Учителя Гурджиева - Лефорт Рафаэль. Страница 10

Проклятием западного мира всегда был ученый с горячим стремлением толковать, комментировать и объ яснять. Перевод был для него средством создания такого направления мысли, какого в подлинной рукописи большей частью не существовало. Если он, как это слишком часто случалось, не улавливал первоначального хода мыслей, он изобретал своей собственный, чтобы доказать любимую теорию.

Из-за многочисленности двуязычных ученых на Западе эти бедствия часто оставались незамеченными веаками, а иногда -навсегда. Таким образом трактаты, представляющие собой большую ценность, были для Запада потеряны. Печально? Несправедливо? Вы так считаете? Однако чья вина, если обществу недостает обученных людей? Позволить всем теориям и традициям быть построенными на капризах одного знатока -это полная безответственность. Своей собственной правой рукой вы себя душите, в то же время заявляя, что у вас нет защиты.

Западная ученость канонизировала своих собственных святых, возвысила свою собственную, увековечившую себя иерархию высоких жрецов, не имеющих критической способности, чтобы оценить свою пригодность. Поэтому вы привязаны к ним. Если вы их ниспровергнете сейчас, учините погром и сожжете книги, то чем вы их замените? Целые школы мысли были построены на заблюждениях одного человека. Вы можете сказать, что это метод ученлости, действующий на Западе. И все же это нечестно, ибо почему бы переводчику или толкователю не выявить свой настоящий интерес и не выдать текст за воплощение настоящей рукописи или текста?

Что же здесь общего с Гурджиевым, думаете вы про себя? Очень многое.

Те, кто имеет глаза, чтобы видеть, пусть видят связь; те, кто имеют уши, пусть слышат истину среди запутанной паутины лжи. Но пусть они сначала разовьют в себе способность знать структуру истины, ощущать истину, говорить истину и создавать климат, в котором истина -- норма, а не что-то необычное.

Гурджиев должен был обучать определенным вещам в определенных обстоятельствах. То, что его учению предстояло пережирть фальсификацию и то, что оно продолжало оставаться долгое время после того, как его эффективность иссякла, -это было неизбежно, и это предвидели. Его роль была подготовительной, но большая часть достигнутого успеха была обескровлена сверх меры деятельностью после смерти. Как, спросите вы, люди могли продолжать быть в контакте с ним, если они не были связаны со школой, которую он учредил? Совсем легко. Шло время, и стало ясно, что повторению этой деятельности недостает качества. И стало легко разъединиться и следовать за теми чстицами, которые человек усвоил.

Деятельность, реальная деятельность на Западе никогда не теряла свой контакт, хотя физически могло казаться, что он потерян. Уродливые теории содержат в себе семена собственногог разрушения. Это не6преложный закон.. Сейчас происходит деятельность, которая заботится о тех, для кого истинная реальность еще не потеряла своего вкуса.

-- Вы хотите сказать, что сейчас в Европе есть работа?

-- Я хочу сказать именно то, что говорю. Если бы я хотел добавить "в Европе7, я бы так и сказал. Я не веду неряшливых разговоров. Ваш национальный недостаток -- слишком усердное понимание до такой степени, что вы добавляете посторонние факты или слова в отрывок, чтобы объяснить его самому себе. Это отвратительная черта, и я настоятельно советую вам избегать ее. Это не трудно и не требует героических усилпий, поисков души и сердечногог пыла. Просто не делайте этого. Если у вас есть какие-либо претензии к дисциплине вообще, попробуйте ее сами на себе. Если вам нужно льстить себе и давать себе взятку, чтобы сделать что-либо, тогда лучше не делать этого, потому что вы не сделаете этого только из-за попустительства. У меня мало или совсем нет терпения для тех, кто в своей основе тне подготовлен к тому, чтобы взять себя в руки и направить на себя долгий, холодный взгляд.

Вы либо можете, либо нет. Если вы не можете -- это обычно значит, что вы не хотите. Если вы можете, то почему вы это не делаете?

