Максимы и мысли (Характеры и анекдоты) - де Шамфо́р Себастье́н-Рош Николя́. Страница 29

Людовику XV доложили, что один из его гвардейцев вот-вот отдаст богу душу-дурачась, он проглотил экю в шесть ливров.

- Боже мой!-вскричал король.-Бегите же скорей за АндугЧе, Ламартиньером, Лассоном!

- Звать надо не их, государь,-возразил герцог де Ноайль.

- Кого же тогда?

- Аббата Терре.

- Аббата Терре? Почему именно его?

- Он немедленно обложит эту крупную монету десятиной, повторной десятиной, двадцатиной и повторной двадцатиной, после чего экю в шесть ливров станет обычным экю в тридцать шесть су, выйдет естественным путем, и больной выздоровеет.

Это-единственная шутка, когда-либо задевшая аббата Терре; он запомнил ее и впоследствии сам пересказал маркизу де Семезону.

В бытность свою генеральным контролером финансов г-н д'Ормессон при двух десятках свидетелей заявил: оЯ долго старался понять, на что нужны такие люди, как Корнель, Буало, Лафонтен, но так и не понялп. Это ему сошло: генеральному контролеру все сходит. Только г-н Пельтье де Морфонтен, его тесть, кротко упрекнул зятя: оЯ знаю,

вы денствительно так думаете. Но старайтесь, хотя бы ради меня, в этом не сознаваться: я очень не люблю, когда вы бахвалитесь своими недостатками. Не забывайте: вы занимаете то же место, что и человек, который подолгу беседоцал с глазу на глаз с Расином и Буало и принимал их у себя в поместье, а когда одновременно с ними туда наезжало несколько епископов, приказывал слугам: ?Покажите этим духовным особам замен, сады, все что угодно, только не пускайте ко мне - я занят"п.

Враждебность кардинала Флери к супруге Людовика XV объясняется тем, что королева не пожелала внять его галантным домогательствам. Известно это стало лишь после ее смерти, когда отыскалось письмо короля Станислава к дочери, которое он написал в ответ на ее просьбу посоветовать ей, как держать себя с кардиналом. Правда, Флери было в то время уже семьдесят шесть лет, но всего несколькими месяцами раньше он ухитрился изнасиловать двух женщин. Письмо Станислава видели своими глазами жена маршала де Муши и еще одна дама.

Говоря о беззакониях, запятнавших последние годы царствования Людовика XIV, мы вспоминаем обычно драгонады, гонения на гугенотов. которым запрещалось покидать Францию, где их травили, и приказы о заключении без суда, дождем сыпавшиеся на отшельников ПорРояля-янсенистов, молинистов и квиетистов. Этого, разумеется, довольно; однако не следует забывать о секретном, а подчас и явном надзоре, под который король-ханжа отдавал тех, кто не соблюдал пост, и о слежке, которую интенданты и епископы в Париже и провинции вели за мужчинами и женщинами, заподозренными в сожительстве. Такая слежка не раз вынуждала людей предавать гласности свой тайный брак: лучше уж было сознаться в нем раньше времени и претерпеть все связанные с этим неприятности, чем подвергаться преследованиям со стороны светских и духовных властей. Быть может, подобные меры были просто хитроумным маневром г-жи де Ментенон, надеявшейся таким способом дать понять, что она-законная королева.

Когда знаменитого акушера Левре вызвали ко двору принимать роды у дофины, ныне покойной, ее супруг сказал ему: оНадеюсь, вы рады, что принимаете роды у дофины, господин Левре? Это упрочит вашу репутациюп. - оМеня бы не было здесь, не будь она уже упроченап, - невозмутимо ответил акушер.

Однажды Дюкло стал жаловаться г-жап де Рошфор и де Мирлуа на ханжество нынешних куртизанок-они не желают слушать даже маломальски вольные речи. оОни теперь стыдливее порядочных женщин!п, воскликнул он и тут же рассказал весьма пикантную историю, затем другую, посолоисе, и, наконец, третью, с самого начала оказавшуюся еще более игривой. Тогда г-жа де Рошфор прервала его: оПолегче, Дюкло1 Вы считаете нас слишком уж порядочнымип.

Как-то раз король прусский страшно разгневался на своего кучера, по неловкости опрокинувшего коляску. оВелика беда!-ответил тот. С кем такого не бывает! Разве вам не случалось проигрывать сражения?п.

