Опечатанная комната - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 3

— Разумеется, все эти предметы касаются исключительно нашего семейства и носят частный характер, — извиняющимся тоном заговорил мой собеседник, — поэтому мне хотелось бы, чтобы вы рассматривали их с чисто профессиональной точки зрения. Я столько лет мечтал поговорить об этом.

— Польщен вашим доверием, и должен отметить, что чрезвычайно заинтересован изложенными фактами, — ответил я.

— Мой отец отличался почти маниакальным пристрастием к правдивости и в этом отношении всегда был скрупулезен до педантичности. Если он написал, что надеется в ближайшем будущем снова встретиться с матерью, а в темной комнате не имеется ничего постыдного, вы можете смело принять его слова на веру.

— Что же тогда там может быть? — не сдержался я.

— Мы с матерью и представить не могли. Все пожелания отца были выполнены точь-в-точь, как он просил. Мы опечатали дверь, и с тех пор она так и стоит. Мать прожила еще пять лет после исчезновения отца, несмотря на уверения врачей, что долго она не протянет. У нее было очень больное сердце. В течение первых нескольких месяцев она получила от отца два письма. На обоих стоял парижский штемпель, но не было обратного адреса. Оба были короткими и сходными по содержанию: скоро мы встретимся вновь и ни о чем не волнуйся. Потом наступило долгое молчание, тянувшееся до самой ее смерти, а затем я получил письмо от отца, носившее столь личный характер, что вам я его показать не могу. В нем он умолял меня никогда не думать о нем плохо, давал множество полезных советов и сообщал, что запечатанная комната больше не имеет такого значения, как при жизни матери. Вместе с тем, он писал, что ее открытие по-прежнему может болезненно отразиться на других людях, поэтому, по его мнению, это действие следует отложить до достижения мной совершеннолетия, когда время сгладит и залечит былые раны. А до тех пор он поручил заботу о комнате мне, своему сыну. Теперь вы понимаете, почему я, будучи бедняком, не могу ни сдать, ни продать этот огромный дом?

— Вы могли бы заложить его.

— Это уже сделал мой отец.

— Весьма своеобразное состояние дел.

— Мать и я были принуждены постепенно распродать мебель и рассчитать слуг, и сегодня, как видите, я должен один ютиться в крохотной комнатушке. Но мне осталось всего два месяца.

— Что вы имеете в виду?

— Очень просто, через два месяца я достигну совершеннолетия. Первым делом я открою эту дверь, вторым избавлюсь от дома.

— Вы не задумывались, почему ваш отец не вернулся, когда положение со вложенными средствами выправилось?

— Полагаю, он уже был мертв.

— Вы сказали, что он бежал за границу, будучи официально чист перед законом?

— Верно.

— Почему же он не взял с собой вашу мать?

— Не знаю.

— Для чего ему было скрывать свой адрес?

— Понятия не имею.

— Почему, наконец, он позволил любимой жене умереть и быть похороненной без него? Почему он так и не вернулся?

— И этого я тоже не знаю.

— Мой дорогой сэр, — начал я, — позвольте говорить с вами с профессиональной откровенностью юриста. Должен сказать, что мне представляется совершенно неоспоримым следующее: отец ваш имел очень веские причины скрываться за границей, и если против него никаких доказательств найдено не было, он, вероятно, считал, что в будущем таковые могут обнаружиться, почему и не решался отдаться в руки правосудия. Мне этот вывод кажется очевидным, иначе как объяснить все имеющиеся в нашем распоряжении факты?

Мои логические рассуждения не очень понравились собеседнику.

— Вы не имели удовольствия знать моего отца, мистер Олдер, — сказал он ледяным тоном. — Хотя я был еще мальчишкой, когда он покинул нас, для меня отец навсегда остался идеалом человека и джентльмена. Единственными его недостатками были обостренная чувствительность и бескорыстие. Одна только мысль, что кто-то по его вине потерял деньги, заставляла кровоточить его сердце. Честь свою отец ставил превыше всего, и любая теория, которая этого не учитывает, является ошибочной.

