Великое восстановление наук, Разделение наук - Бэкон Фрэнсис. Страница 72

Софизм этот ложен прежде всего в том пункте, где речь идет о формировании в сознании представления о большей величине какой-нибудь вещи, чем та, которой в действительности эта вещь обладает. Ведь в таком случае разделение на части разрушает это представление и показывает нам вещь в ее истинном объеме, освобождая от ложного преувеличения. Так, если человек тяжело болен или испытывает какое-то горе, то при отсутствии часов время будет казаться ему значительно длиннее, чем в том случае, когда он имел бы возможность измерять его. Ибо если из-за душевных мук и страданий, причиняемых болезнью, время кажется нам длиннее, чем оно есть в действительности, то, с другой стороны, счет времени исправляет это заблуждение и делает его короче, чем то, которое возникало в первоначальном обманчивом представлении. Точно так же и на равнине иной раз происходит нечто противоположное тому, о чем говорилось выше. Дело в том, что хотя первоначально наше зрение воспринимает дорогу как более короткую, потому что она ничем не разделена на части, однако если на этом основании у нас возникает идея о том, что упомянутое расстояние короче, чем оно есть на самом деле, то, как только мы убедимся в ложности этого, дорога покажется нам в конце концов еще более длинной, чем она есть в действительности. Поэтому тот, кто стремится поддержать ложное представление о значительных размерах какой-нибудь вещи, должен избегать, всякого ее деления и, наоборот, стараться показать ее в целом виде. Этот софизм ложен, во-вторых, и потому, что он не учитывает возможности такого разделения предмета, при котором его части оказываются совершенно разрозненными и не могут поэтому одновременно явиться нашему взору. Ведь если рассадить цветы в каком-нибудь саду по многим клумбам, то будет казаться, что их гораздо больше, чем если бы они росли все вместе на одной, причем наш взгляд мог бы охватить сразу все клумбы; ведь в противном случае единство окажется сильнее разрозненного расчленения. Точно так же те люди кажутся нам более богатыми, чьи земли и владения расположены по соседству или объединены в одно целое. Ведь если бы они были разбросаны в разных местах, их было бы весьма трудно охватить одним взором. Этот софизм ложен, в-третьих, потому, что он не учитывает того, что единое может иметь более важное назначение, чем многое. Ведь всякое соединение является очевиднейшим признаком недостаточности каждой отдельной вещи, когда, как говорят,

и все бессильное врозь силу в единстве найдет".

Поэтому Мария оказывается правой: "Марфа! Марфа! Ты заботишься о многом, а одно только нужно" ^. Об этом же говорит известная басня Эзопа о лисице и кошке. Лисица хвасталась тем, как много у нее средств и уловок, чтобы спастись от собак; кошка же сказала, что она надеется только на одно-единственное средство, а именно на свою способность лазить по деревьям; однако же это средство оказалось намного надежнее всех тех, которыми хвасталась лиса. Отсюда пословица: "Лисица знает многое, а кошка -- одно, но важное" ^. Да, моральное значение этой басни аналогично этому выводу: ведь намного надежнее полагаться на одного могучего и верного друга, чем на множество всякого рода уловок и хитростей.

Приведенных нами примеров вполне достаточно. У меня в запасе есть еще много подобного рода иллюстраций, которые я в свое время собрал еще в юношеские годы, но, к сожалению, еще не отделанных и не имеющих своих опровержений; привести все это в порядок в настоящее время у меня нет времени. Приводить же здесь одни эти примеры без соответствующих разъяснений (тем более что все предыдущие сопровождались ими) мне представляется совершенно нецелесообразным. Между тем мне бы хотелось только дать понять, что эта работа, как бы она ни была выполнена, обладает, на мой взгляд, весьма значительной ценностью, поскольку имеет отношение и к первой философии, и к политике, и к риторике. Но о ходячих иллюстрациях кажущегося добра и зла сказано достаточно.

