Винни Пух и философия обыденного языка - Руднев Вадим. Страница 25

«Нет», говорит Пух, «это был не я», говорит. Он подумал немножко и затем добавил участливо:

«Возможно, это был кто-то еще».

«Ладно, поблагодари его, когда увидишь».

Пух с тревогой посмотрел на Кристофера Робина.

«Пух открыл Северный Полюс», сказал Кристофер Робин. «Правда замечательно?»

Пух скромно потупился.

«Это что ли?», говорит И-Ё.

«Да», говорит Кристофер Робин.

«Это то, что мы искали?»

«Да», говорит Пух.

«О!», говорит И-Ё. «Ладно, по крайней мере не было дождя», говорит.

Они воткнули Полено в землю и Кристофер Робин привязал к нему надпись:

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС ОТКРЫТ ПУХОМ ПУХ ЕГО ОБНАРУЖИЛ

Затем все пошли домой. И я думаю, хотя и не вполне уверен, что Ру пришлось принять горячую ванну и немедленно лечь спать. А Пух вернулся домой и, чувствуя себя очень гордым от того, что он совершил, как следует подкрепился.

Глава IX. Наводнение

Шел дождь. Шел, и шел, и шел. Поросенок сказал себе, что никогда за всю свою жизнь, – а он уже бог знает сколько лет прожил на свете – три года, а, может быть, и все четыре? – никогда он не видел, чтоб так было много дождя. День и потом еще день, а потом еще день. День-деньской, с утра до вечера.

«Если бы только», думал он, выглядывая в окно, «если бы только я был у Пуха или у Кристофера Робина, или у Кролика, когда начался дождь, тогда бы у меня была Компания все это время. Вместо того, чтобы торчать весь день одному, ничего не делая и только гадая, когда это кончится». И он представил себе, как он говорит Пуху «Ты когда-нибудь видел такой дождь, а, Пух?», а Пух говорит «Ужасно, правда, Поросенок?», а Поросенок говорит «Представь только, как сейчас туго приходится Кролику», а Пух говорит «Я думаю, бедного старого Кролика сейчас совсем затопило». Как было бы весело потолковать таким вот образом. И действительно, что хорошего, захватывающего в наводнении, если нельзя об этом поделиться с кем-нибудь [44].

А это было захватывающе. Маленькие сухие канавки, через которые он перепрыгивал, превратились в реки, а река, между крутыми берегами которой они так весело играли, вылезла из своего ложа и заняла так много места, что Поросенок начал беспокоиться, как бы она не добралась и до его ложа.

«Слегка Тревожно», сказал он себе, «быть Очень Маленьким Животным, Полностью Окруженным Водой. Кристофер Робин и Пух могли бы спастись, забравшись на деревья, а Канга могла бы спастись, Упрыгнув, а Кролик мог бы спастись, Прорыв Нору, а Сыч мог бы спастись, Улетев, а И-Ё мог бы спастись – мм – Издавая Громкие Крики о Помощи, и вот я, окруженный водой, не могу сделать ничего».

Дождь продолжал идти, и каждый день вода поднималась немного выше, и теперь она была прямо напротив окна дома Поросенка… и он все еще ничего не мог поделать.

«Вот Пух», подумал про себя Поросенок, «у Пуха мало Мозгов, но он никогда не причинит себе вреда. Он совершает глупые поступки, но они оборачиваются в его сторону. Вот Сыч. Сыч, он тоже не Великого Ума, но он Знает Вещи. Он бы знал, как Правильно Поступить, когда ты Окружен Водой. Вот Кролик. Он не учился по книгам, но он может всегда Придумать Умный План. Вот Канга. Она не Умная, Канга, нет, но она так тревожится о Ру, что придумала бы что-то хорошее, вообще не думая об этом. И даже вот И-Ё. И-Ё такой несчастный в принципе, что он вообще на это не обратит внимания. Но интересно, что предпринял бы Кристофер Робин».

Тогда он вдруг вспомнил рассказ, который ему рассказывал Кристофер Робин, о человеке на пустынном острове, который написал что-то в бутылку и бросил ее в море; и Поросенок подумал, что, если он напишет что-то в Бутылку и бросит ее в воду, возможно, кто-нибудь придет и спасет его.

