Введение в социальную философию - Момджян Карен Хачикович. Страница 64

Уже говорилось, что ученый не должен истолковывать это утверждение телеологически, в духе признания некоторой внешней трансцендентальной предустановленноcти (скажем, Божьей воли), которая порождает феномен общества и ориентирует его в предзаданном направлении. Напротив, социальная реальность вполне соответствует признаку sui generis, характеризующему субстанциальные объекты (естественно, если речь идет об обществе как таковом, а не об отдельных его компонентах, включая сюда социальные организации, сознательно "изобретаемые" людьми). Как и в случае с живой природой, мы заранее признаем спонтанность возникновения общества, а также наличие в нем своеобразных ненаправленных "мутаций", характеризуемых категорией "стихийность" и означающих нарушение причинной связи между целью действия и его реально полученным результатом.

Это обстоятельство, однако, ничуть не отрицает самого наличия целей, внутренней целесообразности человеческих усилий. Не вызывает сомнений информационный характер механизмов такой целесообразности, благодаря которым деятельность представляет собой саморегулируемый процесс, где физическая активность вызывается, направляется и контролируется значимыми "кодами" поведения, позволяющими человеку избирательно относиться к условиям своего существования в среде, соотнося желаемое с возможным и действительным в ней.

Далее, не вызывает сомнений конечный характер общественных целей, предполагающих самосохранение общественной жизни как условие сохранения Человека во вселенной. Используя прописную букву в этом слове, мы, конечно же, говорим о человеке как родовом существе19, обладающем безусловным инстинктом самосохранения, который может отсутствовать у отдельных человеческих индивидов (в поведении которых, если следовать Фрейду, "позывы к жизни" могут сочетаться с "позывами Танатоса", "влечением к смерти").

Конечно, как и в случае с живой природой, такое самосохранение не исключает, а предполагает изменчивость общественных форм; его нельзя интерпретировать в духе гомеостаза, противопоставлять извечному стремлению к диверсификации, саморазвитию общественной жизни, выступающему как реальный способ ее сохранения (по "принципу велосипеда", согласно которому предотвратить падение можно лишь в процессе постоянного движения).

Именно этот поведенческий интеграл определяет в конечном счете конкретные цели социальной активности, заставляет общество создавать, воссоздавать и разнообразить материальные условия своего существования, производить и воспроизводить непосредственную человеческую жизнь, социализировать новые поколения, передавать им нарастающую сумму знаний, умений и навыков.

Излишне говорить, что этот сложный, противоречивый процесс сохранения через развитие осуществляется во взаимодействии с природной средой существования, которая задает человечеству некоторые неизменные "правила игры", определяет граничные условия выживания. В этом смысле слова социальная деятельность, как и поведение живых существ, представляет собой процесс адаптации к среде существования. Как и животные, люди зависят от окружающей географической среды, ее климата, рельефа местности, богатства так называемыми жизненными средствами - будь-то наличие дичи в лесах или рыбы в реках. Как и животные, люди стремятся приспособиться к среде существования, обеспечить свое выживание и развитие в условиях засушливой степи или болотистой равнины, продолжительной северной зимы или знойного тропического лета.

Итак, мы можем утверждать, что деятельность человека, несомненно, подпадает под признаки информационно направленной активности саморегулирующихся адаптивных систем.

Это не означает, конечно, что человеческая деятельность выступает как одна из форм животного поведения. Это означает, что родовые сходства, существующие между ними, позволяют нам использовать понятие активности за пределами живой природы, для обозначения единого типа самодвижения, альтернативного физическим взаимодействиям и распадающегося на два подтипа активность биологических систем, именуемую жизнью, и активность человека и человеческих коллективов, именуемую деятельностью.

Заметим в скобках, что некоторые ученые не ограничивают данный тип поведенческими реакциями людей и животных, но распространяют феномен активности на неживые объекты "кибернетического типа", искусственно созданные людьми, от элементарного холодильника, поддерживающего заданный температурный режим независимо от температурных условий среды, до сложнейших промышленных роботов, способных изготовлять себе подобные устройства.

Тот факт, что различные технические системы, способные работать в автоматическом режиме, принадлежат сфере социального, не вызывает никаких сомнений. Вопрос в другом - должны ли мы рассматривать такие автоматы в качестве самостоятельных носителей активности, подобных человеку, или же в качестве объектов его деятельности, включенных в нее, принадлежащих ей, но функционирующих по принципиально иному типу?

Нет никаких сомнений в том, что кибернетические устройства, созданные человеком, работают по информационным программам, так как направляются системой значимых импульсов, позволяющих системе достигать предзаданных целей, приводить себя в соответствие с условиями среды, управлять своими реакциями, обеспечивая нормальное предписанное ей функционирование. Подобная способность позволяет искусственным автоматическим устройствам дублировать, подменять собой объекты живые и социальные, как это происходит с искусственным механическим сердцем, успешно заменяющим естественную сердечную мышцу, или роботом, способным выполнять определенные функции человека лучше самого человека (что и позволяет последнему создавать роботизированные системы производства, передавать исполнительные функции автоматам, оставляя за собой лишь функции программирования, общего контроля и наладки).

Но означает ли сказанное, что мы должны считать технические устройства полноценными носителями активности как особого типа самодвижения, альтернативного физическим взаимодействиям? Едва ли это так. Мы полагаем, что способность к информационному поведению становится реальной активностью лишь там и тогда, когда цели поведения имманентны действующей системе, принадлежат ей самой, а не монтируются в нее извне, как это происходит с техническими системами, "самопрограммирование" которых всегда имеет своим источником человека, разработанные им информационные программы. Очевидно, что ни станок с ЧПУ, ни сложнейшая компьютерная программа не имеют собственных целей существования, не имеют собственных потребностей, служат всецело целям и потребностям человека и лишь в фантастических романах обретают способность противопоставлять своим создателям собственную волю20.

Итак, существенные сходства между поведением живых систем и социальной деятельностью позволяют нам считать их разновидностями информационно направленной, адаптивной активности самопрограммирующихся и саморегулирующихся систем.

И все же эти сходства не следует трактовать как тождество, лишая деятельность своей собственной субстанциальной самостоятельности Именно так поступают сторонники редукционистских концепций - уже не физикалистского, а "организмического" типа, которые отрицают какое бы то ни было существенное различие между социальными и биологическими процессами. Отсюда характерные попытки (как это делал, к примеру, французский социолог Р. Вормс) уподобить общество организму, понять функции государства, сословий, церкви или денежного обращения, сопоставляя их с функциями головного мозга, мускулатуры, кровообращения и пр.

Одним их наиболее влиятельных течений редукционистского толка в современной социологии выступает так называемая социобиология, представители которой (Э. Уилсон, Р. Александр и др.) действительно выявляют немало любопытных сходств в коллективном поведении людей и животных. Представители этого течения не дают нам забывать о телесной природе человека, многие параметры которой оказывают немалое влияние на формы социального поведения, предопределяя генетическую склонность людей к лидерству, агрессии и т.д.21