Из разговоров на Беломорстрое - Лосев Алексей Федорович. Страница 5
- Этого мы еще не можем сделать, - деловито возразил Коршунов.
- Т. е. до сих пор вы еще ничего не можете объяснить естественно-научно?
- Полностью не можем.
- Да и никак не можете! Естественно-научное объяснение - миф, - ну, если хотите, для нас, т. е. пока еще миф. И прибавляю: самый дурной миф, мешающий всяким другим объяснениям. Но я не хочу об этом спорить. Я хочу сказать совсем другое. Если бы даже ваше естественно-научное объяснение осуществилось, то и в этом случае утверждаемые мною факты нисколько не потеряли бы своего значения. Факты остаются фактами, как их не объясняйте: я хочу жить в XXV или в XV веке, а фактически живу в XX; я не хочу техники, а она есть; или я хочу техники, а ее нет. Отсюда и факт моей безответственности.
- Но ведь это же проповедь анархизма! - перескочил Коршунов на другую тему.
- Я ни-че-го не про-по-ве-ду-ю, - намеренно раздельно произнес Михайлов. - А если так получается, то причем же я тут? Если человеку отрезать голову, то он умрет. Но при чем тут я? Такого хрупкого и ничтожного человека я и не создавал и создавать его вовсе не входило в мои планы. И если бы спросили меня, я бы сам стал критиковать такое произведение. Почему же это моя проповедь?
- Хотите мириться? - мелькнула какая-то идея у Коршунова. Михайлов рассмеялся.
- Хотите?
- Ну?
- Вы вот говорили, что вас спрашивают: как же быть? То - не так, то не так, это - не так. Чего же вы сами хотите, спрашивают у вас. Как вы сами хотите быть?
- Ну?
- И вы отвечали, что не знаете как быть.
- Да.
- Ну, так давайте мы с вами ответим на этот вопрос немного иначе. Я предлагаю отвечать так: что бы вы ни делали, как бы вы ни думали, - вы будете действовать так, как велено. Вопрос о том, что делать, бессмысленный вопрос. Что бы вы ни делали, вы будете делать то, что предписано.
Тут вмешался в разговор наш геолог Елисеев, слывший за человека старых понятий, хотя, по-моему, несправедливо.
- Кем предписано? - с юмором в голосе спросил он. - Кем велено?
- Природой, - ответил Коршунов.
- Историей, - влез опять Абрамов.
- Неизвестно кем, - спокойно и простодушно, даже немного резонерски сказал Михайлов.
- Ягодой, - неуместно сострил опять тот же писклявый голосок из угла.
Все расхохотались.
- Ну, ладно! - сказал я, стараясь быть серьезным. - Кто еще хочет говорить?
- Позвольте мне, раз уж я вылез, - проговорил Елисеев.
- Ваше слово, - сказал я по-председательски, хотя никто меня не выбирал и не назначал.
Елисеев разговорился не сразу. Мне даже показалось, что он стал жалеть о своем намерении говорить. Начал он не очень складно:
- Мне кажется... Я думаю... Сначала я не о себе... т. е. не о своих взглядах... Я сначала о судьбе... Тут вот не все сказано...
Он смолк, и все молчали.
- О судьбе-то нужно иначе, - опять заговорил Елисеев неуверенным тоном, озираясь по сторонам и смотря почему-то на Михайлова, а не на Коршунова, как можно было бы предполагать, судя по вступлению. Тут он совсем замолчал, и потом после длительной паузы вдруг брякнул:
- Судьба, это - честность... Честность мысли...
Все сразу заинтересовались, и установилась напряженная тишина.
Мало-помалу оратор-таки разговорился:
- Объясняем мы - как? Такое-то техническое усовершенствование имеет такую-то причину... Вот и объяснение. Но разве это объяснение? Пусть телеграф, т. е. появление телеграфа, объяснено как бы то ни было, физически, механически, исторически. Это значит, что указаны какие-то причинные факты и события, из которых он произошел. Но эти факты зависят еще от дальнейших фактов... Разве это объяснение? Это - бессильное отодвигание подлинной причины в глубь времен, и больше ничего. Технический прогресс - необъясним. Подлинной причины технического прогресса неизвестно... По-моему, судьба честнее... Не знаем, и - все!
