Философия кризиса - Сидорина Татьяна Юрьевна. Страница 38

187 Гештальт у Э. Юнгера - сложное многозначное понятие. Сам Юнгер в заключении к этой работе (ее обзоре) писал: "Гештальтом мы называем высшую, смыслопридающую действительность. Явления получают значение символов, представителей, оттисков этой действительности. Гештальт - это целое, которое охватывает больше, чем сумму своих частей. Это большее мы называем тотальностью". (Там же. С. 423).

188 Там же. С. 218.

Соответственно изменяются и средства идентификации. Для того чтобы установить тождественность собственного Я, индивид, согласно Юнгеру, обращается к ценностям, которые отличают его от других, - т.е. к своей индивидуальности. Тип, напротив, выказывает стремление отыскать признаки, лежащие за пределами единичного существования. "Так мы сталкиваемся, - пишет Юнгер, - с математической, "научной " характерологией, например, расовыми исследованиями, простирающи

157

мися вплоть до измерения и исчисления кровяных телец. Пространственному стремлению к единообразию во временном плане соответствует увлеченность ритмом, в частности ритмом повторений, что приводит к стремлению видеть во всеобъемлющих картинах мира ритмически-закономерные повторения одного и того же основного процесса" [189].

Философ обнаруживает, что возросшая значимость числа в повседневной жизни сказывается, например, уже в том, как оно пытается заменить собой фамилии людей. Об этом свидетельствует появление бесконечного количества алфавитных указателей, реестров, регистрационных списков и прочего, которые позволяют получить сведения о каждом человеке. Растет и число случаев, когда человеку приходится тесно соприкасаться с цифрой: "Это происходит в многообразных и ежедневно умножающихся эпизодах, когда можно вести речь о подключении к чему-либо. Энергетическая, транспортная служба и служба новостей выступают в качестве поля, в координатной системе которого единичный человек может быть представлен как определенная точка, - "на него выходят", скажем, набирая номер на телефонном диске. Функциональная ценность таких средств возрастает с ростом числа тех, кто ими пользуется, - но никогда это число не бывает массой в старом смысле слова, а всегда величиной, ежеминутно требующей уточнения в цифрах" [190].

Стремление выражать любое отношение в цифрах нагляднее всего проявляется в статистике. Даже такое понятие, как "рекорд", согласно Юнгеру, есть выраженная в цифрах оценка человеческих или технических достижений. "Рекорд, - пишет философ, - это символ воли к непрерывному использованию ресурсов потенциальной энергии. Подобно тому как в пространственном плане мы желаем, чтобы единичного человека можно было застичь в любом месте и в любое время, в динамическом плане мы стремимся постоянно быть в курсе того, каковы крайние пределы его работоспособности" [191].

189 Юнгер Э. Указ. соч. С. 219.

190 Там же. С. 220-221.

191 Там же. С. 221-222.

158

Очевидно, продолжает свое сопоставление Юнгер, что в этом очень точно, очень конструктивно организованном пространстве с его часами и измерительными приборами уникальный и индивидуальный опыт замещается опытом типическим. Даже открытия на этом пространстве уже не кажутся удивительными, они составляют часть повседневного стиля жизни. Каждое вновь совершаемое открытие является результатом не индивидуальных, а типических достижений, которые сегодня считаются рекордами, а завтра становятся чем-то обыденным и привычным. "Не подлежит сомнению, - пишет Юнгер, - что какой-нибудь дорожный справочник имеет сегодня большее значение, нежели бюргерский роман со своим избитым уникальным переживанием" [192]. Люди стали проще умирать - и это тоже область статистики.

192 Там же. С. 223.

Интересное сопоставление типа, индивида и личности Юнгер проводит по отношению к оружию и военным действиям. Так, тип занят разработкой такого оружия, которое для него наиболее характерно. Вид и способ применения оружия изменяются в зависимости от того, направлено ли оно против личности, против индивида или против типа. "Там, где в бой вступает личность, - считает философ, - столкновение разворачивается по правилам поединка, все равно, сходятся ли в нем единичные люди или целые армейские корпуса. Ситуацию характеризует то, что противника стараются поразить ручным оружием. Даже артиллерист старого времени, начальник орудия, в какой-то мере еще работает вручную. Индивид выступает en masse; поразить его могут средства, которым свойственно массовое воздействие. Поэтому одновременно с его вступлением в пространство борьбы появляется большая батарея, а позднее, в ходе индустриализации - пулемет.

