Павел. Августин - Мережковский Дмитрий Сергеевич. Страница 16

Понял бы Павел, почему обиженная вдова надеется на «судию неправедного» и за что господин «похвалил домоправителя неверного… ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде»; понял бы, что значит: «приобретайте друзей богатством неправедным» (Лк. 16, 8–9).

В сборах подаяний смазывать умеет Павел серебром и золотом скрипучие колеса колесницы Господней. Та же «приспособляемость» в делах житейских, та же вкрадчивая елейность и ласковость у Павла, как у нынешних сановников Римской Церкви.

Камень недвижимый в основании Церкви — Петр; движущая сила — Павел; тот Церковь держит, этот строит.

«Прежде всего, прошу вас, братия, молиться… за всех людей… дабы проводить нам мирное и благоденственное житие» (I Тим. 2, 1). — «Чти отца твоего и матерь» есть первая заповедь, с обетованием: «да будешь долголетен на земле» (Еф. 6, 2–3). — «Кто не возненавидит отца своего и матери»… это для Павла уже не первая заповедь.

«Молим вас, братия… не спешить колебаться умом и смущаться… будто наступает уже день Христов» — конец мира (II Фес. 2, 1–2), переводит Павел часовую стрелку всемирной истории с ночного счета на дневной, с конца мира — на продолжение мира.

Лучше всего можно видеть, как строит он Церковь, по письму его к Филимону, этой жемчужине Новозаветных книг.

… «Дабы общение веры твоей оказалось действительным… имея великое, во Христе, дерзновение приказывать тебе… лучше, по любви, прошу не иной кто, как я, Павел, старец, а теперь и узник Иисуса Христа… о сыне моем, Онисиме, его же родил я в узах моих. Он был некогда негоден для тебя, а теперь годен и тебе, и мне. Я возвращаю его (тебе): ты же прими его, как сердце мое. Я хотел было удержать его при себе, дабы он, вместо тебя, послужил мне в узах (моих)… но, без твоего согласья, сделать ничего не хочу, дабы доброе дело твое было не вынужденно, а свободно. Ибо он, может быть, (только) для того и отлучился (от тебя), чтобы тебе принять его навсегда, уже не как раба, но выше раба, — как брата возлюбленного, особенно мне, а тем более тебе и по плоти, и в Господе. Итак, если ты имеешь общение со мной, то прими его, как меня (самого). Если же он чем обидел тебя или должен (тебе), — считай это на мне. Я, Павел, пишу моею рукою: я заплачу. Не говорю тебе (уже) о том, что ты и самим собою мне должен. Так, брат мой, успокой сердце мое в Господе» (Флм. 1, 6 — 20).

Это пишет Павел рукой, отягченной цепями: «помните узы мои» (Кол. 4, 18). Кажется, слышишь тихий звон цепей, которого сам он уже не слышит: за долгие годы слишком к нему привык. Молча благовествуют Павловы цепи свободу рабам: «Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков» (I Кор. 7, 23).

Беглого раба, а может быть, и вора («я заплачу») принимает Павел под защиту свою, «как брата возлюбленного в Господе», и возвращает его господину, «как сердце свое», «как себя самого». Внешнего закона не нарушает, в свободе, а исполняет в любви: «чтобы не было вынужденно доброе дело твое, было свободно». Вот что значит «умно любить»: умнее, любовнее, свободнее нельзя сделать того, что он делает.

Жизненная мудрость Павла — в том, что незрелого плода внешней свободы, внешнего равенства, он не срывает.

«Рабы, повинуйтесь во всем господам вашим по плоти, не в глазах только служа, как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога» (Кол. 3, 22). — «Рабом ли ты призван, не смущайся; но если можешь освободиться, то лучше воспользуйся, ибо раб, в Господе призванный, свободен; так же и призванный свободным, есть раб Христов… Кто в каком звании призван, в том и оставайся пред Богом» (I Кор. 7, 21–24). — «Ибо нет (уже) ни раба, ни свободного, но все и во всем — Христос» (Кол. 3, 11).

