Жанна д'Арк - Мережковский Дмитрий Сергеевич. Страница 21

Дня через четыре после первого допроса Жанна, поевши присланной монсиньором Кошоном рыбы, так внезапно и тяжело заболела, что думала — отравлена.

— Подлая девка, продажная, должно быть, какой-нибудь дряни наелась! — кричит на нее, догадываясь об ее подозрении, главный судебный обвинитель, промотор, мэтр Жан д'Эстивэ.

— Сделайте все, чтоб вылечить ее, — говорит граф Варвик врачам. — Слишком дорого купил ее король, чтобы дать ей умереть естественной смертью! [345]

Выздороветь едва успела, как возобновились допросы, но не с большим успехом, чем прежде. Сжечь «еретичку нераскаянную» было очень легко, но непочетно, а довести ее до раскаяния казалось невозможным. Судьи пришли бы в отчаяние, если бы епископу Бовезскому не дано было «свыше», как он думал, найти уязвимое место в Жанне — «непослушание Церкви».

— Есть Церковь Торжествующая, в которой пребывает Бог, Святые и Ангелы и души праведных; есть и Церковь Воинствующая, в которой находятся Святейший Отец наш, папа, и прелаты, и клир, и все добрые христиане-католики. Церковь эта непогрешима, потому что Духом Святым водима. Согласны ли вы, Жанна, быть послушной Церкви Воинствующей? — спрашивают судьи.

— Я пришла к королю Франции от Бога, от Пресвятой Девы Марии и от всех Святых на небе — от Церкви Торжествующей… Только ей одной я хочу быть послушна во всем, что делаю, — отвечает Жанна.

— Но если бы Церковь Воинствующая сказала вам, что ваши Голоса — от дьявола, покорились ли бы вы ей?

— Я покорюсь только Богу… Лучше мне умереть, чем отречься от того, что велел мне сделать Бог…

— Значит, вы Церкви Земной непокорны?

— Нет, покорна, но Богу послуживши Первому! [346]

Твердо стояла на этом Жанна; но что-то, может быть, промелькнуло в глазах ее, от чего у монсиньора Кошона сердце вдруг радостно ёкнуло, как у птицелова, когда на тихое кликанье дудочки отвечает перепел. В первый раз за все время суда почувствовал он Жанну во власти своей, как пойманную в крепко зажатой горсти трепещущую птицу.

«Будет наша вся, до последней косточки!» — подумал он радостно. [347]

В двадцать пять дней — пятнадцать допросов на суде, длившихся иногда по три, по четыре часа, и множество — в тюрьме. Как ни велико было мужество Жанны, телесные силы ее истощались, и наконец она заболела снова, и на этот раз так тяжело, что казалась при смерти. [348]

18 апреля епископ Бовезский и наместник Инквизитора Франции Жан Лемэтр в сопровождении нескольких докторов богословия входят к ней в тюремную келью.

— Церковь никогда не закрывает лона своего для тех, кто в нее возвращается, — говорит ей епископ.

— Я так больна, что могу умереть… Дайте же мне исповедаться и причаститься, — просит Жанна.

— Будьте покорны Церкви во всем, и вас причастят.

Жанна молчит, и по тому, как молчит, видно, что отказывается от причастия.

— Я прошу вас об одном, — говорит после молчанья, — если я умру в тюрьме, похороните меня в освященной земле. Но если вы и этого не сделаете, я все-таки надеюсь на Господа…

— Жанна, скажите нам причину, хоть одну причину того, что вы не хотите быть послушны Церкви, — говорит Пьер Кошон. [349]

Жанна молчит, но епископ чувствует снова, что пойманная птица трепещет у него в горсти.

3 мая, в день Воздвижения Креста Господня, явился Жанне Архангел Гавриил, может быть, в том виде, в каком изображен был на знамени Девы с белыми лилиями Франции, и, может быть, сказал ей так же, как Деве Марии: радуйся, Благодатная!

И так же «смутилась» она, «убоялась» от слов его; и так же услышала: «Не бойся, Жанна, ибо ты обрела благодать у Бога»; и так же ответила: се, раба Господня!