Для типа, напротив, поле сражения есть частный случай тотального пространства; поэтому в борьбе он представлен средствами, которым свойствен тотальный характер. Так возникает понятие зоны уничтожения, которая создается сталью, газом, огнем или иными средствами, а также политическим или экономическим воздействием. В этих зонах de facto уже не существует никакого различия между теми, кто участвует в битве и кто не участвует в ней... В тотальной войне каждый город, каждая фабрика ста

159

новится укрепленным местом, каждое торговое судно - военным кораблем, каждый продукт питания - контрабандой и каждое активное или пассивное мероприятие имеет военный смысл. То же обстоятельство, что тип оказывается затронут как единичный человек, как солдат, имеет второстепенное значение, его затрагивают при атаке на поле действия тех сил, в которые он включен. В этом, однако, заключается признак усилившейся, очень отвлеченной жестокости" [193].

Особенности типа проявляются уже и в намечающейся демографической политике. Нетрудно предположить, пишет Юнгер, что вновь будет открыта древняя политическая наука депопуляции. Сюда же он относит знаменитые слова "vingt millions de trop" [194], то особое мнение, которое приобрело большую наглядность благодаря депортации населения - средству, с помощью которого начинают административным путем избавляться от пограничных социальных или национальных групп [195].

193 Юнгер Э. Указ. соч. С. 225.

194 "Двадцать миллионов лишних жизней" (фр.) - Прим. переводчика.

195 См.: Там же. С. 225-226.

Одно из ключевых замечаний Юнгера сводится к тому, что по мере распада индивидуальности единичный человек утрачивает способность сопротивляться мобилизации. Вовлеченность не знает исключений, она тотальна, она распространяется на всех и не может быть отклонена. Юнгер отмечает, что можно было принимать решение относительно того быть бюргером или не быть, однако в отношении рабочего этой свободы решения больше не существует. "Такая вовлеченность, - считает философ, - предполагает у человека иные свойства, иные добродетели. Она предполагает, что человек не изолирован, а именно вовлечен. Но тем самым свобода уже перестает быть той мерой, эталон которой составляет индивидуальное существование единичного человека; свобода определяется степенью, в какой в существовании этого единичного человека выражается тотальность мира, в которую он включен... Тип совершенно иначе связан с добродетелями порядка и подчинения, и беспорядок во всех жизненных отношениях, знаменующих нашу переходную эпо

160

ху, объясняется тем, что индивидуальные оценки еще не были однозначно заменены иными, типическими оценками, то есть не был изменен стиль. Тот факт, что диктатура в любой ее форме считается все более необходимой, лишь символизирует потребность в этом. Диктатура же есть лишь переходная форма. Типу неведома диктатура, потому что свобода и повиновение для него тождественны" [196].

Сопоставляя особенности индивида и типа, Юнгер обращает внимание на перспективы развития новой человеческой генерации, обнаруживая определенную ступенчатость в процессе ее становления. Он отмечает, что если иерархия XIX в. определялась мерой индивидуальности, то в XX в. иерархическая позиция определяется объемом, в котором репрезентируется характер работы. При этом всеобщая нивелировка, которой сегодня, по мнению Юнгера, подвержены люди и вещи, не должна вводить в заблуждение. Эта нивелировка есть реализация лишь низшей ступени - обоснование мира работы. Поэтому, считает Юнгер, процесс жизнедеятельности сегодня по преимуществу пассивен, страдателен. Однако чем дальше идет разрушение и преобразование, тем с большей определенностью распознается возможность нового построения - построения органической конструкции как сферы общественного оформления типа: "В то время как на низшей ступени иерархии гештальт рабочего подобно будто бы слепой воле, подобно планетарному воздействию захватывает и подчиняет себе единичного человека, на второй ступени он включает его в многообразие планомерно развертывающихся конструкций как носителя специального характера работы. На последней же и высшей ступени единичный человек выступает в непосредственной связи с тотальным характером работы" [197].