Муравейник - Подводный Авессалом. Страница 5
* * *
Мысленные взоры человека
обнимают разные предметы,
каждого по вкусу и влечению.
Булка привлекает хлебопека,
а меня — растаявшие лета,
где ищу я смысл или значение.
* * *
Размышления и сомнения
в ариаднину мысль сплелись,
и дорогою, мне не знакомой,
через вехи смертей и рождений
устремляясь усердно ввысь
бездонной пропасти близ,
я судьбою иду влекомый.
* * *
Человек выражает себя, наблюдая весеннее небо,
созерцая тона облаков, освещенных лучами
восходящего солнца над розовым снегом,
постигая Божественный замысел первоначальный.
* * *
Я не спешу себя представить миру.
раздеться и пройти по свету нагишом,
крича: вот я! вот я! — ликующим народам.
Неторопливо я настраиваю лиру,
довольствуюсь укромным шалашом
и наблюдаю Вседержителя природу.
* * *
За положенными мне пределами
мысль моя невозбранно скитается
презирая оковы граничные,
но из путешествия смелого
обязательно возвращается
на круги, для меня привычные.
* * *
Родному языку не чуждые гармонии
творю по мере сил и разумения,
ищу земли и неба понимания.
Неяркое пятно на общем фоне я,
владычествуют надо мной сомнения,
а отличает качество старания.
* * *
Языка усердная штудия —
мое основное занятие;
скребу по родным сусекам,
играю словами трудными,
чтобы читатель понятливый
делался человеком.
* * *
Вторая родина мне улыбнулась краше первой
(хоть жаловаться на судьбу мне не пристало),
во глубине лесов объяла покрывалом,
не обозримым по своим размерам;
и посреди тайги, под кронами сосновыми
я вьюги и пурги овладевал основами.
* * *
В прошлом не находится опоры.
Старый друг вперед не повезет.
Преступая юность, наступает зрелость.
Но
вечерами задвигаю шторы,
не стремлюсь в неведомый поход
и пою, что в молодости пелось.
* * *
Добрые мои учителя
обучали меня, в сущности, зря:
все, что я в жизни постиг,
приходило помимо них.
Злые же мои учителя
изводили меня тоже зазря:
все, чего я в жизни достиг,
пришло, несмотря на них.
И теперь, на своих двоих,
я не помню ни тех, ни других.
* * *
Подлежащее и сказуемое,
не подвластны уму моему они,
отзываются в теле трепетом;
и к наречию с деепричастием
ей же Богу, совсем не причастен я
грамматически детским лепетом.
Я пишу стихи по наитию
своему сообразно развитию,
озабочен своими мыслями,
чтобы были они не случайными,
чтобы ясно они прозвучали бы,
и мозги бы мои почистили.
* * *
Мои юношеские опыты
звучали совсем не шепотом —
скорее, орлиным клекотом.
Годы скромности мне прибавили:
неудачи слагали штабелем,
самомнению не потрафили.
И пою теперь тихим голосом,
не вершины ценю, а полости,
и спокойствие паче гордости.
* * *
Разговоры с собой молчаливо веду вечерами,
когда шум утихает дневной в одинокой моей голове,
и сияние Цели не столь утомляет глаза,
а контуры Смысла мешаются с ясными снами
где небо со снегом соперничает в синеве,
а в глазах у любимой светится бирюза.
* * *
Сбежали ручьи по проталинам,
наполнили озеро снежное
журчанием переливчатым.
Песня моя печальная,
дума моя безбрежная,
а судьба половинчата.
* * *
Данный от Бога мир не устроил меня.
Другой я построил сам, но не ужился в нем.
Куда мне идти теперь, где разыскать коня,
как напоить его, дышащего огнем?
* * *
Смысла во мне немного,
но где-то он окопался,
далеко, глубоко, — не знаю,
где, но зовет в дорогу,
грозит лежебоке пальцем,
сомнений пугает стаю.
* * *
В отрочестве читанные книжки
плохо объясняли мир мальчишке, —
скорее, его заменяли.
А теперь, совсем уже взрослому,
с книгами тоже не просто мне,
что на меня упали.