Г-н де Шуазель-Гуффье решил за собственный счет покрыть черепицей дома своих крестьян, легко становившиеся добычей огня. Крестьяне поблагодарили его за доброту, но попросили оставить их крыши в прежнем виде: если они заменят солому черепицей, помощники интенданта увеличат им подушную подать.

Маршал де Виллар до старости оставался весьма привержен к вину. В 1734 году, прибыв после начала войны в Италию, чтобы принять там командование войсками, и представляясь королю Сардинскому, он оказался настолько пьян, что не удержался на ногах и грохнулся оземь. Однако, даже в таком состоянии сохранив ясную голову, он тут же воскликнул: оПрошу простить мой естественный порыв - я так долго жаждал припасть к стопам вашего величества!п.

Г-жа Жоффрен говорила о своей дочери-г-же де Ла Ферте-Энбо: оГлядя на нее, я дивлюсь, как курица, высидевшая утенкап.

Лорд Рочестер написал в свое время стихи, прославляющие трусость. Однажды, когда он сидел в кофейне, туда зашел человек, который безропотно дал избить себя палкой. Рочестер сперва наговорил ему кучу комплиментов, а под конец заявил: оСударь, если уж вы способны по

корно вытерпеть палочные удары, надо Было предупредить об этом сразу: я бы тоже вздул вас и восстановил свое доброе имяп.

Людовик XIV жаловался г-же де Ментенон на беспокойство, которое внушают ему разногласия среди епископов. оЧтобы избежать раскола, надо переубедить меньшинство, а это нелегко-инакомыслящих набралось целых девятьп,-прибавил он. оПолно, государь!-рассмеялась маркиза. - Велите-ка лучше большинству уступить: эти сорок человек упираться не станутп.

Вскоре после кончины Людовика XV его преемник, наскучив каким-то концертом, приказал кончить его раньше положенного времени и объявил: оХватит с нас музыки!п. Оркестранты узнали о его словах, и один из них шепнул соседу: оДруг мой, каким ужасным будет новое царствование!п.

Граф де Грамон продал за полторы тысячи ливров рукопись тех самых мемуаров, где его откровенно именуют мошенником. Фонтенель, цензуровавший книгу, из уважения к графу отказался одобрить ее к печати. Грамон пожаловался на него канцлеру, которому Фонтенель и представил свои резоны. Тем не менее граф, не желая терять полторы тысячи ливров, принудил его одобрить произведение Гамильтона.

Г-н де Л*, мизантроп вроде Тимона, разговорился однажды с г-ном де Б*, тоже ненавистником рода людского, но человеком не столь мрачным и подчас даже довольно жизнерадостным. После их меланхолической беседы де Л* проникся интересом к де Б* и признался, что не прочь подружиться с ним. оБудьте осторожны!-предупредил его кто-то. Не доверяйте его мрачности: он порою бывает очень веселп.

Видя, что влияние г-на де Шуазеля все возрастает, маршал де БельИль велел иезуиту Невилю составить для короля памятную записку с обвинениями против министра, но сам так и не успел подать ее, ибо умер. Его бумаги попали к Шуазелю, и тот, найдя среди них вышепомянутый документ, сделал все возможное, чтобы установить, чьей же рукой он написан. Это ему не удалось, и он оставил свое намерение. Однако

вскоре некий видный иезуит попросил у Шуазеля позволения прочесть ему похвальный отзыв о нем, который содержался в надгробном слове маршалу де Боль-Илю, произнесенном отцом Невилем. Иезуит прочел этот отзыв по авторской рукописи, и министр узнал почерк. Тем не менее отомстил он отцу Невилю лишь одним-велел передать ему, что надгробные речи получаются у него лучше, чем памятные записки на имя короля.

Будучи генеральным контролером финансов, г-н д'Энво обратился к королю с просьбой дозволить ему вступить в брак. Король, уже знавший, кто невеста, ответил: оВы для нее недостаточно богатып. Когда же д'Энво намекнул на то, что этот недостаток искупается его должностью, король возразил: оО, нет1 Место можно и потерять, а жена останетсяп.

У г-на де Шуазеля ужинали бретонские депутаты, один из которых, человек на вид весьма степенный, за весь вечер не промолвил ни слова. Герцог де Грамон, пораженный его внешностью, сказал шевалье де Куру, командиру полка швейцарцев: