Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса) - Грузман Генрих Густавович. Страница 12

Свою объемную логию об ответственности Э. Левинас представляет как еврейское сказание, лозунгом которого поставлен тезис: "Слово Я означает "вот я, отвечающий за всех и за все. « Ответственность за других — это не возвращение к себе, а беспредельное напряжение, которое границы личности не могут выдержать» (цитируется по К. Шалье, 1999, с. 72). Сделав, таким образом, ответственность всеобщим поведенческим нормативом, Левинас даже не замечает, что еврейский предмет — ответственность, он выводит за границы еврейского поля, ибо в Торе ответственность предусматривается ограничителем произвола власти и генеральным контролером во властных инстанциях, но никак не круговая порука и не повсеместное ручательство за каждого другого. К. Шалье разъясняет поучения Левинаса: "Никто ни на минуту не может быть свободен от вечной обязанности отвечать за другого и за самого себя под страхом потерять себя и пропасть, быть может, в дикости произвола, присвоившего себе право властвовать и вершить возмездие. Тут Левинас затрагивает вопрос о том, где проходят границы этой ответственности, где предел того, что вменяется человеку в вину. Никакой свободной волей, никаким установлением не определяются и не утверждаются эти границы. Ответственность как основа личности не может быть чем-либо задана или ограничена, она возникает прежде, чем свобода — как избранность, от которой нельзя отречься, с которой нужно считаться всю жизнь и каждую секунду, как одержимость человека «человечностью» (1999, с. 72). Отсюда следует, что «ответственность» дана человеку ранее и прежде самого человека, только вне человека, и раньше его сущности формируется «ответственность как основа личности» и предопределенность ответственности на уровне подсознательного составляет гносеологическое ядро постижения Левинаса. Философ вещает: «Ответственность за другого не случайно выпадает данному Субъекту, она возникает в нем раньше его Сущности, прежде, чем он свободно примет на себя ручательство за другого» (цитируется по К. Шалье, 1999, с. 72). Итак, ответственность как непосредственная генерация подсознательной сферы человека образует ключевую характеристику европейской формации еврейской духовности в противопоказании традиционному положению по Торе, где ответственность постановляется как высшее вызревание сознательного аппарата личности.

В развитие темы Левинас излагает: «Быть изначально ответственным за другого, небезразличным к смертности другого, быть обвиненным во всем, не зная за собой никакой конкретной вины, не успев принять никакого решения, ни совершить какого-либо самостоятельного действия, и следовательно, никакого проступка, за которым могла бы воспоследовать эта ответственность -ответственность заложника, граничащая с подстановкой себя на место другого» (цитируется по К. Шалье, 1999, с. 76). Здесь светится явное противоречие: гносеологически полагая ответственность как некое предопределение подсознательного вида, Левинас оперирует ответственностью в качестве вполне определенного поведенческого норматива, только стержневого элемента реального бытия человека. Тот же Шалье дает расширительное толкование этой, собственно левинасовской, стороны европейской формации: "Получается, что ответственность присуща человеку помимо его желания, что она преследует его, как тень того прошлого, о котором не сохранилось даже воспоминаний, что она есть выражение безусловной зависимости человека от другого. Левинас смещает акценты, и "я" оказывается не столько ответственным перед другим за то, чем является и что совершает, сколько ответственным за другого, посвященным другому прежде, чем себе, посвященным не по собственной воле, а изначально. "Я" ответственно за судьбу другого, за его страдания, даже если в них не виновно, ответственно вплоть до потери презумпции невиновности перед ним. Вплоть до слов «вот я», предающих человека полностью в распоряжение другого, чуждого ему, без которого, однако, не может быть спасения, без которого не может состояться собственное "я" (1999, с. 75).