Задайте мне еще один вопрос, мой юный друг, и только один. Я отвечу на него, а затем вы должны уйти, и да будет истина вашим проводником!7.

-- Шейх, где мне найти следующий след?

Он отвечает, не колеблясь:

-- Халеб, если хотите, Мохамед Мохсин, купец. Он будет вас приветствовать, -- Ишк Башад.

Глава 6.

МОХАМЕД МОХСИН, КУПЕЦ

Болезнь вынудила меня пробыть в Иерусалиме десять дней, хотя я хотел быть на пути в Алеппо. Недуг был обычным, которым страдают путешественники, не привычные к пище Среднего Востока, а поскольку я собирался путешествовать сушей, мне нужно было быть совершенно здоровым.

Моя вынужденная остановка дала мне возможность много читать. Я выбирал главным образом персидских авторов, которые мог читать в подлиннике, или где были хорошие переводы на английский. Я хотел понять, почему суфиев обвиняли в неоплатонизме, гностицизме и шаманизме. Признаюсь, я работал с большими неудобствами, потому что я мало был знаком с великими учителями суфиев, чтобы делать свои выводы. Достаточно ли я уверен в принятии решения, которое удовлетворило бы меня одного? И какое мне дело до того, что на суфизм повлияли неоплатоники? И все же, имеет ли значение, откуда пришли их теории?

Эти вопросы беспокоили меня, ибо я ощущал себя рискованно близким к тому, чтобы внести в данную ситуацию интеллектуальные или академические аргументы.

Источник материала, который я нашел с помощью дружески настроенногог ко мне книготорговца, включая Аль Газзали, Джалалуддина Руми и Фаридуддина Аттара -- химика.

Газзали, как считается всюду в мусульманском мире, возродил веру, и именно этот титул он и носит. Обнаружив в уме сомнения, он странствовал десять лет, пока их не разрешил. Полагаю, что его книги повлияли как на мышление св.Францизска, так и Фомы Аквинского. И в то же время -- он один из столпов мусульманской мистической философии. Его "Признания беспокойного верующего7, переведенные Баттом, в высшей степени волнующи. "Прежде всего я ищу, что же представляют из себя вещи в реальности, поэтому я без сомнения должен попытаться выяснить, что же такое знание в реальности7.

Его исследование было направлено к холодному анализу без излишнего академического многословия или интеллектуальных химер. Он искал, он отбирал и, самое главное, он переживал.

Цитирую его: "Откуда приходит, -- говорит сомневающийся внутренний голос, -- уверенность в восприятии себя? Наиболее могущественным чувством является зрение. Однако, когда оно направлено на тень циферблата солнечных часов, зрение видит ее неподвижной и полагает, что нет никакого движения. Затем, путем опыта и более глубокого наблюдения, через час, оно знает, что тень на самом деле движется, и более того, она не движется порывами, но постепенно и равномерно, бесконечно малыми отрезками таким образом, что она никогда не находится в состоянии покоя. И еще, зрение смотрит на солнце и видит, что оно размером с шиллинг, однако геометрический расчет показывает, что оно по размеру больше, чем Земля7.

Чтение Газзали вдохновляло меня, ибо его упорная борьба со своими сомнениями и интеллектом была описана так же ясно, как и основание каждого его решения. Я мог следовать за его рассуждениями и безупречной логикой и радовался его открытиям. Я мог бы легко принять эти открытия без доказательств, но добробные объяснения освежали мое сознание и давали возможность составить более простой курс через трясину собственных моих незрелых мыслей, эмоций и полуоформленных мнений, основанных на обусловленном мышлении.

Руми, мистик ХШ столетия, написал колоссальную метафизическую работу "Мэснави7 -- поэму в трех томах, оценить которую полностью могут только очень развитые души. Я не мог даже и подойти к постижению изумительной аллегории и глубокой вибрирующей истины. Я мог только поверхностно читать ее и старался давать реальности просачиваться внутрь меня. Цитирую рассказ о греках и китайцах, показывающий разницу между теологическим и мистическим мышлением.