Выбранное - Митьки Митьки. Страница 69

Море. Брызги. Война.

Канонерка «Родина» стремится сквозь серую мглу туда, где среди взрывов и волн погибает эсминец «Смелый, но глупый».

Глухой беззвездной ночью, черной как мазут, поперся он напрямик через минные заграждения. Да только мины, как известно, на то и ставят, чтобы никто в этом мерте проплыть не сумел. Бух! – один взрыв. Бух! – другой. Остался «Смелый, но глупый» без винтов, с пробоиной в борту прямо на виду у вражеской береговой охраны. Тут и рассвет наступил.

Проснулись враги, глянули на море – обрадовались. Плотно позавтракали и не спеша разошлись по боевому расчету. «Смелый…» у них как на ладошке, и деться ему некуда – колышется, будто шляпа, сдутая ветром с головы прохожего ротозея.

А когда грянули залпы, то загудели и море, и небо, и земля. И слов таких не найти, чтобы передать весь ужас, воцарившийся в этот миг в акватории. Плохи дела на эсминце. Лишь белые чайки отнесут матросские души к родным берегам.

Вдруг в грохоте боя расслышали на «Смелом…» звук сирены, блеснул сигнальный прожектор: «Иду на помощь!». Под прикрытием дыма и брызг подошла из клокочущих волн верная подруга – канонерка.

С береговых батарей того не увидали. Такую кашу заварили в проливе, что самим неприятельским канонирам ни черта не видно, лупят наугад – дескать, при таком плотном огне даже килька живою не выскользнет.

А «Родина» времени не теряет. Взвалила на хрупкие свои борта израненный корпус друга, подбитым тюленем обмяк он поперек задней палубы, только машет флажком: «Не вытянешь, милая. Спасайся сама!». «Нет! Только вместе!» – отвечают с «Родины».

Так, потихоньку, осев в воду по самую рубку, чадя единственной трубой за четверых, вышли они из-под огня на безопасное расстояние и взяли курс на свою базу, к славной крепости Кронштадт.

Когда беда осталась далеко за кормой, «Смелый, но глупый» пришел в себя и в восхищении самоотверженной смелостью и упорством «Родины» проникся к ней сильным чувством. И «Родина» не скрывала своей симпатии. От пережитой опасности любовная страсть заметно крепчает, и уже на подходе к родным берегам случилась между ними фронтальная любовь.

Но у войны безжалостный норов. Выйдя из ремонта, «Смелый, но глупый» сразу погиб в морском сражении, покрыв себя неувядаемой славой. А канонерка «Родина», стоя в сухом доке, вскоре родила небольшой паровой катер. Катер рос, рос и вырос в прекрасный могучий линкор «Петропавловск», названный так в честь броненосца, ушедшего из Порт-Артура в свой последний поход со славным флотоводцем адмиралом Макаровым.

Когда же юный линкор лишь появился в виду неприятельских берегов, враги пали духом, загрустили и поняли: слава русских моряков не погибает, а потому и воевать с ними бесполезно.

Так что с той самой поры против Андреевского флага гоношатся лишь идиоты да чокнутые.

К холодам под Лугой появились космонавты. Они были не агрессивны и предпочитали на глаза вовсе не показываться, лишь изредка пугая грибников и заплутавших в лесу малолеток.

Космонавтам, в отличие от беспризорных, селяне симпатизировали: их пускали порой постираться и попариться в бане. Кое-где в деревнях еще помнят космических триумфаторов. Звездные братья, улыбка Гагарина – радостные фрагменты детства.

Прошла эпоха космических иллюзий. В детских садах уже не рисуют лунных пейзажей с голубым шариком Земли в космическом небе, где звездочкой помечена столица галактик – Москва. А мне уже не хочется быть ни космонавтом-пограничником, ни космонавтом – капитаном дальнего плавания. На орбите болтается всякий хлам, и вот уже не разберешь – где космонавт, а где консервная банка. Попривыкнув, мы и забыли, что где-то над головами крутятся в пространстве пара-тройка несчастных, запущенных туда месяцев на тридцать.

Сперва космонавты подавали сигналы. Потом притихли. Молча проплывали их корабли над планетой, печально глядели друг на друга в иллюминаторы забытые герои.

Постепенно техника сдавала. Пришедшие в негодность модули шлепались где попало, а их обитатели, не дождавшись ни вертолетов, ни спасательных команд, начинали нелегкий путь домой. Без денег, без билетов, без карты окружающей местности.

Добрались они и до нашей губернии.

Жил в селе Рождествено, что на Оредежи, старый дед. Жопа Алексеевич. Не в обиду ему, а просто такое у него было имя. От такого имени и судьба у деда получилась задумчивая. Люди с Жопой не водились. Ни в сельсовет на выборы, ни в милицию – никуда его не вызывали: как же такой срам в протокол писать?

В печали одиночества потянуло деда к знаниям. Выписывал он газеты, журналы по научным вопросам, вырезал из них полезные заметки и клал в папку с тесемками. Так и состарился: один-одинешенек на краю села, ощущая в себе то ли ущербность, то ли неясное превосходство свое над соседями. Неприветлив, сварлив стал. На людей волком глядит, а в душе одна надежда: как бы перед смертью хоть разок с умным человеком побеседовать. Пустое! Где ж его возьмешь – умного?

Сидит как-то вечером Жопа в избушке. Слышит – за окошком чьи-то шаги, голоса. В дверь постучали.

– Кто там?

– Это мы, космонавты. Пустите погреться и переночевать.

Так и сел дед. Вот оно! Наконец-то умные люди в его дом пожаловали. Однако отвечает им недоверчиво:

– Это надо еще проверить, какие вы космонавты. Загадаю я вам загадки. Отгадаете – милости прошу, приму с радостью. А коли не отгадаете – не обессудь, брат, так всыплю из бердана, что до самой смерти дробью срать будешь!

– Идет! Говори свои загадки.

Засуетился дед. Вынул он папку с тесемками, вырезки вокруг себя разложил. Что бы такое спросить позаковыристей? Надо ведь, чтобы и они поняли, к кому в дверь постучали: не какой-нибудь там пенек безмозглый.

Начал он загадки загадывать, а космонавты все невпопад отвечают. Что ни вопрос – все мимо.

– Что же вы за космонавты, коли на простые вопросы ответить не можете! Я в деревне живу – и то больше вас знаю.

Рассмеялись за дверью:

– А ты что думал? Мы тебе по самой современной науке докладываем. Ты же, небось, загадки свои из старых журналов вычитал, и сведения в них никак научному прогрессу не соответствуют. Эх ты, жопа.