Мне понравилось, с каким жаром молодой человек защищает память отца, но факты все же говорили о другом, да и трудно было ожидать от него непредвзятого отношения в сложившихся обстоятельствах.

— Я для вас человек посторонний и только высказал свое мнение, — сказал я. — А теперь я вынужден вас покинуть. Мне довольно далеко добираться домой, а время позднее. История ваша заинтересовала меня в высшей степени, и я буду рад, если вы позволите узнать продолжение.

— Оставьте мне вашу карточку, — сказал он.

Я так и сделал, пожелал ему доброй ночи и удалился. Больше я ничего не слышал об этом деле и начал уже подозревать, что оно так и останется мимолетным эпизодом в моей жизни, подобно многим другим уйдя из поля зрения в небытие и оставив по себе лишь смутное ощущение надежды или разочарования. Но в один прекрасный день в мою контору на Эбчерч-лэйн принесли визитную карточку с именем мистера Дж. Г. Персивела, а вслед за карточкой клерк пригласил в кабинет и ее владельца — невысокого, худощавого мужчину лет пятидесяти с удивительно ясными глазами.

— Я полагаю, сэр, — начал он, — мое имя уже упоминалось в вашем присутствии моим юным другом Феликсом Стэннифордом?

— Да, конечно, я помню его, — поспешно ответил я.

— Насколько я могу судить, он сообщил вам определенные факты, касающиеся исчезновения моего прежнего хозяина, мистера Станислава Стэннифорда, а также, существования некой запечатанной комнаты в его нынешней резиденции.

— Совершенно верно.

— Вы, кажется, выразили интерес к данному предмету?

— Да, меня это чрезвычайно заинтересовало.

— Вы осведомлены о том, что, согласно воле мистера Стэннифорда, мы имеем право открыть дверь в двадцать первый день рождения его сына?

— Я припоминаю.

— Сегодня этот день настал.

— Вы уже открыли комнату? — спросил я с живостью.

— Еще нет, сэр, — серьезным тоном ответил мистер Персизел. — У меня есть основания считать необходимым присутствие свидетелей в момент открытия. Вы — юрист и уже знакомы с основными фактами. Согласны ли вы присоединиться к нам?

— Безусловно!

— Днем вы заняты на службе, как и я. Вас устроит в девять часов вечера в доме Стэннифордов?

— Приду с большим удовольствием.

— Мы будем ожидать вас. До скорого свидания.

Он с достоинством поклонился и вышел.

В тот вечер я спешил на встречу, а голова моя шла кругом, устав от бесплодных попыток предугадать более или менее правдоподобную развязку тайны, которую нам предстояло раскрыть. Мистер Персивел и мой молодой знакомый ждали меня в маленькой комнате. Меня не удивили бледность и нервозность последнего, но я, признаться, был поражен, увидев, в каком сильнейшем возбуждении, несмотря на все старания скрыть его, находится низенький сухощавый служащий из Сити. Щеки его горели румянцем, руки беспрестанно двигались, а сам он и секунды не мог постоять на одном месте.

Стэннифорд тепло приветствовал меня и несколько раз выразил благодарность за мой приход.

— Ну, а теперь, Персивел, — обратился он к своему компаньону, — я полагаю, что на нашем пути к разгадке больше не существует препятствий? Как же я буду рад, когда все это закончится!

Бывший клерк поднял лампу и пошел первым. В коридоре перед дверью он остановился. Рука его заметно дрожала, заставляя плясать то вверх, то вниз по голой стене отбрасываемое лампой световое пятно.

— Мистер Стэннифорд, — заговорил он срывающимся голосом, — я надеюсь, вы сумели подготовиться к возможному потрясению, ожидающему вас, когда печать будет сломана и дверь открыта.

— Да что там такое может быть, Персивел? Вы пытаетесь напугать меня!

— Нет, мистер Стэннифорд, я лишь желаю, чтобы вы были готовы… собрались с силами… не позволили себе… — он облизывал пересохшие губы после каждой отрывистой фразы, и я внезапно осознал с полной отчетливостью, — как если бы он сам мне об этом сказал, — что Персивел знает, что скрыто за опечатанной дверью, и что это — в самом деле нечто ужасное.