфликт. Как мы почитаем учёного и как пренебрежительно смотрим на повара! Как почтительно взираем на премьер-министра и на генерала и как пренебрегаем солдатом! Таким образом, когда статус связан с функцией, имеет место противоречие; отсюда разделение на классы, классовая борьба. Общество может пытаться ликвидировать классы, но до тех пор, пока функция сопровождается статусом, существование классов неизбежно. И это то, чего мы все хотим. Мы все хотим статуса, потому что это власть.

И вы знаете: власть — это нечто совершенно удивительное. К ней стремятся все: отшельник, генерал, учёный, домашняя хозяйка и муж. Мы все хотим власти: власти, которую дают деньги, власти, позволяющей господствовать, власти знания, власти способностей. Она даёт нам положение и престиж, а это то, чего мы хотим. Но власть есть зло, будь то власть диктатора, власть жены над мужем или мужа над женой. Власть есть зло, ибо она вынуждает людей соответствовать, приспосабливаться, а в этом процессе нет свободы. Мы хотим её весьма утончённо или очень грубо; вот почему мы стремимся к знанию. Знание так важно для нас, и мы так подобострастно смотрим на учёных с их интеллектуальным трюкачеством потому, что со знанием приходит власть.