С этого дня ей сделалось легче и начала она выздоравливать с такой чудесной быстротой, что все удивлялись: точно мертвая вставала из гроба. [350]

Утром 9 мая привели ее в главную башню тюремного замка, где находилась пыточная палата с дыбами, раскаленными жаровнями, железными клещами, ручными и ножными тисками, ногтяными иглами и другими орудиями пытки. Тут же стояли наготове два палача.

Монсиньор Бовезский в присутствии наместника главного Инквизитора Франции Жана Лемэтра и девяти докторов богословия, трижды прочтя подсудимой вопросы, на которые уже много раз отказывалась она отвечать, угрожал ей пыткой, если она и теперь не ответит.

— Члены мои все растерзайте и душу из тела выньте, — я вам больше ничего не скажу, а если бы даже и сказала, то отреклась бы потом от слов моих и объявила бы, что они у меня вынуждены пыткой! — ответила Жанна так бесстрашно, что судьи, отойдя в сторону, долго совещались, прибегать ли к пытке, и наконец решили не прибегать, во-первых, потому что дьявол мог сделать с нею то же, что с другими колдунами и ведьмами во время жесточайших пыток, — послать ей «дар немоты»; а во-вторых, потому что «суд был такой образцовый, что пыткой испортить его было бы жаль». Кроме этих двух явных причин, была и третья, тайная: поняли судьи, что пытка духовная больше телесной, потому что муки тела кончаются смертью, а мука души бесконечна. [351]

Снова подойдя к Жанне, начали они увещевать ее «с милосердием», доказывая многими богословскими доводами, что Голоса ее — от дьявола: «св. Катерина — бес Велиар, св. Маргарита — бес Бегемот, а Михаил Архангел — сам Сатана». [352] Но так «ожесточилось» сердце ее, что все эти доводы были для нее, как об стену горох.

— Нет, — повторяла она, — Бог был во всем, что я делала; дьявол не имеет надо мной никакой власти… Мне Голоса говорят, что я буду освобождена великой победой… И еще говорят: «Все принимай с радостью, пострадать не бойся, — будешь в раю!» И твердо верю я, что Господь не покинет меня и скоро поможет мне чудом!

— Жанна, дочерь наша возлюбленная, — воскликнул монсиньор Бовезский, чуть не со слезами на глазах, — если вы не покоритесь святой нашей Матери Церкви, вас сожгут на костре!

— Пусть сожгут! Я больше ничего не скажу и в огне костра! — ответила Жанна и, помолчав, прибавила: — Спрашивала я Голоса мои, должно ли мне покориться людям Церкви, и они ответили мне: «Если хочешь, чтоб Господь тебе помог, Ему одному покорись!» [353]

Но лучше бы этого не прибавляла она; только что сказала: «Церковь», — как что-то опять промелькнуло в лице ее, от чего епископ понял, что не ошибся, предпочтя телесной пытке духовную: так же ясно, как видит палач, что стальные, раскаленные докрасна иглы входят под ногти пытаемой жертвы, — увидел он, что в сердце Жанны входит мука о Церкви, бóльшая, чем сердце человеческое может вынести.

Пьер Кошон, может быть, не был злым человеком и Жанну втайне жалел, но был уверен, что делает Богу угодное дело, и совесть у него была так же спокойна, как у всех тогдашних судей-инквизиторов, «потому что, — говорили они, — сам Бог, осудивший Адама и Еву в раю, был первым Судьей-Инквизитором». [354]

Три кардинала, четырнадцать епископов, десять аббатов, множество священников и весь Парижский университет утвердили приговор суда над Жанной. «Пастырский подвиг ваш удостоится венца нетленного», — писали доктора Парижского богословского факультета монсиньору епископу Бовезскому. [355]

24 мая, рано поутру, вошел в тюремную келью Жанны мэтр Жан Бопэр, знаменитый доктор богословия, бывший ректор Парижского университета, вместе с мэтром Николá Луазолёром, тем самым, который так чудесно рядился то лоренским башмачником, то св. Катериной, и объявил Жанне, что ее поведут сейчас на эшафот для выслушания приговора.