Он отошел от окна и начал обследовать все то, что еще не было под водой, и наконец нашел карандаш и клочок сухой бумаги, а также бутылку с пробкой. И он написал на одной стороне:

НА ПОМОЩЬ! ПОРОСЕНОК (Я), а на другой стороне:

ЭТО Я ПОРОСЕНОК НА ПОМОЩЬ НА ПОМОЩЬ

Затем он положил бумагу в бутылку, заткнул ее пробкой так туго, как только мог, высунулся из окна так далеко, как только мог высунуться, и бросил бутылку так далеко, как только мог бросить – splash! – и через некоторое время она снова покачивалась на воде; и он наблюдал, как она медленно отплывает прочь, пока глаза у него не стали слезиться от смотрения, и при этом иногда он думал, что это бутылка, а иногда, что это просто рябь на воде, и тогда он понял, что он больше никогда ее не увидит и что он сделал все, что мог, для своего спасения.

«Итак», думал он, «теперь кто-то другой должен сделать что-то, и я надеюсь что он это сделает скоро, потому что, если он этого не сделает, я должен будут плыть, чего я не умею, итак, я надеюсь, что он сделает это скоро». И тогда он глубоко вздохнул и сказал: «Я хочу, чтобы здесь был Пух. Вдвоем гораздо веселее».

Когда начался дождь, Пух спал. Дождь шел и все шел, и все шел, а он спал и все спал, и все спал. У него был трудный день. Вы помните, как он открыл Северный Полюс; ладно, он был так горд этим, что спросил Кристофера Робина, есть ли еще какие-нибудь полюса, которые Медведь с низким I.Q, мог бы открыть.

«Есть Южный Полюс», говорит Кристофер Робин, и я думаю, есть еще Восточный и Западный Полюса, хотя люди предпочитают о них помалкивать [45].

Пух страшно разволновался, когда узнал об этом, и предложил снарядить Эскпотицию по поводу открытия Восточного Полюса, но у Кристофера Робина были какие-то совместные планы с Кангой; итак, Пух пошел один открывать Восточный Полюс. Открыл он его или нет, я не помню; но он так устал, когда пришел домой, что в самый разгар ужина, совсем немногим более, чем через полчаса после того, как он сел за стол, он крепко уснул прямо на стуле и спал и все спал, и все спал.

Тогда вдруг ему приснился сон. Он был на Восточном Полюсе, и это был очень холодный Полюс, покрытый самыми холодными снегами и льдами. Он нашел пчелиный улей, чтобы поспать в нем, но там не хватило места для ног, так что он оставил их снаружи. И Дикие Woozl'ы из тех, что обитают на Восточном Полюсе, пришли и общипали всю шерсть с его ног, чтобы сделать гнезда для своих Детенышей. И чем больше они щипали, тем больше коченели его ноги, пока вдруг он с воем не проснулся и не обнаружил себя сидящим на стуле, а кругом него была вода [46].

Он бултыхнулся к двери и выглянул наружу…

«Это Серьезно», сказал Пух. «Я должен предпринимать Бегство».

Итак, он взял самый большой горшок меда и предпринял Бегство на самую широкую ветку своего дерева, в приличном расстоянии от воды, затем он снова спустился вниз и предпринял Бегство с другим горшком… и когда Бегство в Общем и Целом можно было считать Предпринятым, на ветке сидел Пух, болтая ногами, и рядом с ним десять горшков меду… [47]

Двумя днями позже на ветке сидел Пух, болтая ногами, и рядом с ним четыре горшка меду…

Тремя днями позже на ветке сидел Пух, болтая ногами, и рядом с ним один горшок меду…

Четырьмя днями позже там остался один Пух…

И это было на утро четвертого дня, когда бутылка Поросенка подплыла к дереву Пуха, и с громким воплем «Мед!» Пух плюхнулся в воду, схватил бутылку и вновь вскарабкался на дерево.

«Черт!», сказал Пух, открыв ее. «Только зря промок. Что здесь делает этот клочок бумаги». Он вынул бумажку и уставился на нее. «Это Писка», сказал он себе [48], «вот что это такое. А это буква П, так оно и есть, и это значит „Пух“, итак, это очень важная Писка, написанная мне, а я не могу прочитать. Я должен найти Кристофера Робина или Сыча, или Поросенка, кого-нибудь из тех Мозговитых Читателей, кто может читать вещи, и они скажут мне, что эта Писка значит. Только плавать я не умею. Вот черт!»