Стабильность значения - Лебедев Максим Владимирович. Страница 50

Как при декларативном (теоретико-модельном), так и при процедурном задании семантика выражения, вообще говоря, определяется переходом модели мира как части когнитивной системы из начального состояния Sinit в конечное состояние Sfin54. Oднако при декларативном задании учитываетcя лишь результат перехода, т. е. Sfin, а при процедурном - также и промежуточные состояния S1 (Sinit+1), S2, S3 ... Si, Sj ... Sfin-1. Переход между соседними состояниями Si и Sj принципиально являет собой тот же переход от Sinit к Sfin, и, в свою очередь, может быть расчленен на промежуточные шаги, потенциально до бесконечности. Чем больше степень дробности, тем в большей степени семантика определяется процедурой перехода и тем более состояния модели мира "растворяются" в инструкциях по их изменению. На каждом принятом уровне дробности операция перехода от Si к Sj синтагматически элементарна; противопоставление декларативного и процедурного способов задания семантики имеет смысл лишь постольку, поскольку при уменьшении шага Si > Sj сокращается парадигматическая сложность операций: они определяются на все меньшем числе пар состояний моделей мира, и соответственно необходимое для понимания количество "модельных" знаний уменьшается. Рассмотрение интерпретации как процедуры или процедуры как интерпретации означает переход к большему или меньшему уровню дробности соответственно.

Установление степени дробности членения мира в модели (и, соответственно, установление уровня идеализации процедурно-семантических описаний) предстает решением вопроса о "базовых примитивах" системы, ее "внелогических основах". Оно достигается в процедурных моделях путем привлечения ряда абстракций. Например, сведения об исходном состоянии модели мира могут признаваться включаемыми в процедурное описание только тогда и лишь постольку, когда и поскольку на них имеется эксплицитное указание в семантически характеризуемом языковом выражении. (При последовательно декларативном подходе такая абстракция, вообще говоря, абсолютна: семантическое представление языкового выражения определяется самим этим выражением и, в идеале, ничем более. Однако невозможно при анализе естественно-языкового выражения полностью отвлечься от обстоятельств его употребления).

Другая абстракция состоит в том, что при переходе от Sinit к Sfin под влиянием языкового выражения е можно выделить состояние Slit, отличающееся от Sinit тем, что модель мира, перейдя в Slit, пополняется моделью ситуации, непосредственно закодированной в е и определяющей тем самым буквальный смысл е. Прочие изменения, переводящие Sinit в Slit, считается возможным учитывать отдельно, т. е. достижение состояния Slit рассматривается как завершение некоторого вычленимого этапа понимания. Еще один подход предполагает, что понимание языкового выражения заключается в построении ментального образа описываемого этим выражением фрагмента внешнего мира и последующей интеграции этого образа в модель мира. При этом механизмы, ответственные за построение и интеграцию, относительно автономны, и вклад каждого из ник в процесс понимания определяется помимо прочих причин природой понимаемого выражения55.

Легко видеть, что перечисленные абстракции являются достаточно сильными и в совокупности представляют собой весьма радикальную уступку репрезентационизму. Они, однако, позволяют сохранить процедурную форму семантических интерпретаций, обеспечивая одновременно возможность формулировать их на приемлемом для науки о языке уровне идеализации.

Представление о "данном" в опыте здесь фактически отклонено наряду с любым возможным требованием эпистемологического приоритета "внелогической основы" конструктивной системы. В самом деле, подобные требования могут быть рассмотрены в рамках традиционной "догмы эмпиризма", полагающей, что все знание может быть выстроено на основе некоторых перцептуальных образований, метафизически предшествующих любой концептуализации; однако вопрос о самом существовании таких образований нельзя не признать дискуссионным. В терминологии Лакатоша такая позиция может быть названа "активистской": согласно ней, разум активен в восприятии на всех уровнях; не существует вообще такой вещи как неструктурированные, абсолютно непосредственные сенсорные "данные", свободные от классификации. С такой точки зрения, все восприятие определено выбором и классификацией, в свою очередь сформированными совокупностью унаследованных и приобретенных различными путями ограничений и преференций; даже феноменальные утверждения, подразумевающие описание наименее опосредованных ощущений, не свободны от подобных формообразующих влияний.

Таким образом, традиционные эпистемологические вопросы, связанные с "данностью" и поиском предельных оснований знания, не исчезают в конструктивном построении бесследно, но заменяются другими, более специальными вопросами отношений между царствами абстрактного и конкретного. Такие отношения предстают определяющими для нашей концептуальной схемы, поскольку они характеризуют ее феноменальность как область ее определения. Вопрос же о составных частях или категориях "действительности" имеет смысл в рассмотренных нами системах лишь в тех случаях, когда он релятивизуется к "способу рассмотрения" ("way of construing") референции.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сущность творческого начала в языке Гумбольдт связывал с тем, что язык обладает способностью посредством ограниченного, а потому и исчислимого количества языковых средств создавать безграничное, неисчислимое множество предложений. Однако первая часть указанного утверждения достаточно спорна: из истории языков хорошо известно, что при необходимости они всегда создают новые средства выражения значений и что инвентарь лингвистических средств на всех уровнях языкового строения, в том числе и на синтаксическом, не остается без изменений. Исчисление же трансформаций, как и мысль о возможности такого исчисления, создают иллюзию тавтологичности языка - его бесконечной синонимии, а множество языковых единиц в таком случае как бы превращается лишь в варианты какого-то общего смысла. Поэтому, возможно, динамическое представление языка оказывается неполным (и, вероятно, существенно ущербным) без постановки вопроса о том, каким образом вновь употребляемые языковые выражения могут существовать в качестве таковых. В том аспекте рассмотрения, о котором идет речь, этот вопрос может быть конкретизован так:

каким образом языковые выражения могут выполнять свои задачи, участвовать в процессе функционирования языка?

- и, далее:

каким образом языковые выражения могут указывать на внешние языку референты?

Анализ вариантов модификации теорий референции показывает, что в целом им не удается выполнить поставленную задачу - обеспечить экстенсионально корректное указание в интенсиональных контекстах. Причина этого, возможно, заключается в том, что таким теориям не удается преодолеть принципиальную паллиативность в определении онтологического статуса отношения между знаком и обозначаемым им предметом. Ограничение произвольности этого отношения с помощью "жестких десигнаторов", "идентифицирующих дескрипций" и т.д. лишь вводит дополнительный уровень фиксации, но ничего не говорит о том, какие именно свойства знака позволяют ему выполнять свою функцию обозначения - и тем самым поддерживать стабильность, о которой идет речь. В то же время такие свойства несомненно онтологически значимы, поскольку именно благодаря им знак является собой как таковым.

Для более широкого взгляда на возможный онтологический статус отношения между знаком и обозначаемым может оказаться целесообразным сделать еще один шаг в этом направлении и отказаться от представлений о таком отношении как об описываемом корреспондентной теорией истины, использующей абстракцию абсолютной (универсальной) истины. Последняя может быть заменена релятивистской: "истинно-относительно-W", где W - концептуальная схема, т.е. индивидуальная картина мира, образуемая системой ментальных репрезентаций. Понятие о языковой конвенции в этом случае предстает степенью интерсубъективной проверяемости индивидуальной концептуальной схемы. Но поскольку могут существовать достаточно радикально различающиеся между собой концептуальные схемы, постольку сами формы фактуальности могут позволять действительности быть структурируемой различными способами.