Аналитическая философия - Блинов Аркадий Леонидович. Страница 72

Такой вариант когерентной теории ни в коем случае не влечет отрицание существования фактов в пользу пропозиций – напротив, возникновение некоторых утверждений в протоколе наблюдателя или в научной книге расценивается здесь как эмпирический факт, и пропозиции возникают как эмпирические предметы. Прояснить такой подход призвано введенное Карнапом различие между материальным и формальным способом речи 180. Согласно нему, каждое не-метафизическое рассмотрение в философии принадлежит области логики науки, если только оно не касается эмпирического вопроса и не принадлежит эмпирической науке. Каждое утверждение логики науки может быть сформулировано как утверждение о некоторых свойствах и отношениях только научных пропозиций, поэтому этим формальным способом речи может быть характеризовано также и понятие истины – а именно, как достаточное соглашение между системой подтвержденных протокольных утверждений и логических следствий, которые могут быть выведены из этого утверждения и других уже принятых утверждений. Употребить этот формальный способ скорее, чем материальный – не только возможно, но и намного более правильно, поскольку последний влечет за собой много псевдопроблем, которые не могут быть сформулированы правильным формальным способом. Сказать, что эмпирические утверждения «выражают факты» и, следовательно, что истина состоит в некотором соответствии между утверждениями и выраженными ими «фактами», значит употребить материальный способ речи.

Возражение Шлика состоит в том, что радикальный отказ от идеи о системе неизменных базовых утверждений в конце концов лишил бы нас идеи абсолютного основания познания и привел бы к полному релятивизму относительно истины. Контраргумент здесь таков: синтаксическая теория научной проверки скорее всего не может дать теорию чего-то, что не существует в системе научной проверки. И действительно, нигде в науке не найти критерий абсолютной неоспоримой истины. Чтобы иметь относительно высокую степень уверенности, надо возвратиться к протокольным утверждениям надежных наблюдателей; но даже они могут уступить место другим хорошо поддержанным утверждениям и общим законам. Поэтому требование абсолютного критерия истины для эмпирических утверждений неадекватно; оно исходит из ложной предпосылки. По мнению Карнапа, поиск критерия абсолютной истины представляет одну из псевдопроблем, свойственных материальному способу речи: идея проверки утверждения путем его сравнения с фактами вызывает представление об одном определенном мире с некоторыми определенными свойствами, а отсюда естественно требование одной системы утверждений, которая дает полное и истинное описание этого мира и которая должна была бы быть обозначена как абсолютно истинная. При употреблении формального способа речи недоразумение, которое не допускает правильной формулировки, исчезает, а с ним и повод для поиска критерия абсолютной истины.

Шлик принимает абсолютно твердое основание знания; но с другой стороны, он признает, что для теории истины выгодно рассматривать только пропозиции. Поэтому остается только один способ характеризовать истину: принять, что имеется некоторый класс утверждений, которые являются синтетическими, но тем не менее абсолютно, бесспорно истинными – т.е. такими, сравнением с которыми каждое другое утверждение могло бы быть проверено. Шлик предполагает, что такие утверждения есть: он называет их «Konstatierungen» («утверждения-констатации»), и приписывает им форму «Здесь теперь так-то и так-то», например «Здесь теперь синий и желтый рядом» или «Здесь теперь больно». Но вместе с тем он признает, что любое научное утверждение является не чем иным как гипотезой, и как таковая может быть отвергнуто, и поэтому он обязан предположить, что его неотвергаемые «констатации» – не научные утверждения, но что они представляют стимул для установления соответствующих им протокольных утверждений; например «Наблюдатель Миллер видел в такое-то время в таком-то месте синее и желтое рядом».

Относительно этих «констатаций» Шлик выдвигает требование, что

в отличие от обычных эмпирических утверждений, они понимаются и проверяются в одном акте, то есть сравнением с фактами. Это значит, что он возвращается к «материальному способу речи», и даже описывает «констатации» как твердые точки контакта между знанием и действительностью – что влечет за собой псевдопроблему: требование единого полного истинного описания единственного мира;

«констатации» не могут быть записаны подобно обычным утверждениям, и имеют силу только в один момент, то есть когда они установлены. Но тогда невозможно понять, как «констатация» может быть сравнена с обычным научным утверждением – а такое сравнение было бы необходимо, поскольку Шлик предполагает, что каждое эмпирическое утверждение в конце концов проверяется «констатацией».

Позиция Шлика может быть резюмирована следующим образом. Тезис Карнапа и Нейрата о том, что в науке утверждение принимается за истинное, если оно достаточно поддержано протокольными утверждениями, ведет к бессмыслице, если идея абсолютно истинных протокольных утверждений отклонена; очевидно можно представить себе много различных систем протокольных утверждений и достаточно поддержанных ими гипотетических утверждений; согласно формальному критерию Карнапа и Нейрата, каждая из этих различных систем, которые могут быть даже несовместимы друг с другом, была бы истинна. Для любой волшебной сказки может быть построена система протокольных утверждений, которыми она была бы достаточно поддержана, но мы называем сказку ложью, а утверждения эмпирической науки истиной, хотя и то, и другое удовлетворяет этому формальному критерию 181.

Когерентистский ответ состоит в следующем. Между двумя сравниваемыми системами действительно нет никакого формального, логического различия, но только эмпирическое. Система протокольных утверждений, которые мы называем истинными и к которым мы обращаемся в повседневной жизни и в науке, может быть характеризована только тем историческим фактом, что это – система, которая фактически принята человечеством, и особенно учеными нашего круга культуры; «истинные» утверждения вообще могут быть характеризованы как достаточно поддержанные этой системой фактически принятых протокольных утверждений.

Обсуждая эту дискуссию в статье «Эмпирическое содержание», Дэвидсон обращает внимание, что в 1935 году, когда Гемпель подводил ее итоги (в статье «О теории истины логического позитивизма»), он едва различал между когерентной теорией знания и когерентной теорией истины – что понятно, так как тогда он еще не знал метод семантического определения истины Тарского. Поэтому он был в то время склонен думать, что единственный смысл, который мы можем придать фразе «Предложение S истинно» – это «S хорошо подтверждено в соответствии с принятыми сообщениями наблюдения» 182. Но понятие хорошей подтверждаемости в соответствии с принятыми сообщениями наблюдения принадлежит скорее области эпистемологии; и когда оно сочетается с идеей, что протокольные утверждения «могут быть характеризованы только историческим фактом», который состоит в том, что они приняты (то есть полагаемы истинными), то это прямо ведет к когерентной теории знания 183.

Однако позже Гемпель охарактеризовал обсуждаемую позицию, сравнивая ее с идеей Гудмена о том, что правильность некоторой версии описания мира не может быть характеризована как ее применимость для мира 184. Гемпель выделяет здесь четыре аспекта.

Нейрат отклоняет всякий разговор о «действительности», «фактах», «мире» как метафизический и как потенциальный источник бессмысленного и вводящего в заблуждение спора; самые слова «действительность», «факт» и т.д он отнес к своему известному индексу verborum prohibitorum.