Второе собрание, имеющее отношение к промптуарию и до сих пор еще не созданное, представляет собой как раз такой сборник, который имеет в виду Цицерон (как мы уже упоминали выше, в разделе логики ^), требуя всегда иметь наготове общие места, уже заранее обдуманные и отработанные, которые можно было бы использовать как аргументы и "за", и "против", например аргументы в защиту буквы закона и аргументы в защиту духа закона и т. д. Нам же хочется распространить сферу их применения на другие области и использовать эти общие места не только в юридической практике, но и во всякого рода рассуждениях и спорах. Вообще мы хотим, чтобы все общие места, которые особенно часто употребляются (и для доказательства или опровержения, и для убеждения в истинности или ложности какого-то мнения, и для восхваления или порицания чего-либо), были заранее обдуманы и находились в нашем распоряжении и чтобы мы всеми силами нашего ума, даже несколько нечестно и вопреки истине, старались отстоять либо опровергнуть эти тезисы. Мы считаем, что для лучшего пользования таким сборником (да и для того, чтобы объем его не был слишком велик) будет самым лучшим, если все эти общие места будут выражены в коротких и острых сентенциях, подобно своего рода клубкам, из которых можно вытянуть нитку любой длины в зависимости от требований обстоятельств. Подобного рода работа проделана Сенекой ^, но только в отношении гипотез или отдельных случаев. Располагая большим числом такого рода общих мест, мы решили привести здесь некоторые из них в качестве примера. Мы называем их "антитезы вещей".

ПРИМЕРЫ АНТИТЕЗ I. Знатность

За

Те, кому от рождения присуща доблесть, не столько не хотят, сколько не могут быть дурными.

Знатность -- это лавровый венок, которым время венчает людей.

Даже в мертвых памятниках мы уважаем древность; насколько же сильнее мы должны уважать ее в живых?

Если презирать знатность семейств, то в чем же в конце концов проявится различие между родом человеческим и животными?

Знатность освобождает доблесть от зависти и делает ее предметом благодарности.

Против

Знатность редко является результатом доблести; доблесть же результатом знатности еще реже.

Знать чаще ссылается на предков, чтобы их именем снискать прощение за свои ошибки, чем для того, чтобы при их поддержке занять почетное положение.

Энергия простых людей обычно так велика, что в сравнении с ними знатные кажутся похожими на манекены.

Знатные слишком часто оборачиваются назад во время бега, а это -признак плохого бегуна. II. Красота

За

Некрасивые обычно мстят за свою природу. Добродетель есть не что иное, как внутренняя красота, красота же -- не что иное, как внешняя добродетель.

Некрасивые люди всегда стремятся защитить себя от презрения злостью.

Красота заставляет сверкать добродетели и краснеть пороки. Против

Добродетель, как драгоценный камень, заметнее, если вокруг меньше золота и прикрас.

Роскошная одежда прикрывает уродство, красота прикрывает подлость.

Как правило, легкомысленны в равной мере и те, кого красота украшает, и те, на кого она производит впечатление. III. Молодость

За

Первые помыслы и стремления юности несут в себе нечто от божественной природы.

Старики больше заботятся о самих себе, значительно меньше -- о других и о государстве.

Если бы можно было это увидеть, то мы убедились бы. что старость сильнее уродует душу, чем тело.

Старики боятся всего, кроме богов.

Против

Молодость -- поприще раскаяния.

Молодости свойственно презрение к авторитету старости, поэтому каждый учится на собственном опыте.

Решения, к которым время не призывает, оно не утвердит. Для стариков Венеры превращаются в Граций. IV. Здоровье

За

Забота о здоровье унижает дух и подчиняет его телу.

Здоровое тело -- хозяин души, больное -- раб.

Ничто так не содействует успеху нашей деятельности, как крепкое здоровье; наоборот, слабое здоровье слишком мешает ей.