Итак, человек не волен в своей ответственности и эту самую, добродетельную по замыслу, ответственность он несет как гнет, как абсолютную обязанность, и несет ее как раб ответственности за другого и как невольник зависимости от внешнего «чуждого ему», без которого он «не может состояться». Левинас не может, конечно, согласиться со столь явным ущемлением воли человека и он предлагает неординарный выход: способность человека поставить себя на место другого, — как он говорит: «… я ставлю себя на место другого в силу ответственности, которая неизбежно возложена на каждого». В итоге появляется самый оригинальный компонент всей конструкции Левинаса, названный субституцией (замещение одного другим, подстановка), которая, по мнению ее апологетов, содержит в себе всю еврейскую специфику учения. Наибольший знаток этого последнего К. Шалье дает, как всегда, доскональные разъяснения в этом отношении: «Субституция как подчинение каждому, как повеление человеку „отвлечься от себя, освободиться от своего существа“, … нести — и душой и телом — бремя этого мира, не предполагает свободы выбора безупречно нравственного поведения. Она противостоит наивным попыткам самостоятельно „поставить себя на место другого“ и иллюзии Эго, которое считает, будто может по собственной воле предпочесть; она возникает из самых глубин психики, будучи тем, что изначально присутствует в ней. Она подчиняет психику врожденной потребности искупления за другого… Субституция — это невольное заложничество, повелевающее отдать другому кусок, уже поднесенный ко рту, влезть в его шкуру, чтобы претерпеть за него побои и унижения… Или же, как выражается Левинас, когда один будет отвечать за другого вплоть до того, что границы его личности будут упразднены, вплоть до замены собой другого»(1999, с. с. 82-83, 85-86). Таким образом, субституция, будучи высшей мерой ответственности, также «возникает из самых глубин психики», только из подсознательного горизонта, и так же, как ответственность, принадлежит к внешним стимуляторам.

Огрубляя для простоты, не сложно заметить, что субституция, по Левинасу-Шалье, означает не взаимоотношение между духами, а взаимовытеснение одного другим, Я и Ты, и подобная субституция (замещение) приводит фактически к одному из двух итогов: либо Я поглощает в себе Ты, либо Я растворяется в Ты. Если за основу взять фактор Я как отдельную личность, то окажется не менее и не более, что первый итог — это идеал деспотии, а второй — идеал рабства. Процедура по «упразднению границы личности», к чему в упрощенном виде сводится субституция, в духовном плане означает утрату Я своего самодержавия и своей самозначимости, которая одинаково неизбежна в случае исчезновения Я в Ты и в случае впитывания Ты в Я как наполнения чуждой сущностью. Никогда и не при каких обстоятельствах человек не способен «отвлечься от себя» в тех масштабах, что требуется операцией «замещения» при субституции, а уж тем более не возможно для человека «освободиться от своего существа». В порядке grosso modo (широком плане) эта процедура выражает философию контриндивидуализма, которая положена в основу западной концепции человека, содержащей в себе верховенство рода (человечество) над видом (личность) в качестве внутреннего закона Homo sapiens'а. Один из великих соавторов этой доктрины — Иоганн Готлиб Фихте обозначил в качестве максимы: «В этом основном законе содержатся все высшие идеи, относящиеся только к единому и к рассматриваемому нами теперь проявлению единого — роду; эти идеи возвышаются над индивидуальностью и, в сущности, совершенно уничтожают ее» (1993, т. II, с. 383). Отвержение индивидуального в западной философской доктрине совершенно созвучно с воззрениями французских мыслителей по части ответственности и субституции и одинаково базируются на философеме" данной И. Фихте: «Я стал существующим через посредство другой силы вне меня» (выделено мною -Г. Г. ).

Познавательная задача авторов сентенции об ответственности и субституции расположена в еврейском поле и состоит в стремлении дать ее обоснование в лице еврейской мудрости и, даже сверх того, представить эту сентенцию в качестве момента еврейского духостояния, ибо, как заявляет Левинас, «движение навстречу другому» есть «выражение еврейской сущности». Знаменательно при этом, что в числе большого количества библейских свидетельств, в которых авторы сентенции видят доказательства и подтверждения своим суждениям, значится и родоначальник еврейской духовности праотец Авраам, — К. Шалье отметил: "Смирение нашло совершенное выражение в простых словах «вот я», с которыми Авраам, покорный повелению Всевышнему отправиться в путь, оставив все, к чему он привык, что составляло его жизнь, отказывается от собственной воли и своих интересов, чтобы, оставив притязания своего "я", положить начало утопии «для другого». В этой утопии заявлен феномен личности… в ней утверждается закон служения другому и обосновано понимание, что только идя навстречу другому, отвечая за него, растворяя в нем свое "я", можно надеяться найти себя" (1999, с. 80; выделено мною — Г. Г. ).