Жанна д'Арк - Мережковский Дмитрий Сергеевич. Страница 11

Больше трехсот вельмож и рыцарей толпилось в палате шумно, как на рыночной площади, в тусклом свете пятидесяти факелов, чадивших под расписными потолочными сваями. [172]

Рыцари — в латах, вельможи — в узких камзолах с опушкой лисьего меха, с прорезными, дутыми на плечах и локтях рукавами, в сафьянных башмаках с такими острыми и тонкими носами, что они загибались. Дамы в платьях из жесткой, как лубок, золотой парчи с длинными хвостами и в высоких рогатых чепцах-кокошниках с падавшими сзади до полу прозрачными дымками. Грубыми и тяжелыми духами, подобными восточным благовониям — мастике, ладану и мускусу, — пахло от дам, а от мужчин сквозь духи пахло так же, как от сира дё Бодрикура, конюшней, кабаком и домом терпимости.

Дамы тщательно прятали волосы под кокошники, потому что показывать мужчинам волосы считалось для женщин таким же стыдом, как открывать наготу тела самую тайную. [173]

Когда в палату вошел или вошла неизвестно кто — мальчик или девочка, простоволосая, — дамы не знали куда девать глаза от стыда, и если бы не любопытство, то все разбежались бы. «Оборотень, ведьма… сжечь… утопить!» — пронесся между ними шепот возмущения и ужаса, а может быть, и тайной зависти, потому что многих мужчин то и пленяло невиданной прелестью в Жанне, что она была неизвестно кто — мальчик или девочка.

Тем, кто не знал Дофина в лицо, невозможно было узнать его в тесно окружавшей его толпе вельмож и рыцарей, потому что он одет был хуже всех. «С продранными локтями ходит король, и когда однажды сапожник принес ему пару заказанных им башмаков для примерки, то унес их назад, видя, что ему за них нечем будет заплатить» — такие рассказы внушали богатым людям презренье к королю, а бедным — нежную к нему любовь и жалость. [174]

Был он и с виду не похож на короля: маленький, худенький, на тонких кривых ножках с нерасходящимися толстыми коленями; сонное, одутловатое лицо с оттянутым книзу над тонкими поджатыми губами мясистым носом и узкими под высоко поднятыми бровями щелками таких оловянно-тусклых заспанных глаз, как будто он хотел и не мог продрать их — проснуться совсем. [175]

Жанне было тем труднее узнать Дофина, что он робко от нее прятался в толпе, может быть, для того, чтоб ее испытать. Но все-таки сразу, только что вошла в палату, она узнала его и прямо к нему подошла. Как могла узнать? Те ли из вельмож, кто ей покровительствовал, подвели ее к нему, или, может быть, ее «Небесные Братья» Ангелы шепнули ей на ухо: «Вот он!»

Прямо подошла к нему, сняв мужскую шапочку (в комнатах, даже при короле, все ходили в шляпах, как на улице), поклонилась ему, по сельскому обычаю приседая на одно колено, и сказала:

— Доброго здоровья да пошлет вам Господь, благородный Дофин!

— Кто ты такая и чего тебе нужно? — спросил ее тот, все еще, быть может, не решив, чтó сделает — примет ли ее, как Божью посланницу, или прогонит, как «ведьму».

— Имя мое — Дева Жанна, — ответила она. — Царь Небесный послал меня к вам, благородный Дофин, чтобы сказать, что вы будете венчаны в городе Реймсе в наместники Царя Небесного, единого Короля Франции!

И, подумав, прибавила:

— Дайте мне ратных людей, чтоб освободить Орлеан!

Что-то было в лице и голосе ее, от чего Дофин решил, или почти решил: «Нет, не ведьма — Божья посланница!» Взяв ее за руку, отвел в сторону и начал с нею тайно беседовать.