Тут перебил оратора Абрамов:
- Это вы не знаете, а сами-то вещи имеют же объективную причину?
- Не перебивать оратора! - крикнул я, стараясь, где можно, соблюдать порядок.
- Да, вещи доподлинно имеют для себя объективную причину, - продолжал не смело, но довольно уверенно Елисеев. - Вещи-то имеют причину, а мы ее не знаем: это и есть судьба...
- Не судьба, а временное незнание, - опять не воздержался Абрамов.
- Ах ты, напасть какая! - сделал я рассерженный вид. - Исключить Абрамова на пятнадцать заседаний!
Кое-кто слабо усмехнулся. И Елисеев продолжал:
- Я согласен...
"С чем же он согласен?" - подумал я, но не решился новым вопросом нарушать порядок.
- Я согласен... - говорил Елисеев. - Это, - действительно, не судьба, а временное незнание... Но тогда что же получается? Значит, наступит время, когда мы будем все знать?..
Абрамов, видимо, что-то хотел сказать, но, кажется, стеснялся меня. Я тоже хотел спросить: "Разве для избежания судьбы надо знать все?" Но-я стеснялся Абрамова, которого сам же одергивал.
- Да-с... - продолжал Елисеев. При этом голос его стал тише и как-то таинственнее, что хотя и не входило в мои интересы, но было занятно.
- Да-с... Чтобы не было судьбы, надо знать все... А законы природы... Да мы их просто не знаем. Мы знаем исчезающе-малую часть, так что можно прямо сказать: ничего не знаем. Но пусть даже знаем. Пусть мы знаем все, абсолютно все законы природы. Пусть вся человеческая история, пусть все глубины человеческой души, человеческого общества известны нам так, как, примерно, известно движение земли. И что же-с? Это все - ничто. Ученые слишком овеществляют, одушевляют законы природы. А ведь они вовсе не какие-нибудь реальные силы. Они ведь только формулы... Формулы - объяснены. А силы? А сила откуда? По данному-то закону природы тело движется от какой-то силы?... Да!... Нужно решить не только уравнения, но и объяснить факты, реальную силу факта... Вот тогда и судьбы не будет... Богом-с надо быть, чтобы судьбы не было. Или пусть уж лучше судьба будет... Техника, это - судьба человека....
Я почувствовал, что необходимо прервать речь Елисеева, хоть раньше сам же запрещал говорить другим.
- Трофим Иванович, - мягко сказал я. - Разрешите вас прервать. Видите ли... Вы говорите очень интересные вещи, но, к сожалению, у нас так мало времени... Не угодно ли вам поближе к нашей теме?... Может быть, в другой раз...
- Простите, простите, - засуетился Елисеев. - Я это так... Я даже не об этом хотел говорить... Я хотел говорить совсем о другом...
- О технике? - спросил я.
- Да, да, конечно! - сказал Елисеев, немножко нервно поглаживая свои волосы и как бы что-то вспоминая.
- Ну, вот и хорошо. Мы вас слушаем, - ответил я уже как законный председатель собрания.
- Только я бы просил... -скромно заговорил Етшсеев, -так, вопросами... Можно без речи?...
Мне это не улыбалось. Но Елисеев мне нравился и я нехотя согласился:
- Ну, что же... - промямлил я. - Если так, то...
- Конечно, давайте разговаривать вопросами и ответами, - сказала Елена Михайловна. - Надоели эти совещания с речами.
- Ладно, - сказал я Елисееву, - спрашивайте!
- Вот я спрошу так, - обратился он к Михайлову. - Кушать человеку надо?
Михайлов был верен себе:
- Да я, собственно говоря, не знаю, нужно ли...
По комнате пошли смешки.
- Ну, ладно, я не буду ставить своих проблем. А для вас согласимся: кушать надо.
- Хорошо, - отвечал Елисеев. - Кушать надо. А продолжать потомство надо?
- Это еще сомнительнее... Но согласимся: надо!
- Хорошо... Животному надо или человеку?
- И животному, и человеку.
- Хорошо... А есть ли какая-нибудь разница в этом отношении между животным и человеком?
- Есть.
- Какая же?
- Человек - личность.
- Очень хорошо... Значит, в человеке кушает не животное, а личность кушает?.
Смешки по комнате возобновились, но оба разговаривающие были весьма серьезны.