Все перевороты внешние, политические и социальные, все наши «революции», — поверхностны: буйны и кратки, дерзки и робки, грубы и слабы; все останавливаются на полпути или кончаются своей противоположностью: освобождая, порабощают. В новом порядке возникает старый: Ванька-Встанька, только что сваленный, но с неперемещенным центром тяжести, опять встает и крепче утверждается. Новый порядок хуже старого: вместо веревочных уз — железные, стальные, адамантовые; внешнее рабство становится внутренним: люди сами в цепи идут, жаждут рабства все неутолимее, и этот «прогресс» бесконечен. Тщетны все революции внешние; в мнимом движении, неподвижны все. Только один, — Его, Первого Двигателя, — внутренний переворот действителен, потому что только он перемещает в мире и в человеке внутренний центр тяжести; только он — глубочайший и сильнейший, потому что тишайший.

Прямо стоявший мир будет опрокинут Иисусом, или опрокинутый, — поставлен прямо. Сколько бы ни уничтожали мы дело Его, — нарушенное Им, равновесие уже не восстановится. Зиждется ли Им или разрушается все; восстает или падает; к добру идет или к худу, — но дойдет до конца — не остановится. Правильно планетное, круговое движение Земли нарушено, и, превратившись в комету, несется она по какой-то неведомой нам траектории. [68]

Вот что значит: ученики Христовы — «возмутители всесветные». Первый из них и величайший — Христос, а за Ним — Павел.

«Старцем», presbytes, он сам себя называет (Флм. 1, 9), но кажется, ему еще нет шестидесяти; только труды, скорби и болезни состарили его до времени. [69] Но духом он все еще молод, и эти последние четыре года, в Римских узах, — может быть, самые молодые, счастливые, за всю его жизнь. Тихое счастье их — как тихий свет вечерний.

… «Время моего отшествия уже настало. Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил и теперь готовится мне венец… который даст мне Господь, Судия праведный, в день оный» (II Тим. 4, 7–8). — «Радуемся всегда; зная же, что в теле… мы устранены от Господа… желаем лучше выйти из тела и быть у Господа» (II Кор. 5, 6–8). — «Ибо жизнь для меня — Христос, и смерть — приобретение… так что не знаю, что избрать, — влечет меня и то и другое; хочу разрешиться (освободиться от тела) и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; оставаться же в теле нужнее для вас» (Флп. 1, 21–24).

«Верующий в Меня смерти вовек не увидит», — слово это на Павле исполнится воочию: он, в самом деле, умирая, «смерти не увидит».

… «Когда пойдешь (ко мне), — пишет он Тимофею, — принеси мне шубу (phelónen, меховой плащ), оставленную мною в Троаде, у Карпа, и книги, особенно кожаные» (II Тим. 4, 13). Как живо и подлинно это смешение земных мелочей с наступающей вечностью! Может быть, среди этих «кожаных» — пергаментных книг, которые Павел возит с собою повсюду, в бесконечных странствиях, и которые должен привезти ему Тимофей в Рим, находится и та Книга Премудрости Соломоновой, которую Савл читал, отроком, в Тарсе, в тесной и темной улочке Иудейского предместья, в шатрово-обойной мастерской отца, и в которой открылась ему впервые тайна человеческой свободы, Божественной Необходимости — Предопределение, próthesis, — всей жизни его восходящее солнце: «Бог будет все во всем — во всех; все спасутся».

Лучше мехового плаща согреет его от заходящего холода смерти это незакатное солнце.

Ясность тихого заката омрачается для него одной только тенью, той самой, что легла на всю его жизнь, — вспыхнувшей снова и здесь, в Риме, как там, в Иерусалиме, Антиохии, Галатии, — везде, всегда, — «великою распрею» с Петром.

«Бóльшая часть братьев… ободрившись узами моими, начала… безбоязненно проповедовать слово Божие. Некоторые, правда, по зависти и любопрению, dià phtónon kai érin, проповедуют… нечисто, желая тем отягчить узы мои… Но что до того? Как бы ни проповедовали Христа, притворно или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться всегда» (Флп. 1, 14–18).

«Что до того» значит: «мне все равно». Но вопреки наружному спокойствию, негодование, возмущение прорывается у него, может быть, не только за Господа, но и за себя: «Лучше мне умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою», — готов он, может быть, и теперь сказать, в конце служения, так же как в начале (I Кор. 9, 15). «Ибо я недаром подвизался и недаром трудился. Но, если и делаюсь жертвою за жертву (Иисуса)… то радуюсь и сорадуюсь вам всем. Радуйтесь и вы со мною» (Флп. 2, 16–18).