— Вот я тебе говорю, — шепнула она ему на ухо, переходя с «вы» на «ты» с простотою детской и ангельской, — вот я тебе говорю от лица самого Мессира Господа, что ты — истинный наследник престола и законный сын Короля… [176]

И тут же будто бы напомнила ему три тайных молитвы его в Лошском замке на повечерии Всех Святых, а может быть, и в церкви Пью-Велейской Черной Девы, Богоматери, куда он пять раз ходил паломником, потому что чтил ее так же усердно, как Жаннина мать и сама Жанна: первая молитва была о том, чтобы, если он, Дофин, — незаконный наследник, Бог дал ему силу прекратить войну с англичанами; вторая — о том, чтобы, если по его вине страдает народ, он, король, был один наказан; и третья — о том, чтобы, если народ страдает по своей вине, Господь простил его и помиловал. [177]

Только что это услышал Дофин, как лицо его просветлело так, как будто светивший в Жанне свет неземной озарил и его. Ожило вдруг сонное, мертвое лицо, точно первый раз в жизни проснулся он как следует. [178] Но, увы, ненадолго: скоро опять заснет и усомнится, кто она — «ведьма» или Божья посланница.

Чтоб самому ничего не решать, он отослал ее в город Пуатье, в свой королевский парламент, на испытание докторов-богословов. [179]

Жанну испытывали в течение трех недель ученые законоведы и клирики, «многими мудрыми и тихими словами доказывая, что нельзя ей верить на слово». [180]

Жанна отвечала на вопросы нехотя. Часто, сидя на конце скамьи, только молча хмурилась и отворачивалась в сторону.

— Жанна, мы спрашиваем вас от лица короля, — напоминали ей судьи.

— Я это вижу. Но ничего не знаю, ни А, ни В! — отвечала она почти с явной насмешкой.

— С чем же вы пришли к королю?

— С чем? — воскликнула вдруг, оживляясь, и чудный огонь вспыхнул в ее глазах. — С тем, чтоб снять осаду с Орлеана и венчать короля! Мэтр Жан, есть у вас перо и бумага? Пишите же: «Английские военачальники, от имени Царя Небесного приказываю вам: вернитесь в Англию»… [181]

— Жанна, на каком языке говорят ваши Голоса? — спросил ее однажды брат Сэгин, доктор богословия, «кислого нрава человек», лимузинец с шепелявым говором.

— Будьте покойны, мессер, Голоса мои говорят на языке получше вашего! — возразила Жанна весело.

— Веруете ли вы в Бога? — спросил ее брат Сэгин с видом еще более кислым.

— Крепче вашего! — ответила Жанна. [182]

Если же духовные отцы возражали ей от книжной мудрости и от учения Церкви, она отвечала им:

— Слово Божие мудрее вашего: есть у Мессира Господа книга, которой никакой клирик не разумеет, как бы он ни был учен! [183]

Судьи Жанны хорошо понимали, что этого дерзкого ответа достаточно, чтобы разрушить всю Церковь, и что обличить Жанну в «ереси» очень легко; но дело шло теперь не о том, чтобы изгонять ереси из Церкви, а о том, чтобы изгнать англичан из Франции, потому что и у них самих, нищих подданных, так же пусты были котлы и продраны локти, как у короля их, нищего. Вот почему, хотя и чувствовали, что «пахнет от Жанны паленым», прятали они когти до времени. [184] А может быть, вспоминали и два таинственных пророчества; первое — Бэды Достопочтенного:

Вот запылает война, и Дева подымет знамена.

Второе — Мерлина Волхва: «Выйдет некая Дева из древнего леса дремучего, чтоб исцелить Францию от многих ран!» [185]

Зная, что дьявол похищает у ведьмы девство, прежде всего судьи подвергли Жанну испытанию «ученых жен и опытных дев», в том числе и герцогини Анжуйской, королевы Иерусалимской. Но девство Жанны найдено было «совершенным, без пятна и порока»: как подробно ни осматривали тело ее, не могли найти на нем тех черных пятен, что оставляют, как ожоги, поцелуи